Туве Янссон - Сказки Долины Муми-троллей Страница 4

– Это правда? – спросил Хомса, глотая подкативший к горлу комок. – Сегодня утром их не было. Это я их придумал.

– В самом деле? – высокомерно произнесла Мю. – Это липкие-то? Те, что похожи на большое ползающее одеяло, те, что хватают каждого, кто попадается им на пути?

– Не знаю, – прошептал трясущийся от страха Хомса. – Я не знаю…

– Мою бабушку грибы уже облепили, – как бы между прочим сказала Мю. – Она там, в гостиной. Вернее, то, что от нее осталось. Она сейчас похожа на огромный зеленый мешок, одни только усы торчат. Можешь и перед этой дверью положить коврик. Если это, конечно, поможет.

Сердце у Хомсы бешено колотилось, и лапки с трудом слушались его, когда он сворачивал коврики. И где-то в доме все тикали и тикали часы.

– Такой звук издают грибы, когда растут, – объяснила Мю. – Они будут разрастаться и разрастаться до тех пор, пока дверь не затрещит, и тогда они…

– Возьми меня к себе на шкаф! – закричал Хомса.

– Здесь слишком мало места, – сказала Мю.

Раздался стук в парадную дверь.

– Странно, – сказала Мю, – странно, что им еще не лень стучаться, ведь они могут и так зайти, когда им вздумается…

Услышав это, Хомса бросился к шкафу и попытался на него вскарабкаться. В дверь снова постучали.

– Мю! Стучат! – закричал кто-то в соседней комнате.

– Слышу! – отозвалась Мю. – Там открыто! Это бабушка кричала, – объяснила она. – Неужели бабушка еще может говорить?..

Хомса уставился на дверь гостиной. Дверь медленно приоткрылась, образовав узкую черную щель. Хомса вскрикнул и мигом забрался под диван.

– Мю, – сказала бабушка, – сколько раз я тебе говорила, что, когда стучат, нужно пойти и открыть. А зачем ты положила под дверью ковер? И когда я, наконец, смогу спокойно поспать?..

Это была старая-престарая и очень сердитая бабушка в белой ночной рубашке. Она вышла из комнаты, открыла входную дверь и сказала: «Добрый вечер».

– Добрый вечер, – ответил Хомсин папа. – Простите за беспокойство, вы случайно не видели моего сына?

– Он под диваном! – закричала малышка Мю.

– Можешь вылезать, – сказал папа. – Я на тебя не сержусь.

– Ах, под диваном, вот оно что, – устало проговорила бабушка. – Конечно, хорошо, когда ребятишки ходят друг к другу в гости, и малышке Мю никто не запрещает приглашать к себе друзей. Но все-таки хотелось бы, чтобы они играли днем, а не ночью.

– Я очень сожалею, – торопливо заговорил папа. – В следующий раз он придет пораньше.

Хомса выполз из-под дивана. Он не смотрел ни на Мю, ни на ее бабушку. Он направился прямо к двери, вышел на ступеньки и шагнул в темноту.

Папа шел рядом, ни слова не говоря. Хомса чуть не плакал от обиды.

– Папа, – сказал он. – Эта противная девчонка… Ты не поверишь… Я туда больше никогда не пойду! Она мне наврала! Она обманывает! Она все врет!

– Я тебя понимаю, – утешал его папа. – Иногда бывает очень неприятно, когда тебя обманывают.

И они пришли домой и съели все сладкое, которое осталось после ужина.

Филифьонка в ожидании катастрофы

Жила-была Филифьонка, которая стирала в море свой большой лоскутный коврик. Усердно работая мылом и щеткой, она продвигалась в направлении голубой полоски, поджидая каждую седьмую волну, набегавшую в тот самый миг, когда нужно было смыть мыльную пену.

Потом она снова бралась за щетку, продвигаясь к следующей голубой полоске, и солнышко припекало ей спину. Она опустила свои тонкие ноги в прозрачную воду и все терла и терла лоскутный коврик.

Стоял тихий и ласковый летний день, самый что ни на есть подходящий для стирки ковров. Сонная, неторопливая, накатывала мелкая волна, помогая в работе… И над красной Филифьонкиной шапочкой жужжали шмели, принимавшие ее за цветок.

«Зря стараетесь, меня не проведешь, – нахмурившись, думала Филифьонка. Знаю я, как оно обычно бывает. Перед катастрофой всегда все кажется таким мирным и безмятежным».

Она добралась до последней голубой полоски, дождалась, когда прокатится седьмая по счету волна, и погрузила ковер в воду, чтобы прополоскать его.

По каменистому красноватому дну плясали солнечные зайчики. Они плясали и по Филифьонкиным ногам, покрывая их позолотой.

А Филифьонка погрузилась в раздумья. Не приобрести ли новую шапочку, оранжевого цвета? Или, может, вышить солнечные зайчики на старой? Желтыми нитками. Хотя это, конечно же, совсем не то, ведь они не смогут плясать. И потом, что делать с новой шапочкой, когда произойдет катастрофа? С таким же успехом можно погибнуть и в старой…

Филифьонка вытащила на берег коврик, бросила его себе под ноги и с хмурым видом принялась по нему расхаживать в ожидании, когда стечет вода.

Слишком уж хорошая была погода, неестественно хорошая. Что-то должно случиться. Она это знала. Где-то за горизонтом затаилось что-то темное и ужасное – оно росло, оно приближалось – все быстрее и быстрее…

– И даже не знаешь, что же именно происходит, – прошептала Филифьонка.

А море потемнело, море заволновалось… Померкло солнце…

Сердце ее заколотилось, по спине пробежали мурашки, она резко повернулась, словно ожидая увидеть подкрадывающегося сзади врага… Но за спиной у нее по-прежнему сверкало море, по дну все так же плясали солнечные зайчики, и легкий ветерок ласково поглаживал испуганное личико, как бы успокаивая ее…

Но не так-то просто успокоить Филифьонку, охваченную беспричинным страхом.

Дрожащими лапками она разложила свой ковер и, оставив его сохнуть, схватила мыло и щетку и побежала домой, чтобы поставить чайник. К пяти обещала зайти Гафса.

Дом у Филифьонки был большой и на вид не слишком привлекательный. Кто-то, пожелавший избавиться от старых ненужных банок с краской, выкрасил его в темно-зеленый цвет снаружи и в коричневый изнутри. Филифьонка сняла его у одного хемуля, уверявшего, что Филифьонкина бабушка проводила здесь в молодости чуть ли не каждое лето. А так как Филифьонка очень уважала своих предков, то сразу же решила, что поселится в этом доме и тем самым почтит память своей бабушки.

В свой первый вечер на новом месте она сидела на крыльце и удивлялась: должно быть, бабушка в молодости была совсем на себя не похожа. Трудно себе представить, чтобы настоящая филифьонка, обладающая чувством прекрасного и любящая природу, поселилась на этом диком, пустынном берегу. Здесь не было фруктовых деревьев, а значит, и не из чего варить варенье. Здесь вообще не было ни одного деревца, под которым можно поставить беседку. Даже ни одного приличного вида.

Филифьонка вздыхала и с тоской взирала на темно-зеленое сумрачное море, покрытое, насколько хватало глаз, белыми шапками бурунов. Зеленое море, белый песок, красноватые водоросли… Пейзаж, словно нарочно созданный для катастроф.

Ну а потом она, конечно, узнала, что произошла ошибка.

Она поселилась в этом ужасном доме, на этом ужасном берегу без всякой на то причины. Ее бабушка жила вовсе не здесь. Так вот бывает в этой жизни.

Но к тому времени Филифьонка уже успела написать всем родственникам о своем переезде и поэтому решила, что не стоит менять место жительства.

Родственники могли бы подумать, что она слишком легкомысленна.

Итак, Филифьонка закрыла за собой дверь и попыталась придать своему жилищу уютный, обжитой вид, что оказалось не так-то просто. Потолки в доме были такими высокими, что по вечерам в комнатах царил полумрак. Огромные окна смотрели так мрачно, что никакие кружевные занавески в мире не могли бы придать им приветливое выражение. Подобные окна предназначены не для того, чтобы смотреть на улицу, а для того лишь, чтобы заглядывать в дом, а этого Филифьонка не любила. Она пыталась создать уют хотя бы в гостиной, но уюта не получалось. Во всех деталях обстановки чувствовалось что-то неестественное, что-то тревожное. Стулья так и льнули к столу, диван в испуге прижался к стенке, а свет настольной лампы казался таким же робким и сиротливым, как свет карманного фонарика в темном лесу.

Как и у всех филифьонок, у нее было множество красивых безделушек. Маленькие зеркальца и фотографии родственников в рамках из бархата, фарфоровые котята и хемули, аккуратно расставленные на вязаных салфеточках, скатерки, расшитые шелковыми нитками, маленькие вазочки и очаровательные чайнички в форме разных зверушек – словом, все, что украшает быт и делает жизнь чуточку веселей и приятней.

Но все любимые ее вещицы казались чужими и какими-то неуместными в этом мрачном доме у моря. Она переставляла их со стола на комод, с комода на окно, но везде они оказывались не на месте.

Она снова расставила их на прежние места. И они стояли все так же отрешенно…

Филифьонка остановилась в дверях и оглянулась, словно искала поддержки у своих любимцев. Но они были так же беспомощны, как и сама Филифьонка. Она прошла на кухню и положила мыло и щетку на полочку над раковиной. Затем включила плитку под чайником и достала свои самые лучшие чашки, те, что с золотым ободком. Потом она сняла с полки блюдо с печеньем, быстренько сдула крошки по краям, а сверху положила еще несколько глазированных пирожных, припасенных специально для гостей.