Александр Парфентьев - Торпи Страница 3

Странный зверёк жалобно пискнул.

— Этот зверёныш сидел на бревне и лупил по воде вот этой своей лопатой, — сказал Харчо. — Поэтому бревно и неслось, как торпеда!

— Он ещё жив, зачем бросать его в Красную Яму? — сказала Брынза.

— Тогда надо сначала убить его, а потом бросить в Красную Яму, — ответил вожак.

— Но он же совсем крошечный! — вмешалась жена Одноухого, которую за пышные белые усы все звали Сметанкой. — Сыр! — поспешно добавила она, увидев, как зло сверкнули зубы вожака.

— Да, он совсем ещё малыш, — сказала Брынза. — Я не стану его убивать.

— В самом деле, сыр! — воскликнул Одноухий. — Разве мы, благородные крысы, должны убивать детей, сыр?

— Но этот ваш «малыш» продырявил нашу лодку! Смотрите!

Все по очереди забрались на лодку и посмотрели на здоровенную дыру в её боку, в том месте, куда ударило бревно. Дыра была очень некрасивой, и волны плескались всего в трёх носах от её края, вот-вот готовые ворваться в трюмы с провизией. А чуть в стороне у берега покачивалось само бревно.

— И посмотрите на бревно, — продолжал Харчо. — Видите, оно специально заточено на конце! Этот ваш сладкий ребёночек хорошо подготовился, чтобы напасть на нас!

Крысы злобно заклацали челюстями. Конец бревна и правда был заострён.

На нем даже были видны следы от зубов.

— Вот мы сейчас поглядим, чья это работа, — сказал вожаки, подскочив к лежавшему на животе зверьку, перевернул его на спину.

Серые разбойники вновь окружили его плотным кольцом. Они увидели круглую смешную мордочку с зажмуренными глазками. Из-под верхней губы зверька торчал острый, очень страшного вида зуб. Зуб был кривой и блестел на солнце, как настоящий железный нож.

— Видите? — торжествующе воскликнул Харчо. — Что я вам говорил?

— Придётся его убить! — сказал кто-то в толпе. — Сыр!

— Убить! Убить! Убить! — подхватили остальные. — Сыр! Сыр! Сыр!

Крысы подняли визг.

— Убить! Убить! Убить!

Этим визгом они заводили себя. При звуке страшного слова глаза их наливались кровью. Убийцы жаждали мести!

Вдруг зверёк пошевелился. Его мордочку перекосило от боли. Из-под безобразного кривого зуба выкатилась красная капелька.

— Смотри-ка, он порезался своим собственным зубом, — удивлённо сказал Одноухий.

— Это не зуб, — сказала Брынза.

Она вцепилась в непонятный предмет своими зубами — послышался железный скрежет.

— Что ты делаешь! — гневно запищал Харчо.

Брынза потянула, и зуб вылез из-под губы несчастного зверька, который сразу вздохнул облегчённо. Крысиха отошла в сторону и выплюнула на песок железку.

— Это не зуб! — повторила она и сверкнула глазами на мужа. — Какая-то дурацкая железка впилась в губу несчастного малыша, а вы хотели убить его за это? Ему было больно, вот он и бил по воде хвостом. Бедняга так вымотался, что теперь чуть жив от боли и усталости.

Она положила на грудь малыша свой хвост.

— Его сердце едва-едва бьётся. И этого слабого, беззащитного глупышку вы только что хотели бросить в Красную Яму? — Брынза поднялась на задние лапы и грозно осмотрела притихших разбойников. — Отныне я никому не позволю даже кончиком хвоста задеть этого крысёнка! Теперь он мой. Я буду заботиться о нём. А когда он вырастет, то станет таким же ловким и хитрым, как все мы. И будет разбойничать наравне со всеми. Ясно вам? — С этими словами она повернулась к Харчо. — Ясно, СЫ-ЫР?

У старой крысихи давно уже не заводилось своих детей, и все поняли, что она не отступится от зверёныша — будет защищать его до последнего. К тому же всем в лагере было известно, что Харчо побаивается жену. Однажды они крепко поссорились, и она выгнала мужа на улицу.

— Пусть будет по-твоему, — хмуро произнес Харчо и чихнул. — Только знай, что никто из нас не будет любить его… Теперь я иду домой. Я продрог. Мне надо обсохнуть, поесть и подумать, как нам уберечь наши запасы от воды.

Но утром следующего дня вода в реке начала спадать. Кромка берега отступила далеко от лодки, и на некоторое время в крысиный лагерь вернулась спокойная жизнь.

Глава четвертая,

в которой бобрёнку делают волокушу

Таким вот удивительным образом маленький бобрёнок попал в крысиную семью.

Весь первый день крысиха не отходила от малыша. Она пыталась накормить его кашицей из рыбьей головы, которую тщательно разжевала для него, но малыш всё выплюнул. Тогда она легла рядом с ним и до самого вечера гладила крошку, говорила ему ласковые слова и зализывала раны.

Харчо в тот день не появлялся. Он не мог примириться с тем, что жена взяла на воспитание зверёныша с круглой головой и сплющенным хвостом. Вожак считал это позором всего крысиного рода. В ту ночь он даже не пришёл спать домой, оставшись у Одноухого, которого новый вожак сделал своей правой лапой.

Два старых друга просидели всю ночь на крыльце, до самого рассвета вспоминая своё тяжёлое детство, из которого им запомнились только лютый голод, вражда между крысиными семьями и постоянные стычки с людьми и собаками. В те суровые времена ни одной крысихе, даже очень уважаемой, и в голову не могло прийти взять на воспитание чужого зверёныша, который каждый день будет отнимать у неё и у остальных крыс по целому куску сухаря.

Так, вздыхая и морща носы, сидели они под яркой луной, пока та не закатилась за горизонт. Потом напились из лужи, легли в доме Одноухого на мешковину и захрапели на всю округу.

На следующий день маленький бобрёнок опять выплюнул кашицу из рыбьей головы. Она ему не нравилась, а Брынза не могла придумать, чем ещё накормить малыша. Она спросила у жены Одноухого, не осталось ли у неё немного от того творога, что крысы выловили из реки, но та сказала, что всё съел её Компотик — крысёнок, родившийся три дня назад.

Брынза пробовала кормить бобрёнка крошками плесневелого хлеба, мукой, замешанной на воде из придорожной канавы, и картофельными очистками — лакомством, от которого у любой крысы немедленно начинали течь слюнки, — но малыш всё это старательно выплёвывал. При этом он морщил мордочку, как будто ему давали какую-нибудь гадость.

— Что за капризуля мне достался! — вздыхала Брынза. — Ты ведь можешь так совсем помереть с голоду. Если это случится, не думай, глупыш, что я буду приходить к тебе на Красную Яму, чтобы поплакать.

Ну откуда могла знать старая крысиха, что такие «деликатесы», которые она пыталась скормить несмышлёнышу, бобры просто не едят!

На третий день малыш уже не открывал глаз. У него не было сил даже на то, чтобы жалобно подпискивать, как он делал это раньше, когда во сне видел свою настоящую маму. С этого дня Брынза подходила к нему только для того, чтобы обнюхать, и, если не замечала ничего подозрительного, то уходила по своим делам. Бобрёнок уже не интересовал её, как прежде, она ждала лишь, когда у него появится тот кисловатый запах, который зовётся смертью. Сама убить малыша она не решалась: это бы вызвало злорадный смех сородичей, ведь они ещё помнили, как она яростно защищала его.

— Что-то не видно твоего зверёныша, — сказал как-то Харчо, вернувшийся с удачного дела. У него было хорошее настроение. Вместе с Одноухим и тремя молодыми крысами они ходили на разведку и нашли очень богатый склад, до потолка набитый продовольствием. — Где он? Почему он не играет с детьми на улице?

— Он слаб, — ответила Брынза, — ничего не ест и уже еле дышит.

— Говорил я тебе, надо было сразу убить его и бросить в Красную Яму.

— Не надо его убивать, — ответила крысиха. — Он и так скоро умрёт.

— Ладно, ладно, — усмехнулся Харчо, — пусть будет опять по-твоему. Но я прикажу сделать волокушу заранее, ты положи её рядом с ним, чтобы, когда он умрёт, дом не успел провонять тухлятиной.

Брынза ничего на это не ответила. Она была не против. Хилый детёныш, который даже поесть не мог, как нормальные крысы, был ей не нужен.

Волокушу принесли вечером. Она была сделана из только что откушенных ивовых веток, вся зелёная от едва распустившихся листочков, и крысиха недовольно повела носом — ей не нравился запах свежести. Брынза положила волокушу прямо на зверёныша, укрыв его, словно одеялом, и побежала по своим делам. Но на пороге она вдруг остановилась и обернулась.

— Как жаль, малыш, что из тебя не получился крепкий здоровый крысёнок с острыми зубами и храбрым сердцем, — сказала она. — Я так этого хотела! — Она скрипнула зубами от досады.

Та ночь была очень тревожной. Почти вся шайка ушла на промысел — к разведанному вожаком складу. Но крысы быстро вернулись, изрядно покусанные и потрёпанные. Как оказалось, к складу приставили сторожевых псов, о которых разведка ничего не знала. Четырёх крыс собаки загрызли насмерть, а сам Харчо еле унёс лапы, когда одно из этих чудищ с диким лаем бросилось за ним.