Александр Афанасьев - Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2 Страница 20

Осталась с ними купеческая дочь; богатыри ее почитали, любили, за родную сестру признавали; сами они то и дело на охоте, а названая сестра завсегда дома: всем хозяйством заправляет, обед готовит, белье моет.

Вот и повадилась к ним в избушку ходить баба-яга костяная нога и сосать у красной девицы, купеческой дочери, белые груди. Только богатыри на охоту уйдут, а баба-яга тут как тут! Долго ли, коротко ли — спала с лица красная девица, похудела-захирела; слепой ничего не видит, а Катома-дядька дубовая шапка замечает, что дело неладно; сказал про то слепому, и пристали они вдвоем к своей названой сестрице, начали допрашивать, а баба-яга ей накрепко запретила признаваться. Долго боялась она поверить им свое горе, долго крепилась, да, наконец, братья ее уговорили, и она все дочиста рассказала: «Всякий раз, как уйдете вы на охоту, тотчас является в избушку древняя старуха — лицо злющее, волоса длинные, седые — и заставляет меня в голове ей искать, а сама сосет мои груди белые». — «А, — говорит слепой, — это — баба-яга; погоди же, надо с ней по-своему разделаться! Завтра мы не пойдем на охоту, а постараемся залучить ее да поймать...»

Утром на другой день богатыри не идут на охоту. «Ну, дядя безногий, — говорит слепой, — полезай ты под лавку, смирненько сиди, а я пойду на двор — под окном стану. А ты, сестрица, как придет баба-яга, садись вот здесь, у этого окна, в голове-то у ней ищи да потихоньку пряди волос отделяй да за оконницу на двор пропускай; я ее за седые-то космы и сграбастаю!» Сказано — сделано. Ухватил слепой бабу-ягу за седые космы и кричит: «Эй, дядя Катома! Вылезай-ка из-под лавки да придержи ехидную бабу, пока я в и́збу войду». Баба-яга услыхала беду, хочет вскочить, голову приподнять — куда тебе, нет совсем ходу! Рвалась-рвалась — ничего не пособляет! А тут вылез из-под лавки дядя Катома, навалился на нее словно каменная гора, принялся душить бабу-ягу, ажно небо с овчинку ей показалось! Вскочил в избушку слепой, говорит безногому: «Надо нам теперь развести большой костер, сжечь ее, проклятую, на огне, а пепел по́ ветру пустить!» Возмолилась баба-яга: «Батюшки, голубчики! Простите... что угодно, все вам сделаю!» — «Хорошо, старая ведьма!» — сказали богатыри. — Покажи-ка нам колодезь с целющей и живущей водою». — «Только не бейте, сейчас покажу!»

Вот Катома-дядька дубовая шапка сел на слепого; слепой взял бабу-ягу за косы; баба-яга повела их в лесную трущобу, привела к колодезю и говорит: «Это и есть целющая и живущая вода!» — «Смотри, дядя Катома, — вымолвил слепой, — не давай маху; коли она теперь обманет — ввек не поправимся!» Катома-дядька дубовая шапка сломил с дерева зеленую ветку и бросил в колодезь: не успела ветка до воды долететь, как уж вся огнем вспыхнула! «Э, да ты еще на обман пошла!» Принялись богатыри душить бабу-ягу, хотят кинуть ее, проклятую, в огненный колодезь. Пуще прежнего возмолилась баба-яга, дает клятву великую, что теперь не станет хитрить: «Право-слово, доведу до хорошей воды».

Согласились богатыри попытать еще раз, и привела их баба-яга к другому колодезю. Дядька Катома отломил от дерева сухой сучок и бросил в колодезь: не успел тот сучок до воды долететь, как уж ростки пустил, зазеленел и расцвел. «Ну, это вода хорошая!» — сказал Катома. Слепой помочил ею свои глаза — и вмиг прозрел; опустил безногого в воду — и выросли у него ноги. Оба обрадовались и говорят меж собой: «Вот когда мы поправимся! Все свое воротим, только наперед надо с бабой-ягой порешить; коли нам ее теперь простить, так самим добра не видать — она всю жизнь будет зло мыслить!» Воротились они к огненному колодезю и бросили туда бабу-ягу: так она и сгинула!

После того Катома-дядька дубовая шапка женился на купеческой дочери, и все трое отправились они в королевство Анны Прекрасной выручать Ивана-царевича. Стали подходить к столичному городу, смотрят: Иван-царевич гонит стадо коров. «Стой, пастух! — говорит Катома-дядька. — Куда ты этих коров гонишь?» Отвечает ему царевич: «На королевский двор гоню; королевна всякий раз сама поверяет, все ли коровы». — «Ну-ка, пастух, на́ тебе мою одежу, надевай на себя, а я твою надену и коров погоню». — «Нет, брат, этого нельзя сделать; коли королевна уведает — беда мне будет!» — «Не бойся, ничего не будет! В том тебе порука Катома-дядька дубовая шапка!» Иван-царевич вздохнул и говорит: «Эх, добрый человек! Если бы жив был Катома-дядька, я бы не пас в поле этих коров».

Тут Катома-дядька дубовая шапка сознался ему, кто он таков есть; Иван-царевич обнял его крепко и залился слезами: «Не чаял и видеть тебя!» Поменялись они своими одежами; погнал дядька коров на королевский двор. Анна Прекрасная вышла на балкон, поверила, все ли коровы счетом, и приказала загонять их в сарай. Вот все коровы в сарай вошли, только последняя у ворот остановилась и хвост оттопырила. Катома подскочил: «Ты чего, собачье мясо, дожидаешься?» — схватил ее за хвост, дернул, так и стащил шкуру! Королевна увидала и кричит громким голосом: «Что это мерзавец пастух делает? Взять его и привесть ко мне!» Тут слуги подхватили Катому и потащили во дворец; он идет — не отговаривается, на себя надеется. Привели его к королевне; она взглянула и спрашивает: «Ты кто таков? Откуда явился?» — «А я тот самый, которому ты ноги отрубила да на пень посадила; зовут меня Катома-дядька дубовая шапка!» — «Ну, — думает королевна, — когда он ноги свои воротил, то с ним мудрить больше нечего!» — и стала у него и у царевича просить прощения; покаялась во своих грехах и дала клятву вечно Ивана-царевича любить и во всем слушаться. Иван-царевич ее простил и начал жить с нею в тишине и согласии; при них остался слепой богатырь, а Катома-дядька уехал с своею женою к богатому купцу и поселился в его доме.

№199 [100]

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был грозный царь — славен во всех землях, страшен всем королям и королевичам. Задумал царь жениться и отдал такой указ по всем городам и селам: «Кто найдет ему невесту краснее солнца, яснее месяца и белее снегу, того наградит он несметным богатством». Пошла о том слава по всему царству; от малого до великого все судят, толкуют, а ни единый человек не вызывается отыскать такую красавицу. Недалеко от царского дворца стоял большой пивоваренный завод. Собрался как-то рабочий народ и завел разговор, что вот-де можно бы много денег от царя получить, да где этакую невесту достать! «Да, братцы, — говорит один мужик, по имени Никита Колтома, — без меня никому не найти для царя невесты; а коли я возьмусь, так наверно найду!» — «Что ты, дурень, расхвастался! Где тебе, к черту, это дело сделать? Есть люди знатные, богатые — не нам чета, да и те хвосты прижали! Тебе и во сне этого не приснится, а не то что наяву...» — «Да уж там как хотите, а я на себя надеюсь; сказал: достану — и достану!» — «Эх, Никита, не хвались! Сам ведаешь, царь у нас грозный; за пустую похвальбу велит казнить тебя». — «Небось не казнит, а деньгами наградит».

Тотчас доложили эти речи самому царю; царь обрадовался и велел представить Никиту перед свои светлые очи. Набежали солдаты, схватили Никиту Колтому и потащили во дворец; а товарищи ему вслед кричат: «Что, брат, договорился? Ты думаешь с царем шутки шутить! Ну-ка ступай теперь на расправу!» Приводят Никиту в большие палаты; говорит ему грозный царь: «Ты, Никита, похваляешься, что можешь достать мне невесту краше солнца, ясней месяца и белее снегу?» — «Могу, ваше величество!» — «Хорошо, братец! Коли ты мне заслужишь — награжу тебя казною несметною и поставлю первым министром; а коли соврал — то мой меч, твоя голова с плеч!» — «Рад стараться, ваше величество! Прикажите наперед погулять мне один месяц». Царь на это был согласен и дал Никите открытый лист за своим подписом, чтобы во всех трактирах и харчевнях отпущали ему безденежно всякие напитки и кушанья.

Никита Колтома пошел по столице гулять: в какой трактир ни зайдет — только покажет открытый лист, тотчас несут ему все, чего душа требует. Гуляет он день, два и три, гуляет неделю, и другую, и третью; вот и срок вышел. Время к царю являться; попрощался Никита с своими приятелями, приходит во дворец и просит у царя собрать ему двенадцать добрых молодцев — рост в рост, волос в волос и голос в голос, да приготовить еще тринадцать белотканых шатров с золотыми узорами. У царя живо готово: вмиг собраны мо́лодцы, и шатры поделаны. «Ну, ваше величество, — говорит Никита, — теперь собирайтесь да поедемте за невестою». Оседлали они своих добрых коней, навьючили шатры; после того отслужили напутственный молебен, простились с градскими жителями, сели на коней и поскакали — только пыль столбом!

Едут день, и два, и три — стоит в чистом поле кузница. Говорит Никита: «Поезжайте с богом прямо, а я пока забегу в кузницу да закурю трубку». Входит в кузницу, а в ней пятнадцать кузнецов железо куют, молотами постукивают. «Бог помочь, братцы!» — «Спасибо, добрый человек!» — «Сделайте мне прут в пятнадцать пуд». — «Сделать-то мы не прочь, да кто станет железо поворачивать? Пятнадцать пуд — не шутка!» — «Ничего, братцы! Вы бейте молотами, а я стану поворачивать». Кузнецы принялись за работу и сковали железный прут в пятнадцать пуд. Никита взял этот прут, вышел в поле, подбросил его вверх на пятнадцать сажо́н и подставил свою руку: железный прут упал ему на руку, богатырской крепости не выдержал — пополам переломился. Никита Колтома заплатил кузнецам за труды, бросил им изломанный прут и уехал.