Поль Вайян-Кутюрье - Бедный Ослик и жирная Свинья Страница 3

У Ослика даже ноги подкосились от негодования:

«Вот до чего можно избаловать Поросёнка! Это просто безобразие!»

Но не успел он это подумать, как дядюшка Франсуа обернулся и, неизвестно за что, огрел Ослика Суковатой Палкой по тощей спине.

Бедный Ослик стерпел и эту обиду. Но он никак не мог понять, почему Суковатая Палка не трогает Розового Поросёнка, когда тот привередничает и отказывается от еды, а всегда колотит ни в чём не повинного Осла.

Кончилось лето, прошла осень, наступила зима.

Дни становились всё короче и короче.

Ослик теперь меньше работал, но и меньше ел. Хоть шерсть у него и отросла немного, пересчитать его рёбра было бы по-прежнему легко. А Розовый Поросёнок теперь уже еле пролезал в дверь — таким он стал большим, круглым, жирным.

Ходил он вразвалку, пыхтел на каждом шагу и то и дело валился набок. Он только и думал о том, чтобы жрать, жрать и жрать, хоть никогда не бывал голоден.

От сытости он даже стал мягкосердечен: иногда он предлагал Ослику доесть то, что оставалось у него в корыте.

— Нужно быть милосердным. Милосердие всегда вознаграждается, — говорил он вздыхая.

Часто дядюшка Франсуа приглашал своих соседей полюбоваться Розовым Поросёнком, и Поросёнок, который давно уже стал большой свиньёй, милостиво позволял похлопывать себя по спине и по бокам. Никто не обращал внимания на бедного Ослика. Даже Сквозняк с каждым днём становился с ним всё холоднее.

— Вот это свинья так свинья! — говорили соседи.

— Она весит не меньше ста восьмидесяти килограммов.

— Да уж, по правде сказать, немало было у нас с ней хлопот. Кормили её лучше собственных детей! — с гордостью говорила Маринетта.

Однажды кто-то из соседей, выходя из хлева, потрепал по шее Ослика и сказал:

— Скоро настанет февраль месяц — единственная пора в году, когда ослом быть лучше, чем свиньёй.

Если вы никогда не слышали, как смеётся свинья, вам нужно было бы в тот вечер побывать в хлеву и послушать, как хохотал Розовый Поросёнок.

— Лучше быть ослом, чем свиньёй — вот что выдумали! Ах, какой вздор! Какой вздор! Ну что может быть смешнее этого? Как тебе это нравится, Ослик? А? Не угодно ли тебе поменяться со мной? — И жирная Свинья покатилась со смеху.

А бедный Ослик стоял в своём углу и думал: «Лучше быть ослом, чем свиньёй»… Что бы это могло значить? Неужели в феврале Свинью заставят работать, а Ослика начнут кормить вкусной похлёбкой?

Свинья заснула в тот вечер в самом счастливом настроении. Ослику же не спалось. Ему казалось, что в его жизни наступают какие-то большие перемены. Если лучше быть ослом, чем свиньёй — значит, ослов будут кормить лучше, чем свиней, и обращаться с ними лучше, чем со свиньями. Тут бедный Ослик размечтался — он уже представил себе, что его перевели из хлева в дом дядюшки Франсуа. Он лежит возле очага, уплетает большие ломти белого хлеба и заедает их целыми пригоршнями золотистого овса.

Всю ночь эти мысли не давали Ослику покоя. Наконец под утро он решил потолковать со своими соседями — степенными и многоопытными Волами. Волы думают так же медленно к основательно, как жуют, и не любят болтать зря. Ослик дважды повторил свой вопрос — сперва он спросил одного Вола, потом услышал наконец звук, похожий на хрип часов, собирающихся пробить.

— Н-да, — промычали Волы в один голос, не переставая жевать, — пусть свинья знает, что вечер, когда ей не дадут есть, предвещает недоброе!

— Что такое? Почему? — спросил Ослик.

— Потом-муу, — ответили братья Волы и уж больше ничего не добавили.

Особы такого веса не любят вдаваться в излишние подробности.

«Ничего не понимаю, — подумал Ослик. — А может быть, и вправду, когда перестанут кормить Свинью, начнут наконец кормить досыта меня?»

В эту ночь Ослику снились чудесные сны.

Пришёл февраль, настала масленица.

В деревне появились ряженые. Девушки переодевались в мужское платье, а парни — в женское.

Многие выворачивали наизнанку свои куртки и шапки и прицепляли себе огромные картонные носы, пахнущие клеем.

Во вторник вечером дядюшка Франсуа вернулся домой навеселе и ни с того ни с сего так избил Ослика, что бедняга не мог ни лечь ни встать целых два дня. А жирная Свинья ещё посмеивалась над ним.

— Послушай-ка, Осёл, что поют люди! — говорила она:

Прогонит скуку и печальВесёлый ряженый февраль…

Значит, февраль уже наступил. А разве что-нибудь изменилось? Неужели же ты и теперь ещё веришь, что в феврале лучше быть ослом, чем свиньёй? Спроси-ка об этом свои бока!

Обиженный, что над ним смеются, когда ему больно, Ослик сгоряча сказал Свинье те непонятные слова, которые он слышал от Волов.

— Знай, Свинья, — сказал он, — что вечер, когда тебе не дадут есть, предвещает недоброе!

Свинья только фыркнула в ответ.

В этот же день дядюшка Франсуа зашёл в хлев вместе с каким-то соседом, чтобы поглядеть на Свинью.

— Ну и жирная, ну и жирная! — восхищался сосед.

Он щупал её со всех сторон, и хотя Свинья боялась щекотки, она только жеманно повизгивала и похрюкивала.

— Ну, значит решено, — сказал дядюшка Франсуа, — ждём тебя на праздник Свиньи, сосед. Придёшь?

— Ещё бы не прийти, — ответил сосед. — Уж больно хороша Свинья!

Жирная Свинья даже зажмурилась от удовольствия, услышав, что ей готовят праздник, а Ослик чуть не заплакал.

Этого ещё не хватало! Они собираются чествовать это ленивое и самодовольное животное, которое не работает, а только жрёт, — одним словом, Свинью!

И вот однажды вечером в доме дядюшки Франсуа поднялась суматоха. В установленный час Свинье не подали похлёбки.

В сопровождении Сквозняка, Фонаря и Суковатой Палки вся семья явилась в хлев, чтобы посмотреть на Свинью, но никто не принёс ей на этот раз ни котла, ни чугунка, ни кастрюльки, ни миски, ни чашки, ни даже ложечки похлёбки.

Жирная Свинья окаменела от удивления. Сначала она ждала, потом стала сердиться, наконец прямо рассвирепела.

Но на все её жалобы и упрёки Маринетта отвечала только ласковыми, ничего не значащими восклицаниями, которые и не пахли похлёбкой.

Ослик не верил своим длинным ушам.

Ему сразу припомнились слова, которые он слышал от Волов: «Вечер, когда Свинье не дадут есть, предвещает ей недоброе!»

И сколько Свинья ни топала ногами, сколько она ни хрюкала от ярости, ничто ей не помогло. Тогда она стала выпытывать у Ослика, не знает ли он, что такое случилось.

Ослик ответил ей коротко и сухо:

— Вечер, когда тебе не дадут есть, предвещает недоброе.

Но жирная Свинья была слишком жирна, чтобы долго предаваться горестным размышлениям, да к тому же ей ещё хотелось спать.

А на завтра — о чудо! — Свинья проснулась в доме дядюшки Франсуа уже не свиньёй, а Шпиком, Корейкой, Ветчиной, Колбасой, Шкварками, Студнем и Солониной.

Подвешенные к потолку, засоленные или закопчённые над очагом Ветчина, Колбаса, Полендвица, Корейка, Шпик, Сосиски и Солонина, покачиваясь, беседовали о Розовом Поросёнке, которым они когда-то были.

— Прав был Ослик, — говорили Шкварки, шипя на сковородке. — Он был совершенно прав! Свинье следует остерегаться дня, когда ей не дают есть.

— А по-моему, не так уж плохо быть Ветчиной, — сказал большой, жирный Окорок.

— Да и Колбасой быть недурно, — отозвались туго набитые Колбасы. — Свинья живёт на дворе в хлеву, а мы, как-никак, в хозяйском доме! Прежде, когда мы ещё были живой Свиньёй, мы никогда не удостаивались такой чести.

— Здесь гораздо теплее, чем в хлеву, — заговорили под самым потолком Сосиски, извиваясь, точно змеи. — Да и на людей сверху смотреть гораздо занятнее, чем снизу.

Но всё это они говорили только для того, чтобы утешиться. На самом деле и Ветчина, и Колбаса, и Шкварки, и Корейка, и Шпик, и Сосиски, и Студень, и Солонина — все они прекрасно знали, что никогда уж им не стать целой Свиньёй.

Жирная Свинья была уничтожена раз и навсегда.

А бедный Ослик наконец понял, что завидовать Свинье не стоит. Свинья не работает, её кормят до отвала, но рано или поздно её съедают. И правильно делают. Свиней следует уничтожать, превращая их в ветчину, колбасу, полендвицу, шкварки, корейку, шпик, сосиски, студень и солонину.