Юрий Лигун - Илья Муромец и Сила небесная Страница 31

Говорят, у страха глаза велики. А вот ужас глаз не имеет… Ошалевшие разбойники сослепу натыкались на крепкие стволы, а дремучие кусты намертво вцеплялись в их кольчуги. Наверное, не стоило так быстро убегать и уж точно не надо было натыкаться на лакомившихся мёдом медвежат с медведицей и злить своими криками и без того злых лесных пчёл.

Единственным, кто не успел поучаствовать в сражении, оказался Бурушка, но и он утешил себя тем, что от души лягнул одного нарвавшегося на него громилу…

Уяснив, что бой окончен, Муромец подошёл к стонущим главарям. Они были живы, но не представляли большой опасности, потому что каждый был ранен в правое плечо. Это могло показаться невероятным совпадением, если бы Илья именно туда не целил… И хотя бандиты заслужили куда большего, богатырь не стал сводить счёты. Наоборот, он вытащил стрелы, аккуратно обломав наконечники, а затем промыл раны, засыпанные землёй, и приложил к ним листья подорожника, что загодя дал смышлёный мужичок.

– Ай! Ой! – вскрикивал рыжий Сычонок при каждом прикосновении.

Соловей Одихмантьевич и Нагай молчали, но при этом так скрежетали зубами, что уши закладывало.

Закончив перевязку, богатырь опутал всех троих одной верёвкой и погнал в туда, где пахло жареным кабаном.

ОЛАВ ПРЕКРАСНОВОЛОСЫЙ

Если бы не кабан, Илья искал бы разбойничье логово до утра. Ведь вряд ли разбойники добровольно показали бы ему путь к своему жилью. Наоборот, они водили бы его по лесу, пока не заманили бы в волчий капкан или в медвежью яму. А что с них взять – разбойники!

Соловей несколько раз пытался свернуть влево или вправо, но Илья уверенно шёл на запах жаркого и вскоре его взору открылась укромная поляна. Вернее, даже не поляна, а большая плешь, образовавшаяся в непролазной чаще после корчевания деревьев.

Из распиленных стволов разбойники сложили себе чёрные избы. Чёрными они назывались из-за того, что печной дым выходил не через трубу, а через специальное волоковое оконце под потолком. Это было не шибко удобно, но, видать, среди лихих рубак не нашлось умелого печника.

Посреди поляны в выжженном круге дотлевали угли, а на вертеле доходил кабан с надгрызенной ляжкой. Неподалёку у большого дубового стола хлопотала распаренная до красноты баба в вышитом бисером платье и жемчужном ожерелье. От жара костра её потное лицо лоснилось, словно самоварный бок.

«Ишь ты! – подумал Илья. – Хорошо живёт подорожная вольница, ежели разбойничья прислуга княжной рядится».

Но он ошибся. Баба была не служанкой, а законной супругой Соловья Одихмантьевича. Звали её Евлампия, и в молодости она была застенчивой девушкой, заливавшейся краской не от жара печи, в которой пекла кашу, а от любого нескромного взгляда. И хотя от женихов у неё отбоя не было, всех враз отбил Соловей, выкравший выгодную невесту из отцовского дома вместе с отцовскими сбережениями.

Поначалу Евлампия плакала и рвала на себе волосы, но когда появился первенец Семён, которого отец сразу прозвал Сычом, понемногу успокоилась, а со временем превратилась в настоящую разбойничью жену – сильную и своевольную атаманшу.

Завидев связанного мужа, Евлампия не стала тратить время на расспросы, а, схватив могучей рукой дубовую скамью, метнула её в Илью. Но богатырь не оплошал. Он ловко приподнял пленников, и удар обрушился на их головы. Тогда Евлампия схватила стол, но тут же поставила его на место, потому что Соловей закричал страшным голосом:

– Лампа, охолонь, пока нас всех не прибила! Лучше угости гостя незваного, может, и сговоримся по-хорошему.

На крик из самой большой избы высыпали меньшие братья Сыча, вооружённые ножами. Старшему, Филину, было двенадцать, среднему, Беркуту, десять минуло, младшему, Соколку, семь стукнуло. Вроде мелюзга, а кабана завалили – вот что значит разбойничья хватка! Они с визгом кинулись на Илью, но получив по крепкой затрещине, отступили – вот что значит разбойничья смётка!

– Извольте кушать, – ласково пропела Евлампия, хотя в её глазах сверкали молнии.

– Спасибо, сыт, – ответил Илья. – И потом сегодня среда – постный день, а вы свинину едите, нехорошо…

– Так мы ж люди неверующие, – прошипела атаманша и чтобы позлить богатыря вырвала зубами из кабаньей ляжки ещё один здоровенный шмат.

– Потому и конец вам пришёл. А по мне хлеб да вода – молодецкая еда!

– Слыхала, Лампа! Тащи хлеб и воду да коню сена дай, – приказал Соловей, всё ещё надеясь на поблажку.

Но поблажки он не дождался. Сперва Илья причалил пленников к коновязи, запер Евлампию с бойкими отпрысками в избе, а потом, подкрепившись хлебом и водой, принялся осматривать разбойничье логово. Поначалу ничего интересного он не обнаружил, разве что обильные запасы провизии да ряды медных ендов – посудин с носиком-рыльцем, до краёв наполненных медовухой.

Но в одной самой ветхой хибаре Илья заприметил лаз в подполье. Спустившись по скрипучим ступенькам он обнаружил складку, доверху набитую богатым товаром и драгоценностями. В том, что это воровская добыча, никаких сомнений не было. Во всяком случае, Муромец сразу узнал свёрток коричневой кожи, которую он мял для Неждана.

«Не пропала, значит, работа, – подумал он. – Вот Неждан обрадуется!»

Потихоньку богатырь вынес купеческий товар наружу. Он бы сделал это одним махом, да сомневался, что ступеньки выдержат. Нагрузив кожами, мехами, тканями, оружием, драгоценностями и ендовами с медовухой три большие подводы, Илья запряг в них самых лучших коней из разбойничьей конюшни. А в крытую телегу с кузовом на дугах, обшитую изнутри липовым подкорьем – лубом, он посадил всех пленников, включая Евлампию с ребятнёй.

– И куда ты нас везти собрался? – прошипел Соловей.

– В стольный град Киев, – не обращая внимание на змеиный шип, спокойно ответил Илья. – Хочу князя твоим свистом позабавить.

– А может, сговоримся? Ты меня отпусти, а их забирай. Я тебе золота дам, в земле припрятанного, – за жизнь не растратишь.

– А как же мы, Соловушка! – вскрикнула Евлампия. – Хоть бы деток пожалел, изверг!

– Молчи, дурёха! Надоело твоё кудахтанье слушать! А детки и без меня проживут, если им князь шеи не скрутит…

– А-а-а! – заголосила Евлампия, заливаясь слезами.

– А-а-а! – подхватил младший Соколок, к которому тут же присоединились остальные братья, и даже старший Сыч, подозрительно зашмыгал носом.

– А ну, тихо! Никуда я вашего отца не отпущу: с нами поедет. А золото пускай в земле лежит, там ему самое место. Ведь его из земли вынь, и земля сразу кровью умоется, – сказал, как припечатал, Илья и, вынув из сумы ржаную краюху, добавил: – Вот оно, золото настоящее. Мне батя всегда говорил: лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою…

Закончив сборы, Муромец уже поставил ногу в стремя, как вдруг услышал далёкий голос, звучащий глухо, словно со дна дубовой бочки. Богатырь пошёл на него и вскоре обнаружил яму, прикрытую решёткой из берёзовых стволов и забросанную сверху ветками. В яме сидел юноша, закованный в кандалы. Вид его был ужасен. Сквозь прорехи в одежде проступали следы побоев, однако взгляд выражал отчаянную решимость.

Илья легко вырвал из земли деревянную решётку и вытащил пленника наружу.

– Ты кто? – спросил он.

– Олав Гарфагр, что значит Прекрасноволосый.

Илья чуть было не рассмеялся, но глянув на Олава, понял, что тот не шутит. Белокурые пряди, изрядно прибитые пылью, плавно стекали на его широкие плечи, и после хорошей бани Прекрасноволосый, без сомнения, мог превратиться в настоящего красавца. Чтобы не терять время, богатырь не стал искать молот, а поднатужившись, разорвал железные оковы.

– Вот это да! – только и смог вымолвить Олав.

– А за что тебя в яму посадили?

– Это долгая история.

– Ладно, в дороге расскажешь.

– А куда мы едем?

– В Киев.

– Правда?

– А чего мне врать. Хочу отвезти Соловья на княжеский суд.

– Здорово! Мне тоже надо поскорей князя увидеть! – воскликнул Олав. – А где викинги?

– В лесу валяются.

– Все?

– До одного, если кого медведица не утащила.

– А где же твоя дружина? – уважительно спросил Олав.

– Вот она, вся перед тобой… Да ещё Бурушка с четырьмя копытами.

Услышав такое объяснение, бывший пленник распрямил плечи и торжественно произнёс:

– И ещё я, потомственный викинг и внучатый племянник шведского короля Харальда Прекрасноволосого!

Потом он встал на одно колено и, приложив правую руку к сердцу, воскликнул:

– Буду верой и правдой служить славному богатырю…

– Илье Муромцу, – невольно подсказал Илья.

– …достославному богатырю Илье Муромцу!

– Погоди ты клясться! Коль имеешь желание служить, так служи не мне, а Богу и Святой Киевской Руси, если ты не нехристь, вестимо.

– Я православный христианин, как и отец мой – Тровур Прекрасноволосый!

– Ну, тогда поехали.