Владимир Даль - Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета Страница 35

Христиан нашел жилье свое в жалком положении: окна выбиты, дверь выломана, все обгорело, и разные обломки на полу. С отчаянием смотрел он на расстройство этого последнего убежища своего и, трагически сложив руки, выставив ногу, оглядывал нагие стены; потом схватил с головы колпак, бросил его на пол, окинул мантию свою диким взглядом, между тем как услужливый Аршет, желая показать, что он не позабыл еще всех штук своих, кинулся опрометью, подхватил колпак в зубы и, кобенясь как пристяжная, подскочил к своему господину, встал на дыбы и подал ему поноску. Христиан опять кинул колпак, сказав: тубо – и Аршет, поджав хвост, прилег. В эту минуту шорох послышался в сенях. Христиан взглянул и увидел добрую свою хозяйку. Она обрадовалась ему почти как сыну и, узнав после многих восклицаний, что Христианушка голодал три недели, побежала и в самом скором времени поставила ему на стол прекрасный завтрак. Христиан принялся есть, как работник на хозяйских харчах, пригласив с собою за стол Аршета, и очищал все с такою поспешностию, что добрая Катерина едва поспевала поставкой нового продовольствия.

Но минуты наслаждения вообще коротки на свете, а тем более если спешишь вкусить их с такою жадностию, как теперь Христиан. В полчаса он наелся и напился досыта и стал поневоле размышлять о том, что же наконец теперь начать и куда деваться. Хозяйка обрадовала его вестию, что часть достояния его была спасена от пожару, и Христиан мог на первый случай как-нибудь одеться. Сидеть нагим в погорелой каморке, обернувшись в больничное одеяло, и не знать, чем прикрыть наготу свою и где взять кусок черствого хлеба для утоления голоду, предвидеть, что вскоре тебя, вероятно, выгонят даже из этой погорелой каморки – это плохо, очень плохо; в таком положении какой-нибудь сюртук и пара сапогов вещи драгоценные, не менее того, однако же, они не спасают ни от голоду, ни от долгов, ни от скитальческой жизни под заборами, ни даже от тюрьмы. Тюрьма впрочем, которая всегда казалась такою страшною Христиану, сделалась теперь, после здравого размышления, почти целию его желаний: он не видел никакого пристанища, ни средства избавиться от положения, которое было для него нестерпимо.

Бедный и бестолковый Христиан! сколько еще суждено тебе испытать переворотов, сколько наделать глупостей, и между прочим, сколько на следующий же день внезапных ощущений радости, боязни и отчаяния!

Во-первых, Христиана посадили было в Каменный Мешок, как беглеца из больницы, который унес сверх того на себе белье и одеяло. Но идропат, довольный своим успешным лечением, простил повинившегося перед ним бродягу. Возвращаясь с этой проходки, Христиан встретил в доме гробовщика такую радостную весть, от которой чуть снова не кинуло его в белую горячку, к которой Христиан, по сложению своему, имел большую наклонность: почталион принес повестку! О, это без сомнения добрый, благородный друг Харитон Волков, который поставляет предел страданиям бедняка, выкупает его и дает ему средства немедленно возвратиться в столицу! Не станем, однако же, говорить о золотых восхищенных грезах Христиана, который воображал, что скачет уже по почтовому тракту, когда пустился бежать с такою поспешностию на почту, что хозяин его, гробовщик, едва мог за ним угоняться. Осторожный гробовщик не хотел упустить верного случая получить должок с постояльца, и потому, поздравив его таким вежливым образом, как давно с ним не говорил, схватил в ту же минуту шляпу и просил позволения проводить милостивца на почту. Но увы! повестку Христиану прислали, а денег ему не выдавали; уже Федул и заика, которые оба в убыток торговать не намерены, предупредили и гробовщика и самого Христиана, успели исходатайствовать запрещение на присланное движимое имущество Христиана. Посылку разделили на заимодавцев, и бедному Христиану по усам текло, а в рот не попало, и даже долги далеко не все еще были уплачены. Харитон писал, что отец его, как человек небогатый, при всем желании своем не может выслать более; не упоминал о старом долге Христиана, извинялся, надеялся, что Христиан примет и этот малый дар дружбы и распорядится хозяйственным образом, обрадует их скорым приездом, и прочее. Когда бедный Христиан сидел, повесив нос над этим письмом, и горько плакал, то перед ним внезапно предстал, ухмыляясь, человек, высокий, сухой и, кивая приветливо головой, поздравлял с приятными новостями, надеясь теперь на уплату должка … это был Краусмаген, до которого теперь только дошла весть о прибывших из столицы богатствах Христиана и который был горько разочарован в своей тщетной надежде. Видно, Федул и заика жили с почтмейстером в более тесных связях, чем фортепианный настройщик! Христиан скорбел о новом ударе, при всем том, однако же, он выиграл через посылку эту немало и обязан был Волкову за временное свое спасение: получение из столицы денег придавало в Сумбуре много весу получателю; доверие к нему в таких случаях всегда подымалось на несколько процентов; а как гробовщик получил часть долгу, то согласился оставить еще у себя в доме Христиана до получения им вторичной подмоги, а прочие заимодавцы стали менее теснить бедняка, полагая, что он еще не вовсе несостоятелен.

Увидев, что делать тут больше нечего, Христиан, пожав плечами, принужден был удовольствоваться и этой временною льготою, хотя не знал, как выпутаться из мотни, в которую влез. Со скуки и отчаяния он пошел пройтись в сумбурский знаменитый сад и долго ходил там по гладеньким дорожкам, придумывая, как бы найти такой же ровный и гладкий путь из бездны, в которую, как он полагал, судьба его повергла. Но пути жизни, даже самой счастливой и безмятежной, не говоря уже о жизни нашего героя, далеко не так убиты и усыпаны, как дорожки сумбурского сада, которым щеголял город и на который голова, в угоду публики, отпускал значительные городские деньги. На пути жизни беспрестанно встречаются пни и кочки, бесконечно разнородные, но все-таки это кочки. Одну из таких кочек встретил и Христиан во время прогулки своей, встретил не только на пути жизни, но и на гладенькой дорожке сумбурского сада, вероятно, именно на той точке, где путь жизни его и дорожки этого сада сходились. Объяснимся.

Я упомянул уже о сумбурских поминальщицах, или могильщицах, которые держат у себя постоянно черное платье и накалывают черный чепец каждый раз, когда ожидают чьей-либо в городе кончины, которые не упускают ни одних похорон и услужливо являются распоряжаться в это время хозяйством, едва только человек испустит дыхание свое и в доме, по сумбурскому обычаю, начнется плач при открытых дверях и окнах; я бы мог вам рассказать также кое-что о всеобщих распорядительницах на свадьбах и заметить, что большая часть зловещих этих ворон держали веселый подбор платья, снаряжаясь то в черное, то в цветное, смотря по тому, смерть ли с кем в городе приключилась или свадьба, и каркали то на тот, то на другой лад; но, оставив все это, обратимся теперь к третьему разряду Сумбурок, разряду, который, впрочем, нередко перемешивался с одним из первых и состоял из свах. Вдовы, называвшие себя сиротами, преимущественно служили вольноопределяющимися в этом полку, который действовал всегда только рассыпным строем, а некоторые почтенные замужние женщины приписывались к нему по долгу и обязанности службы своей, постоянно отыскивая невест и женихов для своих подчиненных или для начальства. И вот какую кочку встретил Христиан наш в саду. Степаниду Павловну, которую вы, конечно, знаете или по крайней мере слышали об ней, потому что ее знают все, и не только в Сумбуре, а гораздо далее, спросите хоть в Нижнем, так услышите, что и там ее знают. В Нижний она ездит постоянно на ярмарку, потому что там, как говорит, схоронила мужа своего; и там она, отслужив по нем память, успевает каждогодно угождать многим господам, устроив будущую их судьбу. Она так знает свое дело, что, приехав в чужой город к чужим людям, не менее того тотчас же пускается в свое ремесло и большею частию довольно успешно. В сутки узнает она все, что ей о ком знать нужно, потом смело, хотя и очень осторожно и таинственно, приступает к избранному ею предмету, обольщает его намеками на страстную любовь девицы, которой он, может быть, досель и не видал или не заметил – и если не встретит положительного отпора со стороны жениха, то является под каким-нибудь благовидным предлогом в дом невесты, выставляет как улитка щупальца свои и вертит делом, смотря по обстоятельствам. После этого объяснения немудрено вам покажется, что она в целом в Сумбуре управляла подобными делами совершенно как дома в своей семье и что поэтому там привыкли говорить: Степанида Павловна выдает такую-то за такого-то, не упоминая вовсе о родителях жениха или невесты, а называя прямо главнейшее действующее при этом лицо.

Степанида Павловна перешла сперва Христиану Христиановичу дорогу, на это были у нее свои причины, а потом как-будто вдруг узнала его, очень ему обрадовалась, много расспрашивала о здоровьи и обстоятельствах его, а он спроста не мог надивиться, нарадоваться этому небывалому участию женщины, которую встречал когда-то в некоторых домах, и сам пустился в откровенные объяснения.