Александр Волков - Страшные немецкие сказки Страница 29

Наиболее близка Хольде повелительница скандинавского мира мертвых Хель. Общее у них не только имя. Тело Хель состоит из двух половинок — черносиней и мертвенно-бледной (иногда разделительная линия проходит по лицу или по талии). Она держит в руках метлу или грабли и безжалостно ими пользуется. Дорога в ее царство ведет через мост и лес с голыми или покрытыми железными листьями деревьями, а ворота охраняет свирепый пес Гарм, которого можно умилостивить особым пирогом. Афанасьев утверждает, что первоначально царство Хель было местом пребывания усопших, а лишь потом туда стали отправлять людей злых и нечестивых. На самом деле у викингов это царство предназначалось не для всех умерших, а только для тех, кому не досталась смерть в бою. Фактически они приравнивались к грешникам — мирная смерть от старости и болезней казалась презренной. Так что древняя Хель была далеко не благородной дамой [299].

Но и законченной злодейкой она не была. В древнеанглийском Евангелии от Никодима (XI в.) упоминается персонаж женского рода Сео Хелл, участвующий в словесной перепалке с самим Сатаной и изгоняющий его из своего дома. При этом в древнескандинавском «Житии святого Варфоломея» (XIII в.) посрамленный святым дьявол упоминает «нашу королеву Хел», побежденную Христом [300].

Хель собирает души, разъезжая в колеснице или на трехногом коне и поражая людей болезнями. В Дании и Германии именем Хель (Хелгест) величали старую трехногую лошадь, шатающуюся каждую ночь по улицам. Если она останавливалась перед домом или заглядывала внутрь, кому-то из его обитателей предстояло умереть. Связь Хольды и Хель с лошадью довольно устойчива, а поскольку обе они правят мертвецами, уместно будет вспомнить о головах без тел, заменяющих госпожу Холле в сказках типа 480.

Дары мертвеца

Тут ее тоска взяла,

И царица умерла.

Живительно, но кобылья голова столь же амбивалентна, что и вода, Хольда и Хель. И она тоже родственна царству мертвых. С одной стороны, в Германии, на Украине, на Руси она защищала от лихорадки и, будучи установленной на крыше (конек), на шестах в хлеву или зарытой в углу строящегося дома, оберегала от действия нечистой силы. С другой — сжигалась на купальских кострах, символизируя ведьму и даже ведьмой называясь [301].

Существовали обычаи, очевидно, легшие в основу влезания падчерицы в ухо головы. На Руси умирающего колдуна втаскивали на крышу и укладывали вдоль по коньку или князьку (продольный брус), а затем переносили к порогу дома. За душой умирающего колдуна мог приходить жеребец, просовывающий свою голову в окно. В украинской традиции женщина, пожелавшая стать ведьмой, забиралась ночью в труп околевшей лошади, пробив дыру в его боку, и, посидев там, вылезала через другой бок. Из трупа выходила ученая ведьма, способная превращаться в животных [302].

Страшные, но и апотропеические свойства кобыльей головы Р.Г. Назиров относит к глубокой древности. Он приводит отрывок из индийской Махабхараты, рассказывающий об огромной конской голове, выпускающей вселенский огонь, и объясняет смертоносное воздействие лика Медузы Горгоны его лошадиным происхождением (змеи на голове Медузы — это переосмысленная конская грива). Греки использовали Горгонейон в качестве оберега, а прежде на его месте находилась кобылья голова. Герой исландской «Саги об Эгиле» (XIII в.) изрекает проклятие, используя насаженный на шест конский череп. Колдовская сила этого черепа была известна и на Руси (рассказ о смерти Олега, совпадающий с исландской сагой об Одде Стреле). Славянское сжигание черепа символизировало смерть ведьмы от огня. Использовавшийся ведьмами череп в силу своей огненной природы оборачивался против них самих в полном соответствии с событиями, изложенными в сказках.

Назиров рассуждает о причинах замены надетого на шест конского черепа человеческим в сказке «Василиса Прекрасная». К его чести, он не списывает эту замену ни на тотемизм, ни на обычаи дикарей, украшающих ограды черепами врагов, а пытается объяснить ее аналогией с Медузой, людоедством Яги, которая предпочитала конине человечину, а также необходимостью стилистического усиления характеристики зла: Древняя Русь относилась почтительно к человеческой голове. Варяжское же волхование с лошадиным черепом у нас «не практиковалось реально, а приписывалось ведьме» [303].

Последнее выражение не совсем ясно. Что значит «не практиковалось реально»? А как его практиковали те же ведьмы? Да и человеческая голова издревле служила колдовским средством, что вовсе не противоречило уважительному отношению к ней. Цирцея, направляя Одиссея в Аид, велела, среди прочего, на границе мертвого царства принести «главам бессильным умерших мольбу» (Одиссея, 10: 521). По одной из версий, терафимы (идолы), похищенные Рахилью у ее отца (Быт. 31: 19), представляли собой мумифицированные человеческие головы, употреблявшиеся для гаданий. Один советовался с отрубленной головой великана Мимира, которой он придал способность предвещать судьбу. Кельты высоко ценили мертвые человеческие головы, а в их легендах отрубленная голова часто преследует преступника [304]. Напомню также о беспорядках, учиняемых в английских домах мстительными черепами. Угодили головы и в норвежский ручей и английский колодец, заменив в роли благодетелей подземную богиню или золотую рыбку (второе сравнение принадлежит Афанасьеву).

Злобными головами переполнены мифы американских индейцев. Эти головы превращаются в птицу, воду, камень, звезды и луну (тем самым они мстят женщинам, у которых начинаются менструации); катаются по земле, ругаются, кусаются, пожирают людей и даже беседуют по-свойски с человеческими экскрементами. В мифе кашинауа (Перу, Бразилия) голова-преследователь без труда пересекает реку и сторожит своих врагов под деревом [305]. Однако все эти головы действуют сами по себе и ничьим оружием не служат.

К традиции преследований относится и случай с Василием Буслаевым, на основании которого Назиров сделал вывод об «уважительном отношении». Василий пинает ногой пустую голову, а та пророчит ему смерть, которую он и находит, перескакивая через камень, очутившийся на месте головы. Славяне думали, что грешные души сидят под камнем и, споткнувшись об него, читали молитву [306]. Так что погубивший Буслаева череп принадлежит отнюдь не праведнику.

На Руси проводились церемонии с участием мертвых голов, например на могиле ногайского великана в Курской губернии. Отдельно хранимую голову катали вокруг памятника, поставленного на месте убийства великана. Тем самым куряне, по мнению Зеленина, образовывали магический круг около места смерти беспокойного мертвеца: последний не должен переходить за черту этого круга [307].

В связи с черепом из «Василисы» Афанасьев вспоминает об образе трубадура Бертрана де Борна (1140–1215) у Данте. Он несет за волосы свою собственную голову, отделенную от туловища, и освещает ею путь, как фонарем. Бертран «возмездья не избег», его мозг в наказание за грехи «отсечен навек от корня своего в обрубке этом» (Ад, 28: 134–142). Мертвую голову носит с собой бог Ярило, хтоничность образа которого «подчеркивает то, что в его праздники нередко доходило до смертоубийства и разнузданных сексуальных оргии» [308].

Языческая и христианская трактовки переплелись в сказке. Череп обладает карающим огнем — он смертоносен для злых сил, будь то мачеха, ведьма, великан и т. д. Но он взят у ведьмы — черепа не было бы, не скушай Яга его владельца, — и потому наделен магическими свойствами. С точки зрения язычника эта магия и опасна, и полезна, с точки зрения христианина — греховна. Василиса зарывает череп в землю после гибели мачехи и сестер. По толкованию фон Франц, она прерывает цепную реакцию зла, заключенного в «магической силе мести». Слово «магическая» у фон Франц столь же бессодержательно, что и слово «божественная». Ведь «сила мести» действенна только на психологическом уровне, а Василису она и вовсе не затронула — та «не собиралась мстить мачехе никоим образом; просто так вышло» [309]. Для нас же зло обладает, вне зависимости от настроя Василисы, реальностью колдовского дара — дара мертвеца. И хотя Василиса отказалась от дальнейших услуг мертвой головы, к магии она все-таки приобщилась.

Приобщились к ней и героини сказок типа 480. Дети из типа 327, изгнанные родителями, похищенные, завлеченные или заблудившиеся, вступают в конфликт с мертвецом и стараются удрать. Волшебных даров они не получают, за исключением огня. А огонь лучше не трогать — сжег ведьму, и до свидания! Унесенный огонь причиняет беды: вслед за ним приходит Убыр, да и к вящей славе Василисы он не послужил. Тем не менее дети могут попасть в зависимость от врага, особенно если они возвращаются в его дом за чудесными предметами (тип 328). Разграбление дома умершего врага я бы отнес к позднейшему наслоению. Социальный мотив в такой концовке выражен однозначно.