Вера Панова - Который час? Страница 20

Отчаянно глянул он на сияющий диск.

— И уже нет времени! Сейчас умру, и все останется как есть!

Он вытер плачущие глаза.

— Уже умираю. Уже меркнет свет в моих очах.

— Меркнет свет в наших очах, — заговорили те, за его спиной.

— Что такое, меркнет свет в наших очах?

— Почему меркнет свет в наших очах? Разве мы все умираем?

— Разве был приказ — умереть сразу всем?

— Еще не было такого приказа.

— Не было.

— Отчего же меркнет свет в наших очах?

— Прощай! — сказал мастер. — Прощай, прекрасное, сияющее выше всего! Кончился мой завод, прощай навек!

И еще раз взглянул на солнце.

— Позвольте, — сказал он. — Позвольте, позвольте.

От слепящего диска откололся краешек.

— Мне мерещится?

Неполный был диск. Как луна, когда пойдет на убыль. И слепил уже поменьше.

— Ну а дальше?

Еще уменьшился диск. Будто подтаивал с правого бока.

— Ну! Ну! — понукал мастер, вздев кулаки. — Выручай!

Уже можно было глядеть на ущербное светило, хоть и прижмурясь. И стал виден другой диск — рядом, маленький, черный. Он прикрыл часть солнечного лика и двигался влево.

— Вперед! — закричал мастер. — Началось затмение! К ратуше!

Затмение

Такой маленький черный мячик, а ловчит закрыть солнце целиком. И ведь закроет. Почти что закрыл. Вместо большого круглого солнца в темном небе серп с острыми концами. Густо вокруг него высыпали звезды. Млечный Путь забелел.

Будто и не светало еще.

Птицы прекратили свои прыжки и чириканье, улеглись спать обратно.

В ночи светятся часы на башне ратуши. Покрытые специальным составом, светятся римские цифры и стрелки, ползущие назад.

— Где же она? — спрашивает мастер, ощупывая шершавую стену. — Здесь должна быть дверь! К винтовой лестнице! Где дверь?

— Ее нет.

— Замуровали. Чтоб никто не проник к часам.

— Как же я проникну?

— Мы поможем.

— Мы вас подымем.

— Опирайтесь на наши руки.

— Становитесь на наши плечи.

— Шагайте по нашим головам. Шагайте, не бойтесь: выдержим!

— Все выдержим. Лишь бы время пошло вперед.

— Шагайте!

Что произошло? Черное тело накрыло солнце без остатка, от края до края, — казалось бы, должна наступить полная тьма? Но нет — свет небывалый вспыхнул вокруг черного диска! Разливаясь, сжимаясь, полыхая, всплескивая, выбрасывая длинные языки, дивным кольцом затрепетал он посреди Вселенной, и все цвета радуги были в нем, но такие яркие, ясные, каких не бывает в земных наших радугах. Про этот фиолетовый цвет, например, невозможно было сказать просто «фиолетовый» — он был ультрафиолетовый, идеально фиолетовый, божественно фиолетовый! — и также остальные цвета.

— Солнечная корона! — крикнул мастер, стоя на чьих-то плечах. — Это солнечная корона!

— Корона! — завопила опять откуда-то вынырнувшая дурнушка. — Солнце надело корону, чтобы чествовать Время, Идущее Вперед!

— Поднимите меня! — сказал мастер.

И множество рук вознесло его на высоту башни.

Площадь очутилась далеко внизу, созвездья придвинулись.

Вплотную перед мастером было гигантское поле циферблата. Фигуры зодиака паслись на нем, как тяжкие чудища. Копьями великанов стояли цифры: то грозно в ряд — II, III, IIII, то соприкасаясь — в V, то скрещиваясь — в X. Снизу казалось, что стрелки движутся плавно, — вблизи они прыгали судорожными прыжками. Сполохи солнечной короны проносились волнами по этому скопищу позолоты, по толстым, как свернувшиеся удавы, завиткам украшений, по рыбам с разинутыми ртами.

— Лезьте! — кричали снизу.

Мастер ухватился за какую-то загогулину, подошвой заскользил по другой.

— Не могу! — крикнул, скрючившись над бездной. — Падаю!

Глядь — и сверху тянутся руки. С башенной крыши.

— Держитесь, мастер!

Знакомые лица.

— Анс? Ты?

— Я, мастер.

— Ты же ушел по длинным дорогам.

— Куда же я мог отсюда уйти?

— А вы как тут очутились, молодой доктор? Ваше дело лечить.

— Леченье всех болезней начинается здесь.

— Как, это вы, господин астроном, иностранец? Вы приехали наблюдать затмение! Посмотрите, какая корона!

— Я очень рад видеть вас среди нас! — с чувством ответил астроном, помогая втащить мастера на крышу.

— А это чье закрыли звезды маленькое лицо под железной каской, подхваченное ремешком? Илль, ты убит. Ты лежишь в братской могиле. Тебя нет, Илль.

— Почему нет? Раз я был — я есть. Мы, убитые, тоже помогаем пустить время вперед.

— Разговорчики! — строго сказал, приближаясь, Дубль Ве. — За работу! Мы пытались сделать без вас, мастер, да что-то не выходит.

В пролом стеклянной крыши они спустились туда, где находился механизм.

Мастер огляделся удовлетворенно.

Ни пылинки нигде, ни паутинки. Чистота и блеск.

Тихо вращались зубчатые колеса.

— Приступим! — сказал мастер, засучивая рукава.

Эники-беники

— Эй! Эгей! — донеслось снизу. — Го-го-го!

— Рыжие пиджаки, — сказал доктор.

Астроном растянулся на крыше и в бинокль посмотрел вниз.

— Да, — подтвердил он. — Оттеснили народ и окружили башню. С ними оба министра и Гун.

— Не обращайте внимания, — сказал Дубль Ве.

— Прежде всего, — сказал мастер Ансу, — придется его остановить.

Они налегли на самое большое колесо и остановили. И другие колеса остановились.

Стрелки на циферблате заметались и замерли.

— Эй, кто там балуется с часами? — донесся крик Гуна. — Я тебе побалуюсь! Слезай!

— Ничего не можешь сделать! — крикнул доктор. — Опоздал!

— Почему опоздал?

— Потому что с нами мастер Григсгаген!

— Вы что, вперед их пустить вздумали? Вот я вас! Эй, там, на башне, слышите? Куда же я, я, я тогда денусь?

— Куд-куда, куд-куда все мы денемся? — подхватили пиджаки.

— В сумасшедший дом! — крикнул доктор. — Почем я знаю и кому это интересно, кроме вас?

Внизу притихли.

— Что они делают? — спросил доктор.

— Совещаются, — ответил астроном.

— Подай отвертку, — сказал мастер Ансу.

— Теперь охватили башню руками и расшатывают, — сказал астроном.

Башня качнулась.

— Не эту, — сказал мастер, — самую маленькую.

И Анс подал маленькую отвертку.

— Эники-беники! — хором с площади.

Площадь запыхтела, затопала. Башня закачалась сильней.

— Ели вареники!

Еще сильней.

— Эники-беники клец! — Это уж начался какой-то чертов аттракцион.

Они ее расшатывали, облапив и толкая животами.

Верхушка башни вычерчивала дугу по Млечному Пути.

Из стен выскакивали кирпичи, как зерна из кукурузного початка.

Часы то запрокидывались к небесам, то кланялись чуть не до земли.

И солнечная корона озаряла все это, играя ультрафиолетовыми и инфракрасными языками.

— Невозможно работать, — сказал Анс, взлетая и опускаясь. — Скажите им там.

— Эй вы, эники-беники! — крикнул доктор. — Катитесь отсюда! Мешаете!

— Сам дурак! — крикнул Гун. — Сейчас вам будет клец!

Дуга вправо. Дуга влево.

Кирпичи из стен ручейками.

Дуга влево. Дуга вправо.

Какое работать. Кувыркается сердце, взболтаны мозги.

Теменем о потолок. Зубьями механизма изорваны бока.

Влево-вправо-влево-вправо — ух, вниз полетели!

— Старайтесь, старайтесь! Вам неизвестно, что такое мастер! Он может и так! Надорвитесь, лопните, я — ученик Себастиана, все равно пушу время вперед!

Нет. Не успеть. Мастерство — не тяп-ляп. Мастерству нужны замедленность, паузы, раздумье. А башня сейчас рухнет.

Кирпичи из стен потоками.

Успеть. Успеть. К черту паузы. Она рухнет, а время уже вперед, уже вперед.

Во имя твое, Ненни.

Она рухнет, а тебе жить, Ненни.

Бежать вприпрыжку и гнать ногой камушек.

Тебе заселять землю, Ненни.

Пойдет, пойдет вперед. Настоящий мастер может все.

Что за звон? Что за звон?

Такого не было от сотворения мира.

Залил все другие звуки.

Рвется в уши, колотит по барабанным перепонкам, как град.

— Что за звон?

— Не слышу!

— Что за звон?

— Громче!

— Звон, говорю! Звон! Звон!

— Это летит Последняя Гибель.

— Что?

— Сейчас все исчезнем, молодые и старые, умные и эники-беники.

— И Ненни?

— Все до единого. По второму разу погибнут те, кто уже умер раньше. Да, Илль, и ты, окончательно. И твой шлем и ремешок от шлема. И некому будет поставить крест над нами. Положите отвертку, теперь уж ни к чему…

Звон… Звон… Звон… Перестаньте подождите… Лавина обвал не остановить ничем нет… Солнечную корону погасил как свечку… Я протестую позвольте я тоже имею голос что еще за Последняя к чему такая роскошь неужели мало той старинной уютной с которой свыклись… Конец ничего в мире кроме звона кроме звона…