Туве Янссон - Тайна хатифнаттов Страница 3

«У них есть какая-то цель, — размышлял Муми-папа. — Цель, которая для них важнее всего на свете. И я буду их сопровождать, пока не узнаю, что же это за цель».

Им больше не встречались красные пауки, но всякий раз, когда они приставали к берегу, папа все равно оставался в лодке. Потому что острова наводили его на мысль о других островах, оставшихся где-то далеко-далеко; он вспоминал островок, куда они отправлялись всей семьей, вспоминал бухточки с ветвистыми деревьями, и палатку, и масленку, хранившую прохладу в тени лодки, и бутылочки с соком, зарытые в мокрый песок, и плавки, сохнувшие на камне…

Он нисколечко не скучал по домашнему уюту. Это были просто смутные воспоминания, немного его огорчавшие. Так, мелочь, которая больше не принималась в расчет.

К тому же Муми-папа уже и думать стал как-то совсем по-другому. Все реже и реже размышлял он обо всем, что происходило с ним в его веселой, беззаботной жизни, и так же редко задумывался о том, что принесут ему все грядущие дни.

Мысли его скользили, как лодка по волнам, в них не было ни воспоминаний, ни мечты, ни полета фантазии. Так катятся по морю серые волны, даже и не стремясь докатиться до горизонта.

Муми-папа уже не пытался заговорить с хатифнаттами. Он так же, как они, пристально вглядывался в морскую даль, и глаза его, подобно глазам хатифнаттов, постоянно меняли свой цвет, окрашиваясь в цвет неба. И когда на пути у них возникали новые острова, он не шевелился, и только хвост его немного подергивался.

«Интересно, — подумал как-то раз папа, когда они, попав в мертвую зыбь, весь день перекатывались с волны на волну, — интересно, не становлюсь ли я хатифнаттом?»

День выдался очень жаркий, а к вечеру над морем заклубился туман, необычайно странный густой оранжевой туман. Муми-папе почудилось в нем что-то зловещее, туман казался живым существом.

За бортом ныряли и фыркали морские змеи, они резвились немного поодаль, и Муми-папа видел их лишь мельком: круглая темная голова, испуганные глаза, обращенные в сторону хатифнаттов, — а затем удар хвоста и паническое бегство обратно в туман.

«Они тоже боятся, как и пауки, — подумал папа. — Все боятся хатифнаттов…»

Прокатился отдаленный раскат грома, и снова наступила тишина. Папе раньше казалось, что гроза это необыкновенно захватывающее зрелище. Теперь же ему ничего не казалось. Он был абсолютно свободен, но все ему стало безразлично.

В это время из тумана выплыла лодка с многочисленной компанией на борту. Папа вскочил на ноги. На мгновение он снова стал самим собой, он размахивал шляпой, жестикулировал и кричал. Белая лодка под белыми парусами. И те, кто сидел в ней, тоже были белыми…

— A-а, это вы, — сказал папа. Увидев, что и в этой лодке плывут хатифнатты, он перестал размахивать шляпой и уселся на место.

Пассажиры обеих лодок продолжали свой путь, не обращая друг на друга ни малейшего внимания.

И тут, словно призраки, одна за другой из тумана стали появляться лодки, все они плыли в одном направлении, и во всех сидели хатифнатты. Иногда всемером, иногда впятером или вдевятером, изредка попадались лодки с одним хатифнаттом, но в любом случае это было нечетное число.

Туман рассеивался, растворялся в темноте, приобретавшей все тот же оранжевый оттенок. Все море заполнилось лодками. Они держали курс на невысокий остров, на котором не было ни скал, ни деревьев.

Снова загремел гром, скрывавшийся где-то в черной громаде, что все выше и выше поднималась над горизонтом.

Лодки одна за другой приставали к берегу, паруса на них убирались. Этот отдаленный и пустынный берег кишмя кишел хатифнаттами, которые уже вытащили на берег свои суденышки и теперь раскланивались друг перед другом.

Повсюду, насколько хватало глаз, торжественно расхаживали белые существа и кланялись друг другу. Они издавали тихие шелестящие звуки, и лапы их находились в непрерывном движении. И что-то нашептывала росшая вокруг трава…

Муми-папа стоял чуть поодаль — он прилагал отчаянные усилия, пытаясь найти в этой толпе трех своих попутчиков. Для него это было чрезвычайно важно. Ведь они были единственными, кого он знал. Знал, конечно, очень плохо, но все же.

Но они растворились в этом скопище хатифнаттов, папа не видел между ними никакой разницы, и его охватил тот же ужас, что и на паучьем острове. Надвинув на глаза шляпу, папа попытался придать себе независимый и непринужденный вид.

Шляпа для него являлась единственной надежной и реальной вещью на этом странном острове, где все было белым, шелестящим и зыбким.

Муми-папа уже не очень-то полагался на себя самого, но в шляпу он верил: это была весьма положительная и вполне реальная черная шляпа, внутри которой Муми-мама написала «М. П. от его М. М.», чтобы ее нельзя было спутать ни с одной шляпой на свете.

Когда последняя лодка причалила к берегу, шелестящие звуки стихли, и хатифнатты, все как один, обратили к папе свои оранжевые глаза и двинулись в его сторону.

«Сейчас начнут драться», — сразу оживившись, подумал папа. В этот момент ему очень хотелось подраться, не важно, с кем, лишь бы драться, драться и кричать, нисколько не сомневаясь, что все кругом неправы и их нужно поколотить.

Но хатифнатты были столь же не расположены к дракам, как и к спорам, недобрым мыслям или вообще к каким-либо мыслям.

Они подходили и поочередно кланялись, сотня за сотней, и папа снимал шляпу и кланялся в ответ, так что у него аж голова разболелась.

Когда мимо него прошел последний хатифнатт, папа уже и не помнил, что ему хотелось подраться. Со шляпой в лапке он шел по шепчущей траве следом за хатифнаттами и являл собой образец любезности и предупредительности.

А гроза, взобравшись в поднебесье, нависла над островом, словно грозящая обвалом стена. Высоко над морем носился ветер, гнавший перед собой перепуганные стайки взъерошенных маленьких тучек. Над водой причудливыми огоньками перемигивались отблески молний, огоньки эти то зажигались, то гасли, то снова зажигались. Хатифнатты, собравшиеся в центре острова, повернулись к югу, откуда надвигалась гроза, — точь-в-точь, как морские птицы перед бурей. Они зажигались, точно лампочки в темноте, вспыхивая вместе со вспышками молний, и в траве вокруг них пощелкивали электрические разряды.

Папа улегся на спину и принялся рассматривать блеклую островную зелень. Тонкие белесые листочки на фоне темного неба. Дома у них была диванная подушечка, на которой Муми-мама вышила узор в виде папоротника: светло-зеленые листочки на черном фоне. Очень красивая подушечка.

Сейчас гроза грохотала уже ближе. Почувствовав в лапах легкие толчки и покалывание, папа приподнялся. Собирался дождь.

Хатифнатты начали вдруг взмахивать лапами, словно бабочки крыльями. Они раскачивались из стороны в сторону, отбивали поклоны и приплясывали, и весь этот уединенный островок оглашался тонким комариным писком: они выли, жалобно и тоскливо, так свищет ветер в горлышке разбитой бутылки. Папу охватило непреодолимое желание делать то же самое. Раскачиваться из стороны в сторону, выть и раскачиваться…

Ошалевший от свиста, папа стал размахивать лапами. Он поднялся и медленно пошел в сторону хатифнаттов. «Их тайна имеет какое-то отношение к грозе, — подумал он. — Это ее они ищут, по ней тоскуют…»

Над островом сгустилась тьма, и по небу с угрожающим шипением заструились белые молнии, исчезающие в волнах. Издалека доносился шум ветра, он все нарастал и нарастал… И вот грянул гром, разразилась самая ужаснейшая гроза, которую Муми-папе когда-либо доводилось видеть.

Порыв ветра опрокинул его на траву, и над головой у него прокатывались тяжеленные грохочущие каменные экипажи, туда и обратно, туда и обратно.

Папа сидел, придерживая на голове шляпу, а вокруг бушевала буря, и он вдруг подумал: «Нет, хватит. Что это со мной стряслось? Ведь я же не хатифнатт, я муми-тролль… Что мне тут делать?»

Он посмотрел на хатифнаттов — и все ему стало ясно, он понял, что загадка их проста, как лампочка. Он понял, что гроза, сильная-пресильная гроза — это единственное, что поддерживает в них жизнь. Заряженные электричеством, они изолированы от внешнего мира. Они ничего не чувствовали, ни о чем не думали — они искали. Но когда они находили то, что им нужно, они наконец-то оживали, они начинали жить полной жизнью, и чувства переполняли их.

Несомненно, что к этому хатифнатты и стремились. Возможно, они притягивали к себе грозу, когда собирались в достаточном количестве…

«Должно быть, так и есть, — подумал Муми-папа. — Бедные хатифнатты. А я-то, сидя у себя в заливе, считал их такими необыкновенными, такими свободными… Лишь потому, что они ничего не говорят и всегда в пути. А им нечего сказать, им некуда плыть…» В этот миг небеса разверзлись, и на остров обрушился ливень, сверкающий в отблесках молний.