Анна Никольская - Город собак Страница 28

Степан Петрович

Степан Петрович — немолодой, склонный к тучности и не склонный к меланхолии мужчина — был человеком состоятельным. Благодаря небольшому, но крепенькому капиталу, сколоченному тридцатью пятью годами свирепой экономии, он ездил на новой иномарке, обедал в суши-баре и отдыхал в Турции.

Кроме того, Степан Петрович мог себе позволить обзавестись новой молодой женой (прежняя умерла лет пять назад), но не позволил этого из благоразумия. К шестидесяти годам Степан Петрович решил из спального района перебраться в центр. Купил трёхкомнатную квартиру в доме старого фонда, сделал евроремонт. Опять же дочка с внучкой стали навещать чаще…

Тут бы и зажить Степану Петровичу счастливо, горя не зная. Но нет, всегда найдутся злые, коварные люди. Вот и в жизни Степана Петровича появился такой нехороший человек. Вернее, даже не человек, а так — инвалид, глухая соседка бледно-лимонного цвета из квартиры напротив. У неё была собачка — чихуа-хуа, Мосей звали. Крохотная такая, противная, звонко лаяла без конца. А Степан Петрович, надо сказать, отличался странным бессердечием ко всему маленькому, беззащитному и хвостатому. Вероятно, Мося это чувствовала, и, когда Степан Петрович ненароком сталкивался с ней в подъезде, она щерила миниатюрные клычки и тихонько рычала. Соседка, таящая в своей тщедушной беззлобной груди любовь ко всему и вся, этого не замечала и лишь приветливо здоровалась со Степаном Петровичем громким голосом, идущим из горла, словно подбитого мехом:

— Здравствуйте, Семён Аркадич!

Степана Петровича это ужасно раздражало, и он брезгливо морщился. Присутствие в подъезде такой неприятной соседки перманентно портило ему настроение.

Единственной отрадой Степана Петровича была внучка Оленька. Любил он её сильнее, чем самого себя. Тоненькие Оленькины косички, голубые и невинные, как дамская почтовая бумага, глазки, каждая её улыбка, словно дробинки попадали точнёхонько в его любящее сердце. Сядет он, бывало, в кресло, посадит внучку на колени и читает вслух рассказы Аркадия Гайдара. Очень Оленька рассказ «Голубая чашка» любила. Всё спрашивала:

— Дедушка, а ты меня стал бы ругать, если бы я твою любимую чашку разбила?

— Что ты, детонька! — отвечал Степан Петрович ласково. — Дедушка у тебя добрый. Он никогда не ругается и вообще никого не обижает.

Оленька радовалась так, что веснушки тонули в огне румянца, и обнимала ручонками дедушкину бритую голову с бычьим затылком, плавно переходящим в шею.

В то утро вышел Степан Петрович с Оленькой во двор прогуляться. А там, как назло, уже бегала Мося. Увидела Оленька Моею и как закричит:

— Ой, дедушка, смотри, какая собачка смешная! А почему на ней меха нет?

Оленька прямиком направилась к Мосе. Ручку протянула — погладить хотела. А Мосе только того и надо: хлоп, на спину перевернулась и животик для ласки подставила.

— Не трогай собаку! — закричал Степан Петрович и, шагнув к Мосе, пнул её остроносым ботинком в живот.

Мося от боли взвизгнула, вскочила на ноги и опрометью бросилась в подъезд.

Оленька расплакалась.

— Зачем ты, дедушка, собачку обидел? Она же играть со мной хотела?

— Какая игра, Оленька?! Собака грязная, блохи у неё, — добродетельно возразил Степан Петрович. — Ты же не хочешь заболеть, солнышко моё? — Он ласково погрозил внучке пальцем.

А тут хозяйка Моей подошла:

— Семён Аркадич, вы Мосеньку не видели? Я мусор выбрасывать ходила, во дворе её одну оставила…

— Не видел! — буркнул Степан Петрович со злобой в одном глазу и ненавистью в другом, а его узкие губы сложились в презрительную усмешку.

Впечатлительная Оленька и дома успокоиться никак не могла. До самого вечера просидела тихонечко, с дедушкой играть не хотела, а потом за ней приехала мама.

После этого случая задумал Степан Петрович нехорошее: решил избавиться от проклятой Моей. Купил в «хозяйственном» крысиного ялу, в «продовольственном» — набор шоколадных конфет «Нежность» (сначала хотел карамели взять, но потом решил не экономить). Ночи дождался еле-еле. Пока раскидывал отраву по подъезду, сердце билось в сладком предвкушении. Всё представлял себе, как выйдет утром Мося на прогулку в последний раз. Уснул лишь под утро, черпая спокойствие в своих благих намерениях.

Проснулся Степан Петрович от звонка. Хмурое лицо его было измято бессонной ночью и казалось скособоченным. Недовольный, пошёл открывать: кого там несёт в такую рань? На пороге стояла счастливая Оленька.

— Дедушка, я сегодня у тебя! Смотри, что я принесла! — как порыв освежающего ветра, ворвалась внучка в квартиру и протянула дедушке ладошки, полные шоколадных конфет.

— Оленька, где ты это взяла? — страшная догадка пронзила Степана Петровича.

— В подъезде, дедушка! Хочешь, ещё принесу, там их много!

Лицо Степана Петровича перекосилось, а угол рта задрожал. Мгновенно ослабевшее тело покрылось испариной.

— Ты их ела, отвечай, ела?! — затряс он неистово внучку.

Конфеты сыпались к ногам, глухо стуча о китайский керамический пол. Голос внучки отозвался в ушах издалека слабым звуком:

— Только одну…

Врачи девочку выходили. С дочерью Степан Петрович общаться перестал — не мог простить, что бросила Оленьку у подъезда. В том, что истинным виновником несчастья был он сам, Степан Петрович даже себе не мог признаться. Он искал слов оправдания, но тщетно.

А Моею он всё-таки отравил. Наученный горьким опытом, Степан Петрович подложил к соседской двери кусочек мяса.

Шли годы. Ничего в жизни Степана Петровича не менялось. Изредка к нему в гости приезжала Оленька. Теперь её привозила не мама, а Костик — Оленькин друг. Всё с тем же завидным постоянством без видимых причин в доме умирали собаки. Всё с тем же безмолвным спокойствием относились к этому соседи.

Однажды Оленька позвонила дедушке по телефону и сказала, что выходит замуж. Организацию свадьбы Степан Петрович взял на себя. Заказал ресторан, договорился с лучшим в городе тамадой. Подарок опять же приготовил царский — квартиру двухкомнатную.

Отгудела, отшумела свадьба. Молодые въехали в новую квартиру, стали обживаться. Всё реже Оленька заглядывала в гости к дедушке, всё реже звонила по телефону. А потом и вовсе пропала на месяц. По вечерам Степан Петрович звонил любимой внучке на мобильный, но тот отвечал лишь длинными гудками.

Прошло еще две недели, и Степан Петрович, не выдержав, отправился к внучке сам. Ещё ни разу молодожёны не пригласили его к себе. Степану Петровичу даже обидно было. По дороге купил набор шоколадных конфет «Нежность» — к чаю.

На звонок долго не открывали. Степан Петрович подумал, дома нет никого, хотел уходить, но тут услышал голос внучки:

— Кто там?

— Это я, Оленька!

В квартире послышалась какая-то возня, суетливый шорох. Степан Петрович поёжился.

Наконец дверь открылась.

— A-а, это ты, дедушка? — Степана Петровича встретил холодный взгляд голубых глаз.

— Здравствуй, Оленька. Ты не звонишь, вот решил сам в гости заглянуть, — сказал Степан Петрович, предпринимая попытку войти.

Внучка стояла в дверях, неловко теребя край кофты.

— Ты что, Оленька, не рада мне? Или, может, я не вовремя? — искренне удивился Степан Петрович, и брови его поползли вверх.

Внучка замялась.

— Знаешь, дедушка, ты лучше к нам не ходи…

— Что ты такое говоришь, Оля? — выражение грустного упрёка появилось на лице Степана Петровича.

— Понимаешь, мы с Костиком собаку завели. А я знаю, ты этого не любишь… — внучка надела на себя прохладную улыбку, в которой было столько же сахара, сколько и льда.

— Как собаку? — нахмурился Степан Петрович, его старческий голос дрогнул от негодования.

— Вот видишь, дедушка. Я так и знала. Нет, лучше не приходи совсем! — сказала внучка с раздражением. Даже неловкость позы внезапно исчезла.

— Но почему? — веки Степана Петровича затрепетали, как хвостик у верной собаки. Чувство невыразимой обиды задрожало в его старой груди, подкатило к горлу и защипало глаза.

— Дед, не корчи из себя жертву! — с выражением бесконечной гадливости воскликнула Оленька. — Как ты можешь ждать, чтобы я поступала с тобой по-хорошему, когда ты сам!.. Думаешь, мне приятно было, когда меня в детстве внучкой живодёра дразнили?

Глаза Степана Петровича подёрнулись мутной пеленой. Он не верил — отказывался верить в то, что говорила ему Оленька.

— Оля, кто там? — послышался из глубины квартиры голос Костика.

— Ну ладно, дедушка, ты иди, — заторопилась внучка. — Я к тебе сама забегу как-нибудь, — она ласково, точно призовую лошадь, похлопала дедушку по спине и захлопнула перед его носом дверь.

Степан Петрович ещё долго стоял на лестничной площадке, растерянно гладя обеими руками лысую голову. Она показалась ему вдруг большой, отяжелевшей и пустой, хотя мысли вертелись в ней, словно шестерёнки. Степан Петрович не понимал, как может человек, а тем более его собственная внучка, быть такой неблагодарной, такой бессердечной, жестокой?!