Jan Brzechwa - Триумф пана Кляксы Страница 27

Как видите, в гениальной голове ученого неустанно роились великие, плодотворные мысли.

Прощание с приключением

«Акулий Плавник» вышел в открытое море. Издали махали нам платочками едва различимые теперь сановники Адакотурады, семейство Левкойников и наши друзья. Только Алойзи, провожавший нас до границы территориальных вод, недвижно стоял на палубе кукарека, взяв под козырек. Но вот и он исчез из виду.

Хоть Резеда и обещала родителям ближайший отпуск провести в Адакотураде, ей все же было грустно во время первого в жизни расставания с родными, и она глядела вдаль подернутыми влагой глазами. Но печаль ее длилась недолго, и скоро к ней вернулась обычная веселость. Подсев к капитану корабля, она принялась вместе с ним разгадывать кроссворды.

«Акулий Плавник» был попросту допотопной моторной лайбой. Скорость его была невелика, и первый же шторм мог оказаться для него последним. К счастью, наш капитан обладал исключительным чутьем и умел с необычайной ловкостью лавировать между своенравными ветрами, предпочитая сделать лишний крюк, чем бороться со стихией. Так что нас ожидало длительное путешествие, и никто не знал, когда же мы доберемся до места.

Подстать капитану была и команда – нерасторопная и ленивая. Погрузившийся по самую макушку в кроссворды капитан ни о чем не думал, а уж о порядке на судне – и подавно. Поэтому стоит ли удивляться, что Вероник тут же, закатав штанины, принес ведра, щетки и мыло и взялся яростно скрести и скоблить палубу. Пан Клякса беззаботно насвистывал, а когда старый дворник окатывал доски водой, принимался кататься по ним как школьник, утверждая, что это помогает ему сосредоточиться. Надо признать, великий ученый проделывал это с необычайной ловкостью и мастерством, каким мог бы позавидовать всякий фигурист.

Как и во время прошлого плавания, с погодой нам повезло. Небо было чистым, а волны ласково пошлепывали судно по его деревянным бокам.

Верный Три-Три сопровождал нас. Желая продемонстрировать перед неизбежной разлукой свою любовь, он то и дело подсовывал мне жирных мошек. Я не хотел выказывать отвращение к его дарам и украдкой выплевывал эти лакомства в море только тогда, когда колибри снова улетал на охоту.

Понаблюдав за нами, пан Клякса не преминул съязвить:

– Смотрю я на твою дружбу с Три-Три и у меня в голове не укладывается, как человек вроде тебя мог поверить во все эти бредни. Отец превратился в птицу! Ничего глупее этого даже курица не выдумает. Никому больше об этом не говори, а то дети засмеют! А может, ты думаешь, что твой колибри тоже бывший человек?

И пан Клякса разразился неудержимым хохотом. Голова, борода и живот великого ученого затряслись, с носа свалились очки. Пан Клякса фыркал и прыскал, захлебываясь собственным хохотом, одолеть который не мог, и на самом деле едва не умер со смеху.

Привлеченная странными звуками команда окружила ученого, капитан оторвался от кроссворда, Вероник прервал свою работу, а пан Клякса только что не лопался от смеха, держался за живот и стонал, утирая слезы:

– Ой, не могу! Ой, лопну! Будто кто меня щекочет… Никогда я так не смеялся… Адась, уйди с глаз долой, не смеши, а то у меня все пуговицы поотлетают…

Смех пана Кляксы был так заразителен, что собравшиеся тоже принялись хохотать. Штурвальный зычно грохотал, Вероник пищал фальцетом, Резеда тонюсенько по-комариному хихикала. Решив, что мы посходили с ума, Три-Три сунул мне на прощанье еще одну букашку, погладил меня клювом по уху и помчался обратно в Адакотураду. Больше я его не видел.

Я чувствовал себя как оплеванный. В самом дел, как это я брякнул такую чушь? Но знакомство с Резедой и ее любовь вознаградили меня за перенесенный позор.

Я взял ее за руку и повел к правому борту, где все еще цвели высаженные ее отцом розовые кусты.

– Твоя матушка права, – сказал я. – Лучше иметь дело с цветами, чем с людьми.

Сказал я это не слишком уверенно, но с огромной обидой на пана Кляксу.

Не помню точно, сколько длилось наше путешествие, но по-моему недели две. За это время неутомимый пан Клякса успел провести множество наблюдений и исследований, из которых родился новый труд о совершенствовании человеческого ума посредством прививки к нему дельфиньего мозга.

Мы с Резедой внимательно прислушивались к говору чаек и смогли довести словарь чаек до буквы «и».

И только Вероник становился все беспокойнее. «Ах, пан Хризантемский, пан Хризантемский! – то и дело ворчал он под нос. Или: – Нет, пан Модест… Нет уж!»

На пятый день плавания мы выловили из моря лодку с тремя потерпевшими кораблекрушение сказандцами. Циклон подхватил их корабль и подбросил так высоко, что из всего экипажа только эти трое и сумели спастись, выпрыгнув вместе с лодкой на парашютах. Плотно пообедав, верные себе сказандцы, принялись сказывать сказки. Рассказали нам о двух братьях (о богатом и бедном), о двух сестрах (о доброй и злой) и под конец – о трудолюбивой падчерице и злой мачехе. Однако после пережитого нами на Адакотураде эти сказки показались нам пресными и скучными, и мы предпочли вернуться к своим занятиям, Уйдя на корму, мы с Резедой стали бросать чайкам кусочки хлеба, надеясь немного разговорить их. Мы старательно занимались птичьим словарем, и только время от времени до нас долетали стоны старого привратника: «Нет, пан Модест… Нет уж!»

Наконец в один прекрасный солнечный день впередсмотрящий крикнул: «Земля!», а час спустя пред нашими взорами предстали башни родного города, и сердце мое забилось сильнее.

«Акулий Плавник», вышедший из Адакотурады под флагом вымышленного государства Ландринконии, поднял свой настоящий флаг.

Мы высадились на сушу с чувством радости и облегчения, знакомым всякому путешественнику, после долгих странствий вернувшемуся в отчий край.

Пан Клякса отправился прямиком в Академию, условившись со мной о встрече на следующий день; а мы, то есть Резеда, Вероник и я, поспешили домой. Я испытывал и радость, и беспокойство одновременно – впрочем, все мы испытывали эти смешанные чувства.

Вы не можете себе представить, что со мной стало, когда еще издали я увидел стоявших на балконе родителей! Похоже, они все время так и стояли там в ожидании моего возвращения.

Я летел по улице как на крыльях, таща за собой Резеду. Через минуту мы уже были дома. Наверное, каждому из вас доводилось встречаться со своими близкими после долгой разлуки, и потому нет необходимости описывать, как проходят подобные встречи.

Плача от радости, матушка бросилась меня обнимать, да так бурно, что шляпка, которую она всегда надевала, выходя на балкон, слетела с ее головы.

– Пан Хризантемский сказал нам, что ты отправился в путешествие, но он не знал, куда, – голосом, напоминающим чириканье, сказал отец. – А кто эта милая девушка? – спросил он, взглянув на Резеду.

– Это моя невеста, Резеда Левкойник… Аргонавты искали золотое руно, конкистадоры – сокровища индейцев, а я нашел самую большую ценность в мире: мою дорогую Резеду! Полюбите ее, как свою дочь!

– Красивое имя – Резеда! – воскликнула матушка. – У меня как раз новая шляпка с букетиком резеды. Добро пожаловать, детка, в наш дом! Я всегда мечтала о такой очаровательной жене для Адася. Я как чувствовала, и даже поставила для тебя прибор. Идемте же к столу, а то суп стынет. И так у нас суп стыл каждый день с той поры, как ты уехал.

На первое был рисовый суп с помидорами, потом подали моих любимых цыплят и салат из огурцов со сметаной, а на десерт – три сорта мороженого: лимонное, малиновое и фисташковое. Мне сразу же вспомнились цвета государственного флага Адакотурады.

Мы с Резедой наперебой рассказывали родителям об этой удивительной стране. Отца больше всего заинтересовало устройство Алойзи, тем более что в его библиотеке была книжка пана Кляксы о кляксической энергии. Разумеется, это был только переплет, но я не сомневался, что после обеда отец тут же напишет новый вариант этого труда и перечитает его.

Родители с интересом разглядывали привезенные из Адакотурады диковинки. Матушка тотчас же испробовала на себе действие сока гунго, а отец, хотя и не любил молока, напился лактусового сока, и с грандиозным любопытством стал изучать фотографии Заповедника Сломанных Часов, королевского фрегата, «Анемоновой Горбушки», но особо пристально он разглядывал Кватерностера I, Алойзи, трехногих и трехруких адакотурадцев.

Тем временем матушка занялась Резедой. Я заметил, что и ей мои родители пришлись по сердцу, и Резеда весело щебетала, рассказывая о пане Левкойнике, о Мультифлоре, о будущей королеве Адакотурады.

В отлично убранной квартире для меня был приготовлен кабинет, а Резеде отец отдал чучельную мастерскую. Впрочем, чучела, как обычно, проветривались на балконе, и как только мы с мамой переставили в мастерской мебель, из нее получилась вполне уютная комнатка.