Ирина Краева - Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки» Страница 27

Громкий стук прервал администратора, он тут же привычно сгорбился, выпятил горб и прошамкал бесцветным голосом:

— Не заперто!

Дверь грохнула, и в холле появился Дан. Обби никогда не видела брата Тима, но в том, что это именно он, у неё не было никаких сомнений, ведь братья очень походили друг на друга даже сейчас, не смотря на то, что после известной процедуры лицо Дана обросло серым пухом.

— О! — Дан увидел в полумраке спящего Тима. — Его-то я и ищу. А вы, лебедь, что за птица? Я полагаю, та самая Обида, с которой он путешествует?

Обби неловко кивнула.

Дан подошёл к брату и потряс того за плечи, а когда Тим открыл глаза, заговорил, сложив губы в самодовольную улыбку человека, не сомневающегося в своём превосходстве и заслуженной любви других к его персоне.

— Ну вот, брателло, и свиделись! Здравствуй!

Тим всмотрелся в его лицо:

— Я сплю?! Какой странный у тебя голос… И что-то с лицом — серое… Всё как во сне… — Ты видишь меня наяву! — Усмехнулся Дан, сжимая брата в объятиях и незаметно ощупывая его. — Тебе очень плохо? Пожалуй, шляпка поганки не бледнее тебя. Сейчас мы уедем! Обида, попробуй привести его в чувство, ждите меня минут через двадцать, я попробую раздобыть хоть какой-нибудь транспорт.

— А как же ты выбрался? — Тим постарался за рукав остановить брата.

— Поговорим в дороге! Нельзя терять ни минуты — тебя нужно срочно отправить к врачу! — Недовольно крикнул Дан из-за полузакрытой двери, удаляясь.

Первым спугнул обескураженное молчание присутствующих Родион, затрубив своим выдающимся носом в розовый платок.

— Какой странный молодой человек! — Закрыв глаза, он шумно вдохнул. — Ошибки быть не может, друзья мои! Я до сих пор ощущаю ядовитый запах горелых спичек — признак нечестных помыслов! К тому же к этой омерзительной вони примешивается кровянистый запах ножа, которым только что разделывали рыбу, — это запах опасности. Нам угрожает опасность!

— Что вы себе позволяете? — Буркнул Тим, морщась от боли в плече. — Это мой брат! И не смейте говорить о нём плохо. И потом, почему это нам угрожает опасность? Для нас вы человек посторонний.

— Хорошо, хорошо, юноша, вы от меня и полслова больше не услышите о том, какая неминуемая опасность исходит от вашего брата. А она исходит — да, да, верьте старому нюхачу! — Огорчился Родион. Белые усы и брови даже как будто порозовели от огорчения. — Опасность угрожает именно нам, потому что я готов разделить с вами все неприятности, ведь за эти несколько минут я успел почувствовать в вас, мои дорогие гости, родные души. Именно таких ощущений я был лишён более десяти лет. И поэтому я готов для вас на всё.

— Родион говорит правду, — Обби, остужая пыл друга, прыснула в него лимонадом. — Посмотри на своё Рубиновое сердце!

Тим обтер мокрое лицо и расстегнул рубашку. Красное сердце почернело.

— Нам необходимо быстрее уходить отсюда! — Родион ловко свернул скатерть с угощениями и взвалил узелок на горб. — Мы укроемся в старой Крепости. Мой прапрапрадед был её архитектором, я знаю кое-какие укромные местечки. Это самое безопасное место в городе, хотя и там случаются чудеса! Насколько я знаю, прежде всего, нужно бояться галлюцинаций, но выбора у нас нет! Увы, иногда стенам веришь больше, чем людям. За мной, Тим и Обби! Вперёд!

Крепко взяв упирающегося мальчика за руку и придерживая Обби, взлетевшую к нему на плечо, Родион вышел на улицу. Поминутно оглядываясь, они устремились по безлюдной улочке в самый центр Города. Там и располагалась древняя крепость.

Она стояла наверху высокого холма. Прапрапрадед Родиона, искусный архитектор, выбрал такое место не случайно — на том холме было лежбище ветров. Где бы они ни летали, по каким бы морям ни скользили, в какие бы пещеры ни проникали, отдыхать возвращались на любимые вмятины холма. Они обматывали вокруг толстого земляного живота длинные бороды, чтобы случайно во сне не сорваться и не улететь куда-нибудь, и мирно засыпали. Только свист, да гул бушующих волн различало обычное человеческое ухо, а на самом деле это ветры вспоминали во сне о том, что довелось повидать на земле и на небе.

После того, как на холме поднялась Крепость, ветры перестали наматывать свои бороды вокруг холма, цепляясь за кусты, каждый выбрал для себя свою башенку, свою любимую маковку, венчающую внушительное сооружение. Ветры выбирали себе башенки по звуку, ведь каждая из них пела свою песню.

Южный выбрал ту, что быстрее всех отозвалась на его трепет, когда горячей стрелой просвистел он в её причудливом узорном куполе — словно серебряные серьги зазвенели в ушах и монисты на стройной шее танцовщицы, словно бусы засверкали, раскатываясь по её груди.

Северный выбрал ту, чей негромкий голос был не столь затейлив и пел голосом ледяного ключа, вселяя в души покой и чистоту. Восточный выбрал ту башенку, которая вполголоса напевала-рассказывала ему о радостях и печалях, без которых не может прожить ни один человек на земле, и он иногда плакал над людскими тревогами, но чаще смеялся над их незадачливостью.

Западный выбрал ту, что стояла выше всех, и у которой узор из меди на куполе был самым замысловатым. Жарче всех горела её маковка под закатным солнцем, а песни рождала о тайнах, о сокровенных чувствах: в её мелодии слышалась скрипка — она молила о вечной любви, ей вторила виолончель, а страстные объятия ветра напоминали удар огромного барабана — гордый и вдохновенный.

Но, увы, прошли те времена, когда пели башни, сменяя друг друга. Только половина северной башни стояла, да треть западной, а медные маковки растащили воры на продажу. Недоступными для времени и лихих людей оставались только подземные переходы. Стояла Крепость одинокая, больная, никому ненужная, страшная в своём запустении.

В поздний час все горбуны спали, ночных пешеходов никто не заметил. Они ступали осторожно, поминутно оглядываясь. Обби и пером не прошуршала. Мысли и чувства кружились в голове Тима, едва не теряющего сознание, и он не знал, какие из них правильные: «Брат не может меня обмануть, он хотел помочь мне! Какую чушь несёт этот горбун! Но Обби, Обби не может мне врать. Не подменила же она Рубиновое сердце. Значит, опасность рядом? Тимидан! Тим и Дан! Тимидан!»

Через несколько минут путники вошли под каменные своды. Запахом плесени да писком летучих мышей встретила их крепость. Когда Тим стал пониматься по лестнице, ему показалось, что ступеньки поменялись местами с потолком, он идёт вниз головой, а на болтающихся в воздухе перилах трепещет разноцветная фраза: красное слово Даниил, зелёное я, жёлтое найду, синее тебя. Голова отделилась от шеи и поплыла верх, как воздушный шарик — легко, беззаботно. Родион едва успел подхватить Тима, спасая от опасного удара о булыжники, вмурованные в пол. Хотя бедный администратор просто изнемогал под тяжестью Тима и лебеди, у него хватило сил дотащить их по тёмному коридору до крохотного помещения с узким окном-щелью.

— Конечно, это не самая комфортабельная комната, — запыхавшись, сказал администратор. Движением головы он указал Обби на ворохи соломы, разбросанной по полу. Птица соскочила с его плеча, быстренько сгребла сухую траву в кучу. На это место Родион и уложил мальчика. — Было бы безопаснее спуститься в подвал. Но пока Тим не сможет передвигаться сам, придётся отсиживаться на первом этаже.

— Ему очень плохо. Необходимо промыть рану, — Обби заплакала, обмахивая безжизненное лицо мальчика.

— Ну что ж, милая Орини… тьфу-ты, прости, Обби. Мы поступим следующим образом, — в голосе Родиона звучало столько участия, что Обби стало стыдно распускать слёзы. — Нам придётся ненадолго оставить нашего друга. Мы сходим в Тайницкий подвал, там есть колодец. Одному, увы, мне никак не справиться. Судя по запахам, в этой крепости нет ни одной живой души, кроме летучих мышей, — да они вряд ли побеспокоят Тима.

Ох, как нехорошо было на сердце у Обби.

— Мы скоро вернёмся, потерпи, — шепнула она мальчику, и в ответ услышала только бессвязное бормотание.

Тим лежал на соломе, раскинув руки. Одну часть его лица ярко осеняла луна, придавая ей спокойное выражение, а другую часть застелила бархатная тень, делая её таинственной и мрачной. И от этого казалось, что лицо мальчика слеплено из двух разных лиц.

Через некоторое время потолок комнаты стал красновато-прозрачным из-за отражения в нём пламени факелов. Кто-то остановился прямо под окном. Послышались хрюканье и визг. Но не эти звуки заставили прийти в себя Тима. Он очнулся, когда прозвучал грубый, непривычный для него и всё-таки родной голос: — Куда же они подевались, Кикимора? Пёсиглавцы, обшарьте Город!

Тим оттолкнулся от охапки соломы и с усилием поднял своё разомлевшее тело.

— Встречаемся здесь! — Донесся до мальчика тот же самый голос.