Турмуд Хауген - Исчезнувший день Страница 21

Виллем вдруг закричал. Он понял, что кричит, услышав собственный голос, и быстро зажал рот рукой.

И снова побежал. Ноги несли его прямо к школе. Он ворвался в класс, не постучавшись, и подбежал к своей парте. Никто из ребят не обратил на него внимания. Все разбились на группы и сидели над своими картами. Учитель глянул на Виллема, хотел что-то сказать, однако Виллем не был намерен его слушать. Он сел за парту, но ничего не делал. Сегодня он не мог ничем заниматься. Сегодня он вообще ничего не мог.

Самое ужасное случилось на математике. Виллема опять вызвали к доске решать примеры. Он вертел мел в руке и смотрел на цифры.

— Ну? — сказал учитель. — Для тебя это простые примеры.

И тут Виллема прорвало. Он сломал мел, схватил с доски губку и швырнул ею в учителя. Мокрая губка угодила учителю в лицо. Класс замер. Все боялись пошевелиться. Учитель сплюнул, по лицу у него струйками стекала вода.

Виллем подбежал к своей парте, схватил тетрадку, разорвал ее на кусочки и рассыпал их по классу.

После этого он пошел к двери.

— Виллем, что с тобой? Тебя не узнать, — сказал учитель.

Мальчик обернулся к нему и грубо крикнул:

— Как ты можешь меня узнать, если ты меня и не знал! Плевать я хотел на все, и на тебя тоже!

— Виллем! — Учитель повысил голос, теперь он стал строгим. — Ученики не должны так себя вести.

— А мне плевать! — крикнул Виллем и захлопнул за собой дверь.

Он бежал по коридору, по лестнице, по двору, по улице. Он мчался, не останавливаясь, пока не добежал до папиной работы. Там он решительно поднялся по лестнице в папину контору, где папа проектировал дома.

Дома для него важнее, чем я, думал Виллем. Краски важнее, чем я. Линейки, карандаши, кульманы, миллиметровка важнее, чем я…

Поднимаясь по лестнице, он повторял про себя: Розамунда, Иван, Розамунда, Иван…

Наконец он увидел папу, который сидел, склонившись над чертежом, рядом в комнате сидели еще пять человек, у каждого из них был свой чертеж и своя настольная лампа.

Папа заметил Виллема, когда тот был уже совсем близко.

— Виллем? — удивился папа.

— Я больше не могу… — сказал Виллем.

Все в комнате оторвались от чертежей.

— Я больше не могу, слышишь! — закричал Виллем. — Я не пойду больше в школу. И не хочу жить с тобой — ты меня все равно не замечаешь.

— Виллем, будь так добр…

Но Виллем не собирался быть добрым. Перед папой стояла стеклянная ваза с красными розами. Виллем схватил ее обеими руками, поднял и что было силы швырнул об пол. Вода брызнула во все стороны, по полу разлетелись осколки стекла, рассыпались сломанные розы.

Виллем повернулся и вышел. Папа ничего не сказал и не пошел за ним.

— Ну и пусть, — думал Виллем.

Остаток дня он просидел в старом шалаше на Липовой горке. Только вечером он вернулся домой. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким усталым.

Папы дома не было. Виллем прошел в свою комнату, разделся и лег.

Неожиданно на пороге появился папа.

— Виллем! — позвал он.

Виллем не мог понять, какой у него был голос — строгий, сердитый или, может быть, грустный?

Он притворился спящим, но папа не уходил.

— Я тебя сегодня не узнаю, — сказал папа. — Что с тобой?

Виллем сел на кровати.

— Кто эта Розамунда? — крикнул он. — Она моя мама?

Папа нахмурился. Глаза превратились в щелки.

— Ты читал письмо? — тихо, но грозно спросил он.

— Да! — ответил Виллем. — Ведь ты не отвечаешь на мои вопросы.

Папа не рассердился. Он молча опустил голову. «Только не уходи!» — молил про себя Виллем. Но папа ушел.

Виллем снова лег. У него все болело, он с трудом дышал.

«Я больше не могу!» — думал он.

Ему приснился сон. Он смотрится в зеркало и видит, что его лицо превратилось в дверь. Серая дверь заперта на ключ. Кто-то барабанит в нее изнутри. Дергает ручку. Постепенно дверь открывается все шире, шире…

— Нет! — закричал Виллем и сел.

Весь в испарине, он осторожно ощупал свое лицо. Лицо было на месте.

В комнату заглядывала луна.

Виллем подошел к окну. Город спал. Липам снился ветер, тихо шелестели последние листья. Вдалеке дремал фьорд, а за ним открывалось безбрежное море.

«Ночью все меняется, — думал Виллем, — и я тоже».

Он не знал, хорошо это или плохо.

В конце концов мальчик снова уснул, убаюканный шумом моря, звучавшим у него в ушах.

20

Поднялось солнце. Оно прогнало из леса ночной сумрак, остались только тени. Они пили тепло из нагретого солнцем мха. Щебетали птицы, оставшиеся зимовать в лесу. Радуясь теплу и свету, гудели осенние мухи.

Ночь длилась долго. Первый раз в жизни Виллем не спал целую ночь.

«Где-то сейчас Питер и Карина?» — Виллем был рад, что не полетел с ними, но без них ему было тоскливо. Он вспоминал о них, как вспоминают сон.

Мальчик посмотрел в сторону озера. Туман рассеялся, на берегу никого не было.

Виллем пошел по тропинке к городу.

«Розамунда и Мерлинсен, — мысленно повторял он. — Розамунда и Мерлинсен». — Ему нравились эти имена.

Тропинка петляла среди деревьев.

«Мама и дедушка», — думал Виллем. Да, теперь он мог думать об этом.

— Мама и дедушка, — громко сказал он.

Произносить эти слова было совсем не трудно.

Тропинка то поднималась вверх, то сбегала вниз.

«Розамунда, наверное, его мама. А Мерлинсен, наверное, дедушка», — думал Виллем.

Спустившись в овраг, Виллем остановился. Ветви елей нависли над тропинкой. Казалось, утро здесь еще не наступило.

— Иван, — сказал Виллем. Иван — это его папа.

Виллем вспомнил того папу, которого он видел ночью у Розамунды. Может быть, ночной папа не имеет ничего общего с дневным?

Иван… Как странно, что они с папой ни разу не говорили о маме? Почему?

И почему мама ни разу к ним не пришла, ведь она жила в том же городе?

Это были невеселые мысли. От них на душе кошки скребли. Но Виллем уже не мог прогнать их.

Он зашагал дальше.

«Может быть, мама не любит меня», — пронеслось у него в голове. Эта мысль так ошеломила его, что он невольно остановился.

Нет… Этого не может быть… А письмо?.. Ведь он читал письмо… Розамунда писала, что хочет увидеть мальчика… То есть его, Виллема… Кого же еще?..

Идти с такими мыслями было тяжело, хотя тропинка шла под гору.

Взрослых не понять. Но они искали его. Звали. Сегодня утром, еще до восхода солнца, на берегу лесного озера, затянутого предрассветным туманом.

Виллем вытянул вперед руки — он их видел. Ему даже казалось, что сегодня они видны лучше, чем вчера. Он чувствовал, как бьется его сердце, слышал свое дыхание. Виллем напряг мышцы рук, спины. Он ощущал свое тело. Теперь он знал, что он есть и что он — это он.

Тропинка вывела Виллема на незнакомую дорогу, и он пошел по ней, преодолевая усталость. Вскоре показались первые дома.

Город просыпался. Сколько всего случилось этой ночью! Теперь Виллем уже не боялся встречи с прохожими. Кто-то, кажется, обернулся и посмотрел ему вслед. А может, Виллему это только почудилось.

Наконец он увидел знакомые места. Вдовья горка. Кондитерская «Сладкий рай». На крыльце кондитерской стоял человек и отпирал дверь. Это был Сюденъельм. Вид у него был вполне мирный. Вместо широкого сюртука обычный пиджак, волосы гладко причесаны. Старик отпер дверь и вошел в кондитерскую, не заметив Виллема.

Виллем вспомнил о детях, которых нашел Сюденъельм. О потерянных детях, которые блуждали темными, сырыми ночами.

Он бы ни за что не остался у кондитера. И в страну Нетинебудет тоже не полетел бы. В ушах у него еще звучали слова Карины:

— Тебе-то что, у тебя есть папа, мама и дедушка!

Наверное, она права. Наверное, он так и не понял, каково быть безнадежно затерянным в темноте. Как-никак, а у него был папа, и Виллем все время об этом помнил.

Вот и его родной Липовый тупик. Его освещали косые лучи солнца. За облетающими липами желтел его дом. Пройдет еще несколько дней, и липы потеряют последнюю листву.

Виллем взбежал по лестнице, осторожно вставил ключ в замочную скважину и тихо вошел в прихожую. Из кухни доносились знакомые звуки. Виллем спрятался за пальто, которые висели на вешалке. На кухне возился папа.

Вот он показался в дверях.

— Виллем, это ты? — спросил папа и вышел в коридор.

Виллем не двигался. Папа остановился.

— А мне показалось, что ты пришел, — тихо сказал он, как будто самому себе. — Виллем?

Виллем стоял среди пальто и слышал каждое слово. Ему не было страшно. Но и особой отваги он тоже не чувствовал. Стоять здесь дольше было бы глупо. Он медленно раздвинул пальто и вышел в коридор навстречу папе.

— А вот и я.