Януш Пшимановский - Рыцари Серебряного Щита Страница 23

Человек со злостью швырнул её на землю и, взбешённый, начал страшно ругаться.

На соседнем дереве заклекотала Хромая Цапля, которая всё это видела.

Если бы она умела говорить по-человечьи, то сказала бы этому человеку в манжетах с зелёными запонками, что каждый грош, трудом не добытый, непременно обращается в грязь. Поскольку, однако, она знала только птичий язык, то задумалась над судьбами мира тех странных существ, которые по какому-то недоразумению именуют себя людьми, и потихоньку начала дремать.

Разбудила её Сорока, старая приятельница, с которой Хромая Цапля давненько уже не виделась.

— Здравствуй, хромоножка!

— А-а, здравствуй, здравствуй! Что это привело тебя в наши края?

— Служебные обязанности, милая. Ведь я — делегат Совета Лесных Зверей и обязана опекать четвёрку человечьих птенцов, которые очутились в пуще. Ты, часом, не видела двух девочек и двух мальчиков?..

— Это каких же? Уж не тех ли самых! — вдруг осенила Хромую догадка. — Одна — в очках, у другой — косички. Да? Один мальчуган с рогаткой, а другой с собакой. Так?

— Так, так, моя дорогуша. Это именно они…

— Ужасные озорники, эти птенцы, — решительно заявила Хромая Цапля и рассказала о всех тех событиях, свидетельницей которых она оказалась.

— Значит, они пошли вот этой тропкой?. — допытывалась Сорока.

— Этой, этой, — Цапля клювом показала направление. — Может, останешься пообедать, дорогая? Свежей рыбкой тебя угощу…

— Нет, нет, — замахала крыльями Сорока. — Мне надо мчаться за ними следом. Боюсь, как бы они не угодили в какое-нибудь Скверное Происшествие. Ну, будь здорова, милая!

— Будь здорова! — ответила Цапля и долго глядела вслед подруге, пока чёрно-белая фигурка не растворилась в буйной, пропитанной солнцем зелени пущи.

ГЛАВА XIII,

в которой пан Твардовский открывает второй тайник Тройного Клада, но ничего хорошего не получается и из этого

Вполне взрослый человек, у которого вполне взрослые ноги, должен сделать более тысячи четыреста шагов, чтобы пройти один километр. Семьсот раз должен он шагнуть вперёд левой ногой и семьсот раз — правой. А если кто-либо не совсем ещё взрослый человек и ноги у него детские или «юношеские», то он делает шаг гораздо короче. Чтобы пройти километр, ему надо сделать этих шагов так много, что их просто невозможно сосчитать без счётов, бумаги и карандаша.

Слов нет, когда вы идёте на какую-нибудь экскурсию, да ещё с песенкой и с весёлой шуткой-прибауткой, да к тому же после вкусного завтрака, то километры делаются меньше. Но когда на сердце тоскливо, в желудке пусто, а вокруг незнакомый лес становится всё гуще и гуще, то дорога удлиняется, растягивается, как резина в рогатке.

Рыцари Серебряного Щита брели по дороге, составленной из очень длинных километров. Тропинка вела их через глухие дебри, и хотя верхушки сосен купались в бирюзе и солнечных лучах, здесь, внизу, было сыро и хмуро. Когда они спускались на дно лесных оврагов, к подошвам их ботинок немедленно прилипал толстенный слой грязи. По временам им попадались глубокие кабаньи следы. А когда они поднимались в гору, то дорогу преграждали колючие заросли ежевики, она цепляла их за штаны и платья. Рыцари должны были перелезать через полусгнившие стволы поваленных ветром деревьев, которые лежат здесь уже многие годы.

Шли молча, почти не разговаривая. Только время от времени обменивались короткими замечаниями.

— Ежевика ободрала мне ногу, — плаксиво пропищала Кристя.

— А ты послюни…

И снова — тишина, в которой слышно лишь тяжёлое дыхание да шаги медленно бредущих людей.

— У меня в животе бурчит, — пожаловалась Данка.

— А у меня аж колет, — ответил Здись.

— Может, поищем ягод?

— Времени нет…

Они идут дальше. Больше всего достаётся Андрейке, потому что у него ноги не такие длинные, как у Кристи. Но он не хнычет, не отстаёт. Стирает только пот со лба и даже пытается что-то петь себе под нос:

Идёт жучок по пальчику,Идёт себе наверх…Тра-ля-ля…Рам-пам-пам…

Печально и неуверенно звучат слова Великой Песни — ведь жучки, которых он прихватил с собою в экспедицию, куда-то запропастились. Может быть, остались на яхте? А может, упали в воду и утонули? Андрейка, наверно, в сотый уж раз вынимает из кармана штанов спичечный коробок и проверяет, нет ли кого в нём… Нет, пусто, совершенно пусто… Ох, как же болят эти ноги и как ужасно хочется есть!

— Прошу прощения, — вежливо говорит Андрейка, обращаясь к чародею. — А вы не могли бы позвать своих чёртиков? Может, они немного подвезли бы нас на своих спинах…

Твардовский с тяжёлым вздохом перекладывает сундучок с Тройным Кладом на другое плечо, поднимает голову, смотрит на солнце.

— Увы… Только после полудня можно будет вызвать какого-нибудь из них, да и то из тех паршивых, что отсиживаются в деревне под ивами и на мельницах. Все остальные сейчас спят… Погодите, остановитесь на минутку! — восклицает вдруг он таким странным голосом, что все немедленно застывают на месте.

Чернокнижник несколько раз втягивает носом воздух.

— Ваши милости, дамы и господа! — торжественно обращается он к своим спутникам. — Пахнет дымом. Что хотите говорите, а поблизости живут люди. Значит, можно будет поживиться. Пошли!.. Ну, что же вы молчите?

Ребята продолжали стоять на месте, вопросительно глядя на Здися: он делом доказал, что, хотя и не является здесь старшим, однако вполне годится в командиры. А Здись насупил брови, задумался, на лбу у него обозначилось несколько складок-морщин.

— Мы ведь не знаем, кто там живёт, — сказал он наконец. — И пищу они готовят для себя. Ещё неизвестно, захотят ли они поделиться ею с нами. Времени же мы потеряем немало.

— А мы прикажем им, — оборвал Здися Твардовский. — У нас есть Клад, который даёт нам власть над людьми.

— С Кладом этим надо поосторожнее, — пробурчал Здись, — чтобы не пришлось нам снова удирать. Если вам так хочется, можете идти, а мы…

На Здися умоляюще глядели широко раскрытые глаза Андрейки, полные отчаяния светло-голубые глаза Кристи и скрытые за стёклами очков печальные глаза Данки. Даже Азор присел, вытянул морду и, словно понимая, о чём идёт речь, не отрываясь глядел на своего хозяина, слегка кивая ему хвостом. Четыре пары глаз просили: «Согласись, мы поедим немножко, ну, совсем капельку, и быстро пойдём дальше. Голод ужасно мучает нас…»

Очень трудно сказать «нет», когда самые близкие твои друзья просят, чтобы ты сказал «да». Здись был молодым командиром, с чувствительным, не огрубевшим ещё сердцем, и…

— Если вам так хочется, можете идти, — повторил он, — а мы… пойдём с вами. Только осторожно, — строго добавил Здись, чтобы не было заметно, что он изменил своё решение. — Сперва надо посмотреть, кто там живёт…

Уставив глаза в землю, Здись прошёл мимо сразу развеселившихся девочек и зашагал впереди, в ту сторону, откуда долетал запах дыма.

Не прошли они и ста шагов, как деревья перед ними расступились. Ребята, пан Твардовский и Азор притаились за кустами можжевельника. Сквозь редкие стволы была видна большая поляна, а на ней — белый двухэтажный каменный дом, окружённый садом и обнесённый забором из металлической сетки. Из труб валил дым. Возле входных ворот виднелась часовенка. Золотился в лучах солнца крест, а на пороге часовни дремал седой ксёндз в чёрной сутане. В его руках, плотно сжатых, были чётки. Бесцеремонная курица, негромко кудахтая, всё пыталась их клюнуть.

— Обед обеспечен, — сказал Твардовский. — У меня здесь есть кое-что специально для особ духовных. Орель, Омогель, Турмило… — он положил руки на крышку, сундучок начал излучать зеленоватый свет и через минуту открылся. — Умный и глупый, юный и старый, толстый и тощий — выполнят всё, чего вера захочет!..

Скрипнул ключ в замочной скважине. Чернокнижник извлёк из второго тайника кусок не то оконной замазки, не то глины и, положив его на ладони, показал ребятам.

— Это пластилин? — спросила Кристя. Твардовский добродушно покачал головой.

— Это волшебный воск, из которого можно вылепить знак, в какой люди слепо верят…

— Что за знак? — перебила его Данка.

— Любой, — рассмеялся чернокнижник. — Чтоб жить было удобней, чтоб не надо было раздумывать над тайнами мироздания, люди лепят себе разные знаки и верят в них. Не думают и верят… Погляди! Заклинаю на Ореля, Турмилу, меняйся, Клад, меняйся каждый миг…

Воск под пальцами Твардовского начал мякнуть, менять форму и вдруг вытянулся вверх, принял очертания столбика, оканчивающегося странными лицами, смотревшими на все четыре стороны с четырёх боков, и в таком виде застыл, окаменел.

— Световид![7] Я видела такого на картинке, — шепнула Данка.