Ирина Краева - Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки» Страница 29

— Что? — Нос Родиона взвился вверх. — Обби, наш мальчик бредит!

— Эх, уж лучше бы я бредил, — Тим откинул упрямую прядь волос со лба и продолжил: — Яд подействовал на него гораздо сильнее, чем это можно было предположить… Даже глаза у него тёмные и пустые, как бутылочные осколки… Те, с кем он сейчас, очень хотят, чтобы мы не дошли до Знича.

В эту минуту по потолку прокралось огненное пятно от факела, постояло в середине, подслушивая, и скользнуло дальше.

Тим прижал палец к губам. Родион понимающе кивнул, аккуратно сложил скатерть в карман, и жестом предложил друзьям следовать за ним. Бесшумными тенями они покинули комнату и двинулись по длинному переходу. В бойницы не заглядывала ни одна звезда, зато студёный ветер гулко ухал под сводами, со всего маху бил по выложенным из ноздреватых булыжников стенам, трепал друзей. Поёживаясь, они стремительно шагали в свистящей холодом темноте. Родион на ходу вложил в рот Тиму и в клюв Обби хрумкие сладкие кусочки и пояснил:

— Сахар обостряет зрение.

Действительно, как только последняя крупинка растаяла на языке, Тим перестал налетать на повороты стен. Он отчётливо различал проёмы и раскачивающийся, словно перегруженная лодка на волнах, горб Родиона. На руках мальчик нёс Обби.

Пол пошёл под уклон, и Родион запалил толстую свечу.

— Мы спускаемся в подземелье. Здесь нет ни щёлочки, огонь никто не заметит снаружи, — пояснил он, убирая длинные спички во внутренний карман куртки.

С потолка бесперебойно падали холодные капли вонючей воды. Джинсовая жилетка, рубашка и брюки Тима мокро отяжелели. Прижимая подбородок к шелковистой спинке лебедя, мальчик чувствовал, что она усеяна бусинками влаги и даже во сне мелко-мелко дрожит. Родион постоянно отжимал подол куртки, и вода лилась с таким шумом, будто администратор опрокидывал целое ведро. Вскоре у Тима и Родиона кожа покрылась мурашками и заледенела, — они шли, не чувствуя ногами пол, как по воздуху.

— Родион, — позвал мальчик администратора, чтобы удостовериться, что они ещё живы и могут разговаривать друг с другом.

Администратор медленно-медленно развернул горб и оборотил лицо. Перед Тимом стоял Дан с лицом цвета молока, в которое капнули синих чернил.

— Выбрось нож, — тихо, задушевно попросил он, стеснительно потупив глаза. — Зачем ты хотел кинуть его в меня? Нехорошо, брат. Выбрось. Зачем ты превратил его в пескарей? Они так щекотали меня. Выбрось нож, братик, братушка, — голос Дана становился всё ласковее, синеватые губы растянулись в улыбке.

— Даня? — Опешил Тим, понимая, что эта их встреча не сулит перемен к лучшему.

Дан стал удаляться, не переступая ногами, а отлетая — плавно, будто чуть укоризненно. При этом смущённо смотрел в пол и ласково твердил:

— Выбрось нож, братушка. Больше всего на свете я не люблю пескарей, они щекотятся.

Как привязанный, Тим двинулся за ним. Дана обступили десять Родионов, сокрушённо раскачивающих горбами. Один за другим Родионы начали оборачиваться, сияя молочными лицами Даниила, и каждый новый Даниил ласково упрашивал:

— Ну что же ты, брат, выбрось нож. И никогда не дружи с пескарями. Они очень страшные. Может быть, они хотят защекотать меня до смерти.

Уже сотни Даниилов улыбались Тиму и тихонечко приговаривали, как будто повсюду плескались волны:

— Пескари въедливые, как комары. Их надо зажарить и скормить какой-нибудь кошке. Зажарить, зажарить, скормить…

Тим в ужасе отвернулся — и натолкнулся на другого Тима, который с большим недоумением спросил у него:

— Даня?

Второго Тима обступали со всех сторон множество других Тимов и Данов, которые то отворачивались горбатыми спинами администратора, то вновь показывали лица цвета молока, разбавленного синими чернилами, и шептали ласково-удивлённо:

— Даня? Пескарей надо зажарить. Выбрось нож, братушка. Даня? Мне кажется, у меня аллергия на рыб. Даня?

— Данька! Данька! — Закричал Тим, поворачиваясь то к одному брату, то к другому, пытаясь понять, какой же из них настоящий. Но каждый из них резко отворачивался горбатой спиной Родиона и недосягаемо отлетал от него. Но уже через минуту вновь белел лицом родным, но странным, призрачным.

Тим забыл, кто он — настоящий Тим, или двойник какого-то другого Тима, а может быть, даже Дана. Или Родиона? Он — не он, или он — Тим, он — Дан, он — Родион? Кто он? Кто он? Кто он? Тим — Дан, Дан — Тим. Родион. Тим не мог вспомнить, кто он: Тим, Дан, Родион?

Он двигался вместе с остальными Тимами-Данами, так же почему-то испуганно отворачивался, когда какой-нибудь Тим спрашивал у него: Даня? И сам недоуменно спрашивал у очередного призрачного брата, повернувшего к нему своё бледное лицо: Даня? И слышал в ответ родной голос, который с каждым разом терял ласковость, всё сильнее звучала в нём обида и даже угроза: — Пескари, это самые страшные рыбы. Выбрось нож. Я скормлю тебя пескарям.

— У меня нет ножа, он пропал там, у крепости! — Закричал Тим. — Слышишь, брат?! Я больше никогда не возьму его в руки! Я не люблю рыбу! Мы вместе! Тим и Дан!

— Здесь очень холодно? — Услышал он как будто бы издалека голос Обби. — Или мне только кажется?

— Тим, Тим, — к нему приблизилось перепуганное лицо Родиона. — Скажи, ты кого-нибудь видел сейчас?

Тим крепко сжал веки, он боялся их раскрыть и вновь увидеть бледно-молочных, призрачных Тимов и Данов, и раскачивающийся, как тяжёлая лодка на волнах, горб Родиона.

— Тим, Тим, это ничего. Так бывает в крепости, — сказал Родион, поглаживая его по голове. — Всё кончилось. Ты добрый, Тим, ты смелый. Страшная игра кончилась. Ты победил.

Потребовалась минута, для того чтобы Тим собрал вместе подпрыгивающие губы и смог управлять самопроизвольно отпадающей челюстью:

— Если мы перестанем бояться, нам не будет так холодно. Да?

Родион кивнул.

— Ой-ой-ой! — Запищала Обби. — Мне страшно. Очень страшно, Тим. Сделай что-нибудь!

— Ну что ты, Обби! — Улыбнулся Тим, приходя в себя. — Разве так нужно бояться? Так и быть, я научу тебя бояться, как следует!

Тим опустил Обби на землю, а сам скорчил страшную рожицу — поскольку ему самому было страшно и холодно, сделать такую физиономию не составило большого труда. Он прыгал и потрясал руками и ногами не хуже настоящего шамана. Начал шёпотом, но постепенно его голос окреп:

У страха длинный и красный нос,А вместо глаз — зеркала.Он любит, конечно же, запах роз,Но это всё ерунда.Страх очень коварен, он зверски хитёр,Он страшен, как сто чертей.Его боится даже бобёр,На дне речушки своей.Он прыгает вверх и лазает вниз,Он каждой бочке — затычка.Его не обманут и тысячи лис,Все двери его — без отмычки.Он любит детей и любит зверей,Особенно любит он ночи.Когда хоровод из тёмных тенейКружит вкруг тебя что есть мочи.То в сердце кольнёт, то рукой задрожит,То в ухо шепнёт ненароком.Он за тобой всегда добежит,И в горле застрянет колко.

Но… — тут Тим сделал многозначительную паузу, взял Обби на руки и тихонько проговорил ей, глядя глаза в глаза:

…ты не пугайся его, пожалей.Страх вовсе не страшный, пожалуй.Ему не хватает надёжных друзей.А так — неплохой он малый.

— О!У!О!У! — Родион приплясывал и хлопал в ладони. Обби кудахтала от смеха, закрыв крыльями голову.

Друзья двинулись дальше, продолжая болтать.

— Тим, ты говоришь, страх — неплохой малый? — Спросила Обби.

— Очень славный малый! — Серьёзно подтвердил Тим, поблёскивая в полутьме зелёными глазами. — К тому же большой ценитель красоты! Он разбивает и портит исключительно изящные вещицы: цветочные вазочки, статуэтки балерин, хрустальные стаканчики. И сам красавец — на длинных ногах, а в руках цветочек!

— Цветочек? — Переспросил Родион.

— Ну, может быть, и не цветочек, но верблюжья колючка — точно. В знак несчастной любви. Его давным-давно отвергла дама сердца. Вот он ко всем и пристаёт, чтобы не так одиноко было. Но, к сожалению, многие шарахаются от его клыков.

— У него есть клыки? — Переспросила Обби напряжённым голосом.

— Да так, маленькие, — пренебрежительно махнул рукой Тим, — всего по два метра длиной. Торчат вверх. Представляете, сколько на них уходит зубной пасты? Иногда он экономит, и клыки начинают зверски болеть. Тогда Страх идёт на базар, а когда возвращается с него, то вешает на клыки авоськи, из которых торчат топоры.

— Он топоры на базаре покупает? — Обби спросила это так, как будто сама очень нуждалась в паре-тройке отличных топориков и хотела узнать подходящее место для их приобретения.