Милош Мацоурек - Плохо нарисованная курица Страница 4

— И чего это ты, скажи на милость, свистишь? Не видишь, на дворе ночь?

— Мне нужно разбудить птиц, — ответил ей коврик, — у меня для них набралось крошек от печенья, может, они с удовольствием поклюют. Не будешь ли ты любезна разбудить их? Только, пожалуйста, поосторожней. Ты же знаешь, птицы боятся кошек.

— Не волнуйся, — сказала кошка.

Она вскарабкалась на дерево, разбудила птиц и говорит им:

— Не хотите ли поклевать крошек от печенья? Тут вот коврик пришел…

Птицы были благодарны и кошке, и коврику, даже не просто благодарны, а весьма, потому что они всегда голодны, а крошки от печенья перепадают им редко.

— Смотрите-ка, наконец-то наш Ондржей научился аккуратно есть над столом. На коврике ни крошечки! Это мне нравится, — сказала утром мама.

И можете себе представить? Вслед за похвалой Ондржей получает два больших куска вафельного торта!

«Это же абсолютно несправедливо! Похвалить должны были коврик, а не Ондржея», — молча подумали рояль, столик и стул. Маленький же красный коврик лишь грустно вздохнул.

А Ондржей принялся уплетать вафельный торт, даже не присаживаясь к столу. Он крошил так ужасно, что красный коврик весь покрылся крапинками.

Крошки от вафельного торта — прекрасные крошки. Но когда они попадают за шиворот, то сразу становится ясно, что хуже этих крошек на свете ничего не существует. Вскоре коврик почувствовал себя совершенно истерзанным.

— Хватит! — сказал коврик и, когда все уснули, вежливо попросил рояль, столик и стул поднять ноги. Затем вышел во двор, свистнул кошку, кошка разбудила птиц, и коврик сказал им:

— Во мне полно крошек, можете склевать их. Это хорошие крошки, от вафельного торта, они лучше тех, что я угощал вас в тот раз. Но — услуга за услугу. Я больше не хочу тут жить! Это не жизнь! Сделайте доброе дело, унесите меня куда-нибудь, где дети умеют есть аккуратно.

— Ну, это не так уж трудно, — сказали птицы, — мы летаем повсюду, заглядываем в окна и знаем, где и как едят дети. На другом конце города живет одна девочка, которая ест очень аккуратно и совершенно без крошек.

— Ладно, — сказал маленький красный коврик, — клюйте крошки, и летим.

Птицы склевали крошки от вафельного торта, и красный коврик сказал кошке:

— Спасибо, буду тебя вспоминать добром.

— Рада была помочь, — сказала кошка, — надеюсь, что эта девочка и в самом деле ест аккуратно.

Птицы взяли коврик в свои клювики и полетели над крышами домов и улицами города. Близилось утро, кое-кто уже шел на работу, начали ходить трамваи, и у входа в молочный магазин стояла пани продавщица. Она глядела на небо и старалась определить, какая будет погода. Смотрит это она на небо и вдруг видит — летит коврик!

— Надо же! А я и не знала, что ковры летают, — воскликнула она. — Нельзя, чтобы про это знала только я одна!

И когда в магазин пришли мамы за молоком, она рассказала им о летающем ковре. Теперь об этом знают многие.

Только вот почему летел маленький красный коврик, и куда он летел, и о том, что несли его в своих клювиках птицы, которые позавтракали крошками от вафельного торта, вот об этом уже мало кто знает.

Желтая куртка с испорченной застежкой-молнией

Жил-был кода-то один маленький мальчик, звали ёго Мартинек. Ему очень хотелось поскорее стать большим. «Почему я так медленно расту? — думал он. — Как бы это расти побыстрей?»

Папа и мама ходили в театр по вечерам, а Мартинек оставался в это время дома. И перед тем как лечь спать, он умывался, чистил зубы и сердито спрашивал:

— Почему я всегда должен ходить только в детский театр и только днем? Хочу ходить в театр вечером! Почему я так медленно расту?

И был очень мрачен, пока не засыпал.

Однажды ему подарили новую желтую куртку с застежкой-молнией, какие носят большие мальчики. Куртка ему понравилась.

— С молнией можно будет поиграть, — сказал он маме, — а пуговицы для этого не годятся.

И он стал играть застежкой в скорые поезда. Он гонял молнию вверх и вниз, так что только свист стоял.

— Перестань терзать молнию, — сердилась мама, — испортишь застежку, и тогда будет плохо. Молния не игрушка.

— Ладно, — сказал Мартинек, — буду играть ею только в товарные поезда, на которых возят яблоки и апельсины. Смотри, как они медленно ползут.

Увидев, как осторожно Мартинек тянет молнию, мама сказала:

— В товарные поезда играй, а в скорые не надо.

Как-то раз папа с мамой опять собрались вечером в театр. Глядел Мартинек на папин черный костюм, на мамино платье и думал: «Когда же я, наконец, стану большим? Когда уже буду ходить в театр вечером? Расту, расту, а все ни с места!»

И стал сердиться.

— Мартинек, быстро спать! — сказал папа перед уходом. — Умойся, почисти зубы, ложись и спи крепко!

Но Мартинек уже очень сердился. Сердился на воду, на мыло, на зубную щетку, на полотенце и вместо того, чтобы умываться, играл с застежкой.

— Раз уж мне нельзя вечером ходить в театр, буду играть с молнией в скорые поезда, — решил он и стал гонять застежку вверх и вниз так, что только свист стоял.

И вдруг — хруп! Молния сломалась. Замок застежки застрял наверху, под самым горлом, и чего только Мартинек ни делал, вниз замок не двигался. Пришлось спать в куртке.

— Хотела бы я знать, как мы тебя теперь из куртки вынем, — сказала утром мама. — Замок у молнии никто не может сдвинуть.

И в самом деле, стронуть с места замок не смог никто. Так и остался Мартинек в куртке.

Сперва это ему нисколько не мешало, но по мере того как он рос, становилось Мартинеку не по себе.

Руки оказывались все длиннее и длиннее, а рукава все короче и короче, как он ни старался их вытянуть.

«Не слишком ли быстро я расту! — подумывал он иногда. — Как это вскоре будет выглядеть?»

Сами понимаете, выглядело все это не очень красиво. Мартинек был уже большой, ростом выше отца, носил шляпу, очки, большие усы, а к большим усам маленькая желтая курточка явно не шла.

Однажды он сказал родителям:

— Сегодня вечером иду в театр.

— Что ж тут удивительного? — сказали папа и мама. — Ты уже большой, у тебя усы, почему бы тебе не пойти в театр вечером?

Мартинек купил в кассе билет, но, представьте себе, в театр его не пустили.

— Что же вы на вечерний спектакль идете в желтой куртке? Так ходят только днем и в детский театр.

— Я ничего не могу поделать, — говорит Мартинек, — мне из этой куртки не выбраться, я сломал замок у молнии.

— Ах, так вот в чем дело! Не надо было играть с застежкой в скорые поезда. Молния не игрушка!

И пришлось Мартинеку опять идти в детский театр днем. Только удовольствия от спектакля он не получил, потому что дети оборачивались и спрашивали у него:

— Мальчик, а где ты купил такие усы?

Зузанка и буковки

Жила-была одна девочка, звали ее Зузанка. В своей школьной тетради она так ужасно писала буковки, что всякий, кто их видел; плакал от огорчения. А пани учительница заливалась слезами так, что носовой платок ее промокал насквозь. Как-то, наплакавшись, она пошла к школьному сторожу и сказала:

— Вы только взгляните на эти буковки. Их написала Зузанка в своей школьной тетради. Как они вам нравятся?

Школьный сторож взглянул на буковки и заплакал. Плакал долго, а когда его носовой платок промок насквозь, сказал:

— У некоторых букв ножки сломаны, у других вообще отвалились. Надо что-то делать. Если вы мне поможете, то к вечеру мы их приведем в порядок.

Они изготовили много-много маленьких дощечек и такое же множество гипсовых повязок, наложили их на сломанные ножки, а когда все закончили, расставили несчастные буковки в Зузанкиной тетради по порядку.

Утром учительница говорит Зузанке:

— Зузанка, ну как можно писать в школьной тетрадке такие буковки — у одних ножки сломаны, у других вообще отвалились! Ты себе представить не можешь, до чего трудно их исправлять.

Зузанка учла замечание учительницы и постаралась, чтобы у всех буковок были ножки, и ни одной ломаной.

Однажды пани учительница опять стала просматривать Зузанкину тетрадь, и снова ей стало грустно, потому что все буковки были такие тощие, словно их две недели не кормили.

Пани учительнице стало их очень жалко, взяла она буковки домой, нажарила шницелей с картошкой, сделала пирожные с кремом и весь вечер кормила их, потому что буковки были очень слабенькие, даже вилку удержать не могли.

— Зузанка, почему у тебя буковки такие тощие? — спросила утром пани учительница. — Мне пришлось вечером их покормить. Можешь себе представить, сколько это отняло сил и времени? Пожалуйста, прошу тебя, пиши буковки чуть потолще.

Зузанка послушалась, она очень старалась и ни одной худой буковки не написала.