Вера Панова - Который час? Страница 22

Примечательно, что роман Катаева начинается и заканчивается звонком будильника, который вводится как первая художественная деталь, а затем и немаловажная метафора всего повествования.

«Часы шли верно. Но Маргулиес не спал. Он встал в шесть и опередил время. Еще не было случая, чтобы будильник действительно поднял его.

Маргулиес не мог доверять такому, в сущности, простому механизму, как часы, такую драгоценную вещь, как время».

В романе-сказке Пановой, в зачине его и в конце, тоже звенит обыкновенный будильник. Последняя короткая главка произведения так и называется — «Похвала будильнику». Но функция его в системе художественных подробностей «Которого часа?» совершенно другая, чем у Катаева. Будильник переключает авторское повествование из яви в сон и из сна в явь, подчеркивая, что развертывается оно не по обычным законам хроники, а по законам фантастической сказки.

Содержание этой сказки, логику взглядов и характер поступков своих героев Панова также черпала из действительности, из современной ей истории, а не только из литературных источников и традиционных иносказательных форм.

Историческая реальность конца 30-х гг. не оставляла места для иллюзий и представлений о том, что все естественным образом и само собой идет к лучшему. Расползавшийся по Европе фашизм брал одно препятствие за другим. Трагический финал гражданской войны в Испании привел к личной диктатуре генерала Франко. Мюнхенский сговор правителей Англии и Франции с Гитлером отдал на растерзание Чехословакию и положил конец надеждам европейских народов на коллективную безопасность. Германский агрессор, которого после Мюнхена подталкивали на Восток, неожиданно изменил направление удара и сначала обрушил его на Запад. Наиболее злободневной предвоенной книгой советской литературы стал роман-хроника И. Эренбурга «Падение Парижа». Могло показаться, что историческое время на старых часах Европы, будь то Варшава или Париж, Прага или Берлин, Мадрид или Рим, — действительно пошло назад.

Противоборство двух главных политических тенденций современной истории стало центральной сюжетной коллизией и ранней пьесы, и последующего романа-сказки Пановой «Который час?». Но в отличие от таких романистов, как В. Катаев или И. Эренбург, писавших хронику современности в прямой, конкретно-исторической форме, Панову больше привлекали тогда возможности реализма условной формы.

«Который час?» Пановой был задуман и начат под несомненным влиянием драматургии Евг. Шварца, органично соединявшей традиционные сказочные сюжеты с злободневными социально-политическими, философскими и моральными проблемами современности. Характерно, что первая драматическая редакция «Которого часа?» была завершена к концу 1943 г. — в том же году Евг. Шварц создал свою известную филоcофско-сатирическую пьесу-сказку «Дракон».

8 мая 1962 г. Панова подтвердила в одном из писем: «Сейчас работаю над романом-сказкой, который был мною задуман еще до войны. Это будет очень небольшая книжка, и мне еще не ясно, получится ли она интересной для читателя или это интересно только мне» (ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 1, ед. хр. 65).

По сравнению с пьесой текст романа существенно обновлен, расширен, дополнен новыми лицами и сценами, более отчетливо выявляющими не только движение сюжета и общую мысль произведения, но и собственный лирический голос автора. Роман «Который час?» по своему жанру — не просто сказка, в которой совершаются невероятные и занимательные происшествия с главными и второстепенными действующими лицами, а своего рода социальная антиутопия, подсказанная исторической реальностью и так или иначе соотнесенная с ней. Если в 40-е годы, в пьесе, Панова была ближе к реальным источникам своей сказки и историческое иносказание порой слишком прямолинейно проступало и в характере событий, и в обрисовке действующих лиц, то в романе писательница стремилась к большей свободе от конкретных исторических соответствий, к большей широте обобщений, потенциально заложенных в ее фантастическом, сказочном сюжете. Показательно, например, как меняются имена многих ее персонажей. Вместо «среднеевропейских» имен, навеянных скорее всего сказками Андерсена, в роман широко введены абстрактные имена, более характерные для современных фантастических повестей и романов.

Заново, более остро и обобщенно обрисован в романе Гун. Он сохранил все повадки маньяка, дорвавшегося до власти, но конкретная художественная плоть этого характера строится теперь на многих чертах и свойствах, подчеркивающих опасность «обыкновенного фашизма» в его международном, а не только национальном варианте.

В том же направлении изменены и углублены характеристики сообщников Андерса Гальве, которые открыли ему путь к власти. По пьесе это сторонники свергнутого в городе общественного строя, угодного богачам, — бывший предприниматель Лане, нажившийся во время войны на производстве пушек, и адвокат Эллерт, политический авантюрист, тайно вернувшийся из-за границы и сам претендующий на захват власти.

Место Лане и Эллерта в романе занимают соответственно толстый человек Эно и тонкий — Элем, сотоварищи Гуна по сумасшедшему дому, сбежавшие вместе с ним и преследующие при этом свои собственные корыстные цели. В их руки попадают два министерства, только и сохранившиеся при новом режиме министерство склок и министерство авантюр. Для ведения государственных дел при Гуне этих двух ведомств вполне достаточно. Социальные характеристики новых фигур, Эно и Элема, в отдельных деталях стали менее конкретными, чем в пьесе, но сатирическая острота и обобщенность каждой из них, несомненно, возросли.

Особое место в сюжете «Которого часа?» занимает мотив сватовства к самой красивой девушке города Белой Розе (по пьесе она является дочерью бывшего фабриканта Лане, хотя совершенно на него не похожа, а любит только влюбленного в нее Адама, молодого помощника часовщика). В романе ее имя оставлено без изменений, зато социальная биография и характер существенно переосмыслены, развернуты и во многом написаны заново. Образ Белой Розы стал богаче в психологическом отношении, глубже и яснее раскрыты душевные колебания Белой Розы и ее трудный выбор — выбор наиболее верного решения в обстоятельствах, препятствующих человеческому счастью.

Руки Белой Розы последовательно добиваются помощник часовщика Анс, старый мастер Григсгаген, приближенный нового правителя Элем и, наконец, сам Гун, приказавший вывесить на площади перед ратушей еще до согласия невесты ее огромный портрет рядом со своим собственным изображением.

Домогательства Гуна в отношении Белой Розы рушатся так же, как и его претензии господства над целым миром. Эти две линии романа, общая и частная, связаны, как и в пьесе, в одно целое и ведут к одной общей развязке.

Крушение диктатора в пьесе трактовалось как следствие внутреннего сопротивления его режиму. Противники сумасшедшего правителя, объединяясь, находят путь к часовой башне, и вернувшийся в город Адам после сложной борьбы пускает часы вперед. Вселенная продолжает жить по своим законам вопреки стремлениям повернуть ее развитие вспять. Солнечное затмение совершается и проходит в назначенный ему срок. Астроном в финале пьесы снова сверяет свои ручные часы по ходу стрелки на циферблате главной башни города: «Двенадцать часов по Марсу, по Солнцу, по Земле, по человечности и по правде! Все в порядке, друзья мои, — Время идет вперед!» (ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 2, ед. хр. 13).

В романе-сказке «Который час?» Панова отказалась от несколько облегченной концовки пьесы, по которой Андерс Гальве поспешно бежал из города вместе с сообщниками, не оказав своим противникам последнего отчаянного сопротивления. Роман трактует логику схватки за жизнь на земле более глубоко. И хотя часы на башне усилиями старого мастера Григсгагена, раскаявшегося перед смертью, и его помощника Анса вновь пущены вперед, Гун и его компания предпринимают безумные усилия, чтобы раскачать и свалить с фундамента всю башню вместе с ее часами. Тут возникает угроза Последней гибели, видение общей смерти, парадокс особой ситуации, когда «…и наших нет. И ваших тоже…». Новый мотив, появившийся в ядерную эпоху и требующий всеобщего и всестороннего осознания…

Заключая роман, Панова сознательно преподносит читателям мрачные времена Гуна не как реальность, а как дурной сон, который приснился автору «в ночь на пятницу»; этот сон потому и рассказан так подробно, чтобы он никогда не повторился и не перешел из сказки в действительность. Выстраданный оптимизм автора основан на глубокой вере в силу человеческого разума, способного обуздать безумие.

Условная, фантастическая форма романа-сказки, использованная Пановой, вобрала в себя и политические реальности нашего века, и характерные жизненные наблюдения, и некоторые вполне узнаваемые бытовые детали, и очень живой разговорный язык, свободный от литературной сглаженности или книжной архаики. Как повествователь Панова и в этом жанре осталась верной себе. Она сохранила главное, что отличает ее авторский стиль и художественную манеру.