Василий Попов - КУБАНСКИЕ СКАЗЫ Страница 24

Знали врага, что на хуторах живут семьи советских бойцов, что там помещается партизанский госпиталь, что оттуда идут приказы о борьбе с их шайками. И как змею подколодную, вынашивали мысль: предательским ударом захватить хутора и учинить расправу.

И придумали как-то белогвардейские главари подлый план захвата хуторов. Решили они неожиданно напасть на беззащитных раненых, на женщин и детей, замучить и погубить их.

Известно: правда всегда прямым, светлым путем идет, а страх и злоба темные извилистые тропки ищут!

Начали враги через горы наступление на хутора, а с другой стороны, у реки Белой, в засаду отборную сотню своих душегубов посадили и дали им приказ: когда пойдут партизанские силы в бой, внезапным ударом с тыла ворваться в хутора и порубить партизанские семьи и раненых. С утра в горах загрохотали выстрелы. С трех сторон на хутора злодеи лезут, только на одной дороге у речного брода тихо.

Поседлали красные партизаны коней своих и пошли в бой, а у реки небольшой заслон из пяти бойцов оставили.

Как ударили партизанские сотни по врагам, так те сразу отступать начали. Партизаны за ними. Стрельнет бандит из-за дерева – и к другому назад перебегает. Сверкнут бандитские сабли за скалой, пойдут в атаку партизаны, а враги уже отступили.

Все дальше в горы отходили белогвардейцы, а за ними шли красные партизаны. К вечеру на хуторах уже и выстрелов не было слышно.

Спустились мирные вечерние сумерки над партизанской заставой у реки Белой. Луна выкатилась круглая, блестящая, точно отлитая из серебра. В реке рыба плещется, играет. По кустам соловьи, как стеклянные колокольчики, звенят.

Дозорные партизаны за камнями на бурках лежала и тихий разговор вели. Говорили о той будущей жизни, за которую вели бой, о детях своих говорили, о том, кем они станут, когда вырастут.

– У меня хлопчик все машины строит, – сказал один казак. – Подрастет – инженером будет.

– Моя дочка не иначе, как на доктора выучится, – проговорил другой.

– Мой парнишка особый талант имеет, – улыбнулся третий. – На что ни глянет своими синими глазами, сразу все запомнит. А потом из дереза вырежет и коня, и тура горного, и орла – все, что видел…

– Добудем мы для детей наших радостную жизнь, и все они, кем захотят, стать сумеют! В руках наших птица-счастье, только не выпустить бы ее, – заключил четвертый партизан.

А потом друзья замолчали и долго смотрели на родные горы, на леса дремучие, на буйную реку…

В полночь вдруг затрещали кусты на другом берегу. Казаки-партизаны умолкли, – приготовили винтовки и видят: разбрызгивая серебристую воду, мчится через реку лавина черных всадников.

Яркими вспышками ударили партизанские винтовки, забились в воде кони и люди. Черные всадники назад, отхлынули, затаились и тоже стрелять начали.

Долго шла перестрелка. Трудно вести бой, когда навстречу твоей пуле двадцать вражеских летит. Но никто из партизан и не думал о том, чтобы отступить – ведь сзади них были раненые товарищи, были жены и дети, ради счастья которых пошли они на смертельный бой.

К рассвету, когда заклубился над Белой молочный туман, из пяти бойцов остался в живых только один. Переползая от камня к камню, напряженно всматриваясь в светлеющий туман, слал он за реку меткие пули.

«Хоть бы ветер донес до моих друзей-товарищей весть об этом бое, – думал партизан. – Ранен я, уходят последние силы, а врагов не сочтешь! Если прорвутся они – погибнут раненые, жены и дети наши погибнут, никого не пощадят белые звери»…

Вспомнил тут он друзей своих боевых, что лежали сейчас в партизанском госпитале. И еще зорче стал целиться, посылая врагам редкие, но точные пули.

Заря разгоралась над горами и розовые полотна легли на бурную реку, разогнали туман, когда белые банды пошли в двадцатую яростную атаку. Собрал партизан у мертвых товарищей патроны и, истекая кровью, продолжал бой.

– Помоги мне, река родимая! Брось с верховья свои воды, зашуми волнами, оборони партизанский стан от врагов, – просил он.

Шумела, плескалась река, но не было у нее сил встать непроходимой преградой перед врагами.

А бандиты уже опять к броду толпой собираются, подпруги на конях подтягивают.

Кончились у партизана патроны. Осталась только одна граната.

Привстал он из-за камней, взглянул на молодое, веселое солнце и прошептал:

– В последний раз вижу тебя я, солнышко ясное! Не боюсь погибнуть за правое дело, но хочется мне, чтобы сын мой, что спит сейчас в своей зыбке, не знал горя-кручины, чтобы жизнь его была светлой и долгой, как солнечный летний день…

И встал в памяти казака его сынишка – синеглазый, русоволосый, с темными бровями.

А бандиты уже с криками и визгом через реку несутся, шашки пламенем пылают, брызги воды, как кровь, из-под конских копыт летят.

Взглянул партизан на розовые от солнца горы, вдохнул свежий утренний воздух и крикнул:

– Горы родные, сохраните моего сынишку и сынов друзей моих! Пусть живут они и радуются новой жизни! Пусть трудом своим славят родную землю!

С визгом и руганью налетели на казака злодеи, взметнулись над его головой клинки. А он поднял руку и бросил себе под ноги гранату.

Вздрогнула земля от взрыва, клубы пыли скрыли партизана и его врагов. Сдвинулись вековые утесы, поползли в ущелье. И долго еще грохотали горы, точно переговариваясь между собой суровыми, гневными голосами.

А когда смолк грохот и рассеялась пыль, поперек ущелья, там, где раньше лежала дорога на Темнолесские хутора, стояла несокрушимая каменная стена. И был этот камень не похож на другие – теплый, розовый, с алыми жилками. Точно согретый человеческой кровью, как живой, переливался он на солнце.

Потоптались перед стеной бандиты, которые уцелели в бою, и, не найдя дороги, повернули обратно…

Прошло с тех пор немало лет. Истлели бандитские кости в горах и лесах кубанских. Счастливая жизнь, за которую сражались красные партизаны, навечно пришла в наш край.

Много людей приходило любоваться чудесным камнем, теплым и светлым, как здоровое человеческое тело.

Пришли раз сюда и уральские камнерезы – мастера, понимающие красоту и душу каждого камня. Долго любовались они каменной стеной, в глубине которой точно горело и переливалось пламя.

Двое мастеров остались на берегах Белой и стали учить кубанских хлопцев своему вековому искусству.

Немало сейчас у нас хороших кубанских мастеров-камнерезов. Делают они из теплого камня разные вещи дивной красоты. Под их руками родятся каменные чаши-цветы с тонкими прозрачными лепестками. Они высекают из камня горных орлов и узорные, точно кружевные, шкатулки.

Но каждый, кто входит в мастерскую, дольше всего стоит перед работой синеглазого камнереза. Почти десять лет жизни отдал этой работе кубанский мастер. Работа еще не окончена, но глаз не оторвешь от нее.

…Напрягая мускулистое тело, взметнув вверх руку с гранатой, подняв истомленное лицо, стоит партизан в разорванной черкеске и кубанке, перечерченной красной лентой. Живыми розовыми красками отливает его сильное тело, сурово сдвинув густые брови, прямо и гордо смотрят широко открытые глаза.

Хочет мастер поставить свое творение высоко над шумной Белой, там, где добывают люди теплый розовый камень.

И будет красный партизан, как живой, стоять в вышине, смотреть на наш привольный советский край, за который погиб он в неравной битве… И каждый, кто пройдет мимо, вспомнит бойца, пролившего кровь за наше счастье. И станет оживший в камне казак-партизан звать наших детей ничего и никогда не жалеть для своей Родины.

Сказ о комиссаре Беликове

Это сейчас наш хутор стал большим, как станица. А лет сорок назад было в нем всего десятка три турлучных хат да в самом центре большой, крытый оцинкованным железом, дом Игната Рябошапки. А кругом хутора, там, где теперь рисовые чеки, поля да сады колхозные тянутся, шумели тогда дремучие камыши…

Даже когда Советская власть пришла на кубанскую землю, мало что переменилось в нашем хуторе. По-прежнему шумели вокруг камыши, тяжело вздыхала непроходимая болотная топь, тонким звоном звенели несметные стаи комаров. И как раньше, старый волк Игнат Рябошапка был полным хозяином на хуторе…

Правда, перерядился хищник в овечью шкуру, поджал хвост, хитрить начал, но повадке своей волчьей не изменил.

Все свое хозяйство – два десятка коней, пятнадцать коров, сады, сотни десятин земли для видимости разделил Рябошапка между шестью своими сынами да десятком верных людишек. Но на деле не то что эти людишки, а и сыны старика не смели без позволения отца капли молока выпить, яблок в саду нарвать. Ревком наш в ту пору тоже был одна видимость – всеми делами там заправлял верный прислужник Рябошапки, его бывший приказчик. Весь хутор был опутан хитрыми силками Рябошапки – одни у него уже добрый десяток лет в должниках ходили, другие – запуганы им были, третьи – на милость его надеялись. Попытались как-то двое братьев-фронтовиков обуздать старого волка, поспорили с ним на сходе, в станичный ревком грозили жаловаться. Но сделать ничего не успели, потому что на следующий день нашли их в плавнях мертвыми, с отрезанными носами и ушами.