Александр Шаров - Малыш Стрела — Победитель Океанов (Сказки) Страница 3

— А может быть… — вмешивается её соседка. — Я бы, например, не могла кудахтать, если бы меня слушали только белые медведи, песцы и эти… как их… морские кролики.

— Морские зайцы, — робко поправляет очень образованный цыплёнок.

— Пусть будет по-твоему… От этого они не станут лучше понимать пение. Трудно петь или кудахтать, если тебя не окружают действительно умные и понимающие существа.

Кудахтая так, курица останавливается возле лужи, с удовольствием разглядывая в мутном зеркале чёрные перышки, маленькую головку и низкий красный гребешок.

Петух, не вмешиваясь в разговор, быстро идёт к забору и поднимается на него, чтобы не пропустить закат.

ИСТОРИЯ ЦВЕТОЧНОГО ОСТРОВА

Как он был прекрасен, Цветочный остров на Синем море! Он весь зарос клевером — белым и красным, — так что с палубы корабля казалось, что среди Синего моря расстелен вышитый шёлком ковёр.

От клевера пахло мёдом, и казалось, что среди моря лежит огромный медовый пряник.

Тысячи шмелей гудели низкими красивыми голосами, вытягивая длинными хоботками нектар из цветов клевера, и казалось, что над островом гудит праздничный колокол.

А жили на острове — Крэгг — Цветочный Гном и семейство Мяу: Мяу Кот, Мяу Кошка и котёнок Мяу Крошка.

Каждый вечер они ходили друг к другу в гости. Один вечер — семейство Мяу к Цветочному Гному Крэггу, а назавтра — Цветочный Гном Крэгг к семейству Мяу.

Крэгг угощал гостей клеверным мёдом, самым вкусным на свете, и рассказывал им клеверные сказки. Клевер бывает белым, как облако, и алым, как солнце; и сказки были задумчивые, как облако, и весёлые, как солнце.

А семейство Мяу угощало Крэгга молоком и мяукало ему кошачьи песни задумчивые и весёлые.

Цветочный Гном Крэгг работал днём: он обходил дозором остров, выпалывая сорную траву. А семейство Мяу работало ночью: оно обходило дозором остров, не давая бесчинствовать мышам.

Утомившись, Гном Крэгг ложился на цветочный ковёр, дышал медовым воздухом, слушал шмелей и думал: «На каком же прекрасном, лучшем в мире острове я живу!»

Но всего этого не стало оттого, что Крэгг в тот вечер, в тот несчастный вечер, оказался грубияном!

В тот вечер, когда так чудесно и сильно пахло клеверным мёдом и ничего не предвещало несчастья, Крэгг, как всегда, пришёл в гости к семейству Мяу. Перед ужином Мяу Кот, и Мяу Кошка, и котёнок Мяу Крошка, как всегда, сели в кружок перед весело горящей печуркой.

Мяу Кот, как всегда, взмахнул дирижёрской палочкой.

И семейство Мяу, как всегда, очень приятно замяукало.

Но Гном Крэгг, чего прежде никогда не случалось, вскочил, топнул ножкой и закричал грубым, злым голосом:

— Прекратите своё дурацкое мяуканье, оно мне надоело!

— Пожалуйста, не кричите, — сказала Мяу Кошка, — это невежливо и это вредно ребёнку!

— Вы сказали «дурацкое мяуканье» или мне только так послышалось? спросил Мяу Кот.

— Я сказал то, что думал, — «дурацкое мяуканье».

— Наверно, у вас болит голова? Или живот? Когда у меня болит голова или живот, я тоже говорю иногда совсем не то, что нужно, — сказала Мяу Кошка.

— Ничего у меня не болит! — закричал Гном Крэгг и выскочил из кошачьего домика, сильно хлопнув дверью

На самом деле у него действительно болела голова и болел живот. Но, к несчастью, он не захотел в этом признаться.

Гном Крэгг не попросил прощения ни завтра, ни послезавтра. А когда у него перестал болеть живот и прошла головная боль и когда он, наконец, пересилил своё упрямство и пришёл к дому, где жило семейство Мяу, двери и окна дома были заколочены, а на дверях висела записка:

Мы уезжаем, потому что котятам очень вредно, когда при них кричат и потому что никому не хотим надоедать «дурацким мяуканьем».

Мяу Кот,

Мяу Кошка,

Мяу Крошка

Вот какая записка…

— Ну и пусть! — громко сказал Гном Крэгг, хотя на душе у него было невесело. — Обойдусь без несносного семейства Мяу с его дурацкими кошачьими концертами. Буду один жить на этом прекрасном острове, слушать прекрасное пение шмелей, и самому себе рассказывать прекрасные клеверные сказки, и самого себя угощать самым вкусным на свете клеверным мёдом!

Прошло неизвестно сколько лет и месяцев и ещё много дней.

Как-то раз, наработавшись, Крэгг лёг на траву среди цветущего клевера, чтобы послушать шмелиное пение. Но странное дело — остров больше не гудел, как праздничный колокол.

Было тихо. И туча застлала солнце, так что было холодно.

Было ужасно неуютно лежать в этой холодной тишине.

Гном Крэгг поднялся и взглянул на тучу.

Это была совсем необычная туча. Все шмели, какие только жили на Цветочном острове, летели в открытое море.

— Куда вы?! — крикнул вслед Гном Крэгг.

— Мы улетаем навсегда, — прогудели шмели. — Мы больше не можем жить на Цветочном острове. С тех пор как не стало семейства Мяу, мыши разоряют наши гнёзда.

— Ну и летите! — сердито сказал Гном Крэгг. — Обойдусь без глупых шмелей с их унылым гудением, как отлично обхожусь без несносного семейства Мяу. Тишина полезна для здоровья! И теперь мне одному достанется весь самый вкусный на свете клеверный мёд! И… и сто лет назад меня ведь укусил этот прок… ужасно невоспитанный шмель, на которого я наступил. Теперь уж никто и никогда меня не укусит!

Так он сказал — очень упрямый и злопамятный Гном Крэгг. Но на душе у него не стало веселее.

Прошло ещё неизвестно сколько месяцев и дней. Однажды Гном Крэгг вышел в поле и увидел, что все цветы клевера — и совсем старые, и молодые — стоят понурив голову.

— Что вы невесёлые? — спросил Гном.

— Это потому, что мы умираем. Умирать очень грустно…

— Не умирайте! — попросил Крэгг, который на этот раз встревожился и испугался.

— Не умирайте, ведь я так люблю лучший в мире клеверный мёд!

— Мы не можем жить без шмелей, которые переносят пыльцу с цветка на цветок, — тихо ответили цветы клевера.

И умерли…

…Недавно мы с сыном, который вырос и первый раз пошёл со мной в море, проплывали мимо Цветочного острова.

— Ты говорил, что остров гудит, как праздничный колокол. Почему же я слышу только мышиный писк? — спросил сын.

— Раньше он гудел, как праздничный колокол, — сказал я.

— И ты говорил, что остров пахнет, как медовый пряник. Почему же я чувствую только запах мышиного помёта? — спросил сын.

— Раньше от него пахло мёдом, — сказал я.

— И ты говорил, что остров похож на ковёр, вышитый белым и красным шёлком. Почему же мне он кажется серой тряпкой среди Синего моря? спросил сын.

— Раньше он был похож на прекрасный ковёр, — сказал я.

— Отчего же всё так переменилось? — спросил сын.

— Оттого, что в тот несчастный вечер Гном Крэгг был грубым, упрямым и злопамятным, — сказал я.

— Только оттого, что в какой-то несчастный вечер какой-то гном оказался грубым, злопамятным и упрямым? — недоверчиво улыбнулся сын.

Тогда я вспомнил и рассказал сыну всю эту историю.

И мы задумались о разных разностях, очень печальных, — бывают и такие. А остров между тем скрылся из глаз.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ МАЛЬЧИК И ОБЫКНОВЕННЫЕ СЛОВА

Как-то раз вечером мальчик раскрыл учебник русского языка для пятых-седьмых классов, прочитал первую фразу заданного урока: «В лесу водятся волки, лисицы, зайцы и ежи» — и задумался.

«Ах, — думал он, — какие это всё скучные и обыкновенные слова: «В лесу водятся волки, лисицы, зайцы и ежи». И как скучно, что эти самые слова читали и мама с папой, когда были маленькими, и дедушка с бабушкой, а сейчас читают все мальчики и девочки из пятых-седьмых классов. И как скучно, что все слова на свете такие старые и ужасно обыкновенные. Каждый человек, увидев хлеб, скажет: «хлеб», а увидев солнце, скажет: «солнце», и, увидев кошку, скажет: «кошка».

Нет, — решил мальчик, — пускай другие, обыкновенные люди поступают так, как им нравится, а я больше не скажу и не напишу ни одного обыкновенного слова. Я буду ждать хоть сто лет и только когда увижу то, чего никто до меня не видел, назову это необыкновенное по-своему, и пусть уж другие повторяют моё слово. Именно так должен поступить мальчик необыкновенный, а уж я-то, конечно, необыкновенный мальчик»

Вот как началась эта странная история.

Мальчик захлопнул учебник и с этой самой секунды не говорил и не писал ни одного обыкновенного слова, то есть вообще ни одного слова, хотя это страшно огорчало его старенького отца, и его молодую и прекрасную мать, и всех его учителей, и бабушку с дедушкой.

Он был очень решительный и упрямый мальчик.

…Прошло шестьдесят лет. Тут не мешает напомнить, что это сказка, а в сказке, само собой разумеется, течёт не обычное время, а сказочное…