Григорий Григорьев - Сказка про Алю и Аля Страница 4

В эту ночь в Городе не спали только Органист, Поэт и Художник. Они мысленно встали на пути Гранитного Тайфуна: любовью и мужеством они спасали свой Город Больших Фонарей. И к утру тьма отступила от города.

К утру тьма отступила от города. И над Городом Больших Фонарей разлились безрадостные утренние сумерки. Казалось, небо затянуло сетью в которой запутался свет. Первым от холода проснулся Полифилий. Аист долго покачивался на месте и что-то бормотал себе в клюв, тщетно вспоминая вновь ускользнувший от него сон. Потом пробудилась ласточка Линда и защебетала:

— Мне приснилась ужасная буря и ты, Полифилий, на самом гребне нашей крыши. Но как я попала к Але?.. Постой, постой: пламя в камине, дождь и ветер, Черная Туча, — неужели это не сон?

— Хотел бы я, чтобы это был сон, — буркнул в ответ аист. — Но, увы, снов своих я не помню: посмотри на разбитые стекла в окне!

Разговор птиц и холод разбудили и Алю. Сквозь разбитые окна было видно, что дома и башня утонули в густом сером тумане.

В эту минуту послышался голос Аля:

— Я изрядно проголодался за ночь и не прочь бы проглотить хотя бы корочку хлеба.

Аля принялась готовить завтрак.

Глядя на нее, Аль озабоченно произнес:

— Аля, будь добра, не режь так тонко хлеб и колбасу! Такие тоненькие кусочки незаметно проскакивают в желудок, и такой едой нипочем не наешься.

Ну, ты и выдумщик, Аль, — покачала головою девочка.

— Это хорошо! Наш Поэт утверждает, что выдумщики — самые полезные люди на свете.

— Ох, Аль! — покачала головой Аля. — Тебе хорошо, ты и под Черной Тучей умеешь смеяться. А вот мне что-то невесело. В наших окнах разбиты стекла. В наших домах разрушены крыши. Наш пустынный Город словно каменная западня. И безлюдны лабиринты улиц, и чей-то недобрый взгляд за спиной, и камни, камни — повсюду лишь холодные камни…

— Аля, если честно, я бы и сам не прочь немного похандрить. Но под Черной Тучей хандрить нельзя. Ведь хандра тоже черная, и легко передается другим людям. Но мне говорил отец, против любой хандры есть верное средство: одеть на себя непробиваемую броню смеха…

— Может, оно так, но в том-то и беда, что мне не до смеха.

Девочка достала из шкафа мешочек с зерном и высыпала на поднос немного крупы для ласточки и аиста. Но Полифилий наотрез отказался от зерна.

— В чем дело, Полифилий? — спросил его Аль и проказливо подмигнул Але.

Полифилий настороженно взглянул на мальчика. Но, не усмотрев в простодушно-участливых глазах Аля подвоха, виновато признался:

— Мне показалось, что вы меня разыгрываете.

— Это почему же? — мальчик состроил гримасу искреннего удивления.

— Да просто эта мелкая крупа не по-моему длинному клюву, — важно заявил Полифилий.

Аль так и прыснул со смеху. За ним звонко защебетала сидящая на высоком карнизе ласточка Линда. Даже Аля засмеялась вслед за ними. Глядя на остальных, развеселился и сам Полифилий. Ведь все в Городе знали, что большой клюв аиста был его маленькой слабостью.

Начинался новый день.

— Кто куда, — заявил Аль, — а я домой. Ты пойдешь ко мне, Аля?

— Нет, я должна прибрать в доме, — ответила девочка, — а потом надо проведать наших друзей: Органиста, Поэта и Старого Фонарщика.

— А ты, Полифилий, — обратился мальчик к аисту, — не желаешь ли сходить ко мне в гости?

— Какие могут быть гости на пустой желудок! — процедил сквозь клюв Полифилий.

— Это почему же? — удивился Аль. — Я знаю немало горожан, которые ходят к своим знакомым именно на пустой желудок.

— Однако в нашем городе гостям не подают лягушек, — упрямо ворчал Полифилий.

— А вот во Франции в гостях подают преимущественно лягушек. И всякая лягушка размером с доброго индюка, — глазом не сморгнув, приврал Аль. — Горе тому, кто откажется от этого угощения.

— Как жаль, что мы не во Франции! — сразу же подхватил шутку Полифилий. — Уж я бы не обидел радушных французов. Но, увы… Я не знаю даже, в какую сторону лететь… — Аист тяжело вздохнул.

— А ты, Линда, не желаешь ли погостить у меня? — обратился Аль к ласточке.

— Нет-нет… Нет-нет… — защебетала ласточка Линда. — Мне нужно восстановить разрушенное гнездо. — Ну, что же? Если никто не хочет, то до вечера. — Аль открыл дверь, и друзья расстались.

После того как друзья расстались, Аля сперва навела порядок в доме и лишь потом пошла к Органисту.

В каменном доме Органиста, в зале с высоким куполом, стоял орган. Купол был хрустальным, и в ясные ночи сквозь кристаллы хрусталя, увеличиваясь и приближаясь, просвечивали звезды.

Аля появилась как раз вовремя: Органист садился за орган.

— Доброе утро, Аля, — ответил он на приветствие девочки. — Какая страшная буря разразилась нынче ночью! Мне даже показалось, что мир потонул во мраке. От этого каменной тяжестью наполнялись мысли, и глаза закрывались сами собой. И лишь Фонарь согревал мне душу, не позволял сомкнуть отяжелевших глаз.

Органист замолчал, глядя куда-то в сторону.

— Голоса минувшей ночи я положил на музыку. Хочешь ее услышать? Это «Песнь Одинокого Фонаря». Девочка не успела ему ответить. Органист заиграл…

Вначале Але показалось, что гудящий орган расстроен. Пронзительные сверлящие звуки, словно кто-то что есть мочи царапал гигантским гвоздем по небесному своду, нарастали и обрывались. Но скоро девочка услышала в них шум дождя, стоны ветра, безутешные рыдания Океана и сумасшедший смех Черной Тучи, пронзающий и холодящий душу. Все это носилось в воздухе, сталкивалось, взлетало под купол и падало вниз. Аля забыла, где она и зачем пришла сюда. Она слышала только сумасшедшую оргию Черной Тучи.

Перед глазами девочки возникал полузатопленный Город посреди Океана. Одинокий Фонарь светил над Городом. Мужественная прекрасная мелодия исходила от него. Это Одинокий Фонарь стойко выдерживал удары тьмы. Вдруг мелодия прервалась. Налетевший порыв ветра и тьмы со страшной силой рванул светильник в ночную непроглядь, и последний захлебнувшийся призыв взметнулся к звездам. Фонарь погиб. Но именно в этот момент в ночи родилась Песня другого Фонаря. Он скорбел о потухшем брате и пел о вечном свете, который никогда не погаснет.

И в это мгновение вздрогнула земля. Всей своей невыносимой тяжестью навалился на Город Больших Фонарей Гранитный Тайфун. Бешено завывая и скрежеща, снова и снова ударялся Каменный ветер в стойкую твердыню Города. Аля вдруг почувствовала себя непреодолимо несчастной. Органист играл, а на девочку снова наваливалась черная тоска. Но тут Аля подняла глаза и увидела в хрустальном куполе звездное небо и необъятного космического Пса, летящего во Вселенной. «Это невероятно, но Органист тоже все видел! Значит, он и его музыка спасали наш Город в прошедшую ночь. Как хорошо, что в роковой час кто-то всегда стоит на страже!»

— Как хорошо, что в роковой час кто-то всегда стоит на страже! — сама себе сказала Аля, покинув Органиста и подходя к дому на улице Полярной звезды.

Поэт работал на чердаке. Он сидел за столом и что-то размашисто писал, не замечая ни дырявой крыши над головой, ни густой измороси, заполнившей чердак. И, хотя все вокруг было залито дождем, ни самого Поэта, ни его письменного стола не коснулась ни единая капля воды.

— С добрым утром! — поздоровалась Аля.

Но хозяин дома ей не ответил. Ничуть этому не удивившись, Аля решила подождать, пока Поэт кончит свою работу. Все в Городе знали: когда Поэт творит, он витает высоко над Землей, и оттуда его нипочем не дозовешься. Но вот хозяин бросил перо на стол, облегченно вздохнул и раскурил свою трубку, с которой никогда нигде не разлучался. От крепкого дыма девочка закашлялась.

— Рад тебя видеть, Аля! — произнес Поэт. Надеюсь, ты ожидала меня не очень долго. Сегодня ночью Черная Туча на мгновение расступилась. Этого мгновения мне едва хватило, чтобы оседлать коня вдохновения — Пегаса — и умчаться к звездам. Всю ночь мы летели. К сожалению, мой хронометр — петух Горластик — прокричал утро. Пришлось вернуться на Землю. Я пытаюсь описать то, что пережил. Но, как всегда, мне не хватает слов.

И Аля услышала поэму о том, как человек видит Свет даже сквозь Черную Тучу, как человек хранит верность Свету даже под Каменным ветром. «Значит, Стихи Поэта сильнее Каменного ветра, — думала девочка. — Сильнее, как и Музыка Органиста».

Закончив чтение, Поэт зябко повел плечами:

— Да, лихая нынче была ночка! — Он обвел усталым взором свой чердак. — Эк разворотило крышу! Хорошо, что я не был здесь. Пойдем-ка в комнаты, Аля. Я что-то озяб.

Аля и Поэт спускались по лестнице, когда повстречали обиженного и негодующего петуха:

— Хозяин, не пора ли меня покормить! Ведь я не железный будильник, который достаточно заводить лишь раз в сутки. Мой внутренний механизм значительно тоньше и гораздо сложнее: он пробуждает не только голос, но и голод.