Юбер Монтеле - Профессия – призрак Страница 25

Сначала лорд Сесил привернул фитилек лампы, которая теперь едва теплилась, но вскоре я понял, что совсем тушить свет он не станет. Очевидно, лорд Сесил привык спать при слабом мерцании ночника, то ли потому, что эта привычка укоренилась в нем давно, то ли из-за той нервозной атмосферы, которую вот уже неделю создавал в замке Артур. Правда, ночник освещал комнату так, что, пожалуй, даже облегчал мое бегство. Но если лорд Сесил не заснет, то, выбравшись из своего убежища, я могу самым дурацким образом угодить прямо в пасть льву… А как узнать, спит лев или нет?

Долго-долго ворочался лорд Сесил с боку на бок, пытаясь вернуть сон, которого лишился по вине Джеймса, пружины под ним скрипели, и при каждом его движении меня орошал очередной поток пыли.

И в конце концов случилось то, что должно было случиться еще раньше: меня стало мучить неодолимое желание чихнуть.

Я чувствовал, что больше не в силах сдерживаться, и вдруг лорд Сесил, который уже минут десять лежал не шевелясь, начал благородно и негромко похрапывать. Это было хорошим признаком, и я решил потерпеть. Я досчитал до ста, но тут мне стало невмоготу, я пулей вылетел из своего тайника и… отчаянно чихнул у изножья кровати лорда Сесила, чихнул тем громче, что слишком долго удерживался.

Внезапно разбуженный необычным шумом, лорд Сесил, только-только успевший заснуть, порывисто сел на кровати, и глазам его предстало кошмарное зрелище: привидение, покрытое таким слоем пыли и паутины, какой едва ли смог набраться даже за четыре столетия!

При виде призрака лорд Сесил нырнул обратно в постель, но почти тут же, устыдившись своей слабости, вопросил с самым невозмутимым достоинством:

— Артур Свордфиш, я полагаю?

Наверное, я мог бы выпутаться из беды, включившись в игру, но я был настолько взволнован, что не мог притворяться, и ответил без раздумий.

— Меня зовут Джон, ваша светлость.

— Джон? Еще один призрак?

— Нет, ваша светлость. Я еще учусь в школе.

— Боже всемогущий! У меня тут целая школа призраков! Тогда все понятно!

С тех пор я много раз убеждался, что заставить поверить в призраков легче, чем доказать потом, что их нет.

Я не знал, что мне еще сказать, чтобы найти выход из нелепого положения, как вдруг чихнул во второй, потом в третий раз, а потом расчихался так, что остановить этот приступ уже не смог.

Выражение лица лорда Сесила начало понемногу меняться, словно он стряхивал с себя сон. Существует стойкий предрассудок, будто призраки не чихают. К тому же, пока я чихал, с моих жалких лохмотьев осыпалась вся пыль. А лорд Сесил, несомненно, сохранил предвзятые представления о том, как, в соответствии с загробной модой, одеваются призраки. Правда, у тети Памелы хватило ума этими представлениями пренебречь, но лорд Сесил не мог принять всерьез плохо одетого призрака.

Между двумя чиханьями я увидел, как лорд Сесил встал. Он надел свой халат, шагнул ко мне, взял меня за ухо, пощупал его сначала с сомнением, потом с возрастающей уверенностью. И наконец, свирепо его ущипнув, воскликнул:

— Клянусь небом! Джеймс был прав. Он состоит из самой настоящей плоти. Это никакая не эктоплазма, это бифштекс!

И лорд Сесил выпустил мое ухо, которое я стал тереть с жалобными стонами. Чиханье мое как рукой сняло.

Лорд Сесил повел меня в кабинет, зажег все лампы и уселся в удобное кресло — я остался стоять…

— Ну-с, выкладывайте, молодой человек. Говорите внятно, кратко и точно. И начистоту. При малейшей лжи я за себя не отвечаю.

И вот голосом, который мало-помалу обретал твердость, я рассказал лорду Сесилу обо всем, что могло его интересовать — только не об Уинстоне. Конечно, лгать в этом вопросе было опасно, но, с другой стороны, если бы несчастный отец узнал, что Уинстон был со мной в сговоре и мы вместе с ним опустошали припасы в кладовой, горе и ярость лорда Сесила дошли бы до крайности.

Я ограничился описанием фактов, не вдаваясь в объяснение побудительных мотивов, которые, впрочем, были весьма разнообразны. Почва, конечно, была скользкая, но все же более или менее твердая и, главное, достаточно богатая, чтобы удовлетворить законное любопытство лорда Сесила.

В самом деле, я не мог заговорить о латинском сочинении, не выдав Уинстона; не мог упомянуть о моем сострадании к Алисе и Агате, не вызвав ярости их отца. Я не мог даже намекнуть, что хотел из самых добрых чувств привлечь в Малвенор посетителей, не подвергнув себя саркастическим насмешкам уязвленного хозяина замка. Словом, я был вынужден представить свои поступки как серию фотографий без пояснительных подписей.

По мере того как я продолжал свой рассказ, на лице лорда Сесила выражалось все большее изумление. А после того, как я кончил, маркиз Малвенор долго молчал, погрузившись в глубокое раздумье.

На лорда Сесила наверняка произвел впечатление контраст между ребячливостью моих поступков и серьезными последствиями, какие они породили в замке и в воображении его обитателей. Вопреки пословице, не гора родила мышь, а мышь родила гору, к тому же сама об этом не помышляя.

Но, очевидно, у лорда Сесила хватило благородства признать, что мои действия не повлекли бы за собой никаких последствий, не окажись взрослые доверчивей детей.

— Послушай, Джон, — заговорил наконец маркиз, — я готов понять, что ты кормился за мой счет в моей кладовой и бесплатно жил в моем доме. Но какого черта тебе понадобилось изображать призрака, да еще с таким упорством?

Я мог предложить только одно правдоподобное объяснение:

— Просто ради забавы, ваша светлость.

Лорд Сесил вскочил и воздел руки к небу…

— Выходит, ради забавы ты потакал бредням достопочтенной леди Памелы и таким образом посмеялся над ее старостью. Ради забавы ты дважды заставил Англию и Шотландию поверить, будто с помощью вспышки магния можно сфотографировать эктоплазму, и таким образом посмеялся над уважаемым мэтром Дашсноком и над отечественной наукой. Ради забавы ты едва не свел в могилу жениха моей дочери Алисы, который надеялся встретить в Малвеноре почет и радушие, и таким образом отпугнул богатого жениха и посмеялся как над чувствами, так и над вполне законной и выгодной сделкой. Ради забавы довел до сердечного приступа несчастного журналиста из «Трубы» и таким образом посмеялся над прессой и над ее представителями. Ради забавы вымазал заячьей кровью семейную реликвию и Библию, которую мог держать в руках сам Лютер, и посмеялся над традициями и верой. Ради забавы ты вверг меня в ужаснейшее беспокойство, сбил меня с толку, заставил делать глупейшие заявления и таким образом посмеялся над аристократией и над моим гостеприимством. Ради забавы ты довел до жалкого состояния моего верного Джеймса и таким образом посмеялся над простым народом, из которого ты вышел. Ради забавы ты, как дикарь, растоптал в моем кабинете естественных наук бесценные коллекции гватемальских бабочек, и по твоей милости стал одноглазым редчайший экземпляр ласки из Афганистана. Ради забавы, horresco referens (упоминаю об этом с ужасом), ты сотрясал мой замок варварскими воплями и таким образом посмеялся над всеми. Словом, ради забавы ты потерял уважение ко всему, кроме собственных забав! Но если ты забавляешься таким образом в двенадцать лет, милорд Джон, какие забавы будут у тебя в тринадцать?

Мне оставалось только смиренно понурить голову, сознавая, что в этих суровых словах содержится изрядная доля правды.

Утомленный приливом ораторского пыла, лорд Сесил потянулся к бутылке старого виски, налил его себе щедрой рукой, а потом изрек такой ужасный приговор:

— Ты заслуживаешь, чтобы я препоручил тебя сначала заботам мэтра Дашснока, потом заботам Джеймса, а потом заботам полиции, чтобы она, разобравшись с тобой, препоручила тебя заботам твоего мужлана-кузнеца.

Я в слезах упал на колени.

А лорд Сесил продолжал с невольным восхищением, как бы обращаясь к самому себе:

— Одно несомненно, у этого Джона налицо безусловное призвание быть призраком, и как рано оно проявилось! Дюжина настоящих призраков не сумела бы в столь короткое время наделать такого переполоха. Он побил все рекорды Шотландии!

И сквозь собственные рыдания я услышал, как лорд Сесил задумчиво добавил:

— Можно ли противодействовать такому призванию? Быть может, это перст судьбы?

Голос лорда Сесила становился все более ласковым.

— Я ведь и сам был молод… В июле 1870 года, в день, когда леди Памела в четвертый раз выходила замуж, кто разбросал рисовые зерна на мокрых ступенях собора Святого Павла, так что шесть человек при выходе из храма переломали себе ноги? Маленький Сесил. Ох, и накувыркались же они тогда! Новобрачный в гипсе, генерал Блудтурнип в военном госпитале, у двоюродного брата премьер-министра пустую голову раздуло чуть ли не вдвое!.. И что сказал мой отец, который был человеком мудрым? «Твой проступок, Сесил, — сказал он, — настолько чудовищен, что лучше о нем не говорить».