Карл Сэндберг - Страна Рутамята Страница 4

«Спасибо, больше объяснений в меня не вместится», – сказал Вопрошайка.

«До свидания», – ответил Нос-Картошкой и извлек из аккордеона долгий звук – то ли вздох распускающихся листьев, то ли песенку, что пеночка-теньковка-мама поет, расстегивая своим малюткам зимние курточки.

Когда у луны зеленая корка и красная с черными косточками мякоть, в стране Рутамяте ее называют Арбузной Луной и ждут всяческих неожиданностей.

В тот вечер взошла Арбузная Луна. Бродяжка Бетти поднялась на чердак, где жил слепой Нос-Картошкой. С ней были Бабуин Я-не-здесь и Тигр Два-Пирога. Она вела их на розовом поводке.

«Видишь, они уже в пижамах и переночуют здесь, – сказала она. – Они – талисманы и завтра пойдут с тобой на работу».

«Как это так – талисманы?» – спросил Нос-Картошкой.

«Они приносят счастье. Если к тебе придет удача, она с тобой и останется. Если счастье тебе изменит, они вернут его».

«Спасибо, спасибо, твои слова коснулись моих ушей».

На следующее утро, когда Нос-Картошкой уселся с аккордеоном на углу у почты в Печенка-с-луком-сити, справа от него устроился Бабуин Я-не-здесь, а слева Тигр Два-Пирога.

Они сидели тихо-тихо – как игрушечные. Казалось, их сделали из дерева и бумаги, а потом раскрасили. У бабуина в глазах отражались дальние дали, глаза тигра поблескивали от голода. В огромном лимузине подъехал Жадина Жмот-сон, хозяин фабрики, где шьют одежду. Со всех сторон обложенный подушками он откинулся на спинку кожаного сидения.

«Стой», – скомандовал он шоферу.

Жадина Жмотсон огляделся вокруг. Сначала он поглядел в глаза Бабуину Я-не-здесь и увидел дальние дали. Потом он взглянул в глаза Тигру Два-Пирога и увидел голод. Потом он прочел надпись, сделанную слепым Носом-Картошкой. Она гласила: «Ты смотришь на них и видишь. Я смотрю на них и не вижу. Ты видишь то, на что смотрят твои глаза. Я могу только пощупать их шерстку». «Поехали», – скомандовал шоферу Жадина Жмотсон.

Спустя пятнадцать минут на Главную улицу вышел человек в комбинезоне и с тачкой. Он остановился перед слепым Носом-Картошкой, Бабуином Я-не-здесь и Тигром Два-Пирога.

«Где алюминиевая миска?» – спросил он.

«Сбоку от левого бока», – ответил Нос-Картошкой.

«Где цинковое корыто?»

«Сбоку от правого бока».

Человек в комбинезоне взял лопату и стал выгребать из тачки серебряные монеты и швырять их в алюминиевую миску и цинковое корыто. Он швырял и швырял их, пока не заполнил всю алюминиевую миску, пока не заполнил все цинковое корыто. Тогда он положил лопату и покатил тачку дальше по Главной улице.

В шесть вечера пришел Вопрошайка и слепой Нос-Картошкой сказал ему: «Мне сегодня тащить домой кучу денег, полную серебра алюминиевую миску, полное серебра цинковое корыто. Прошу тебя, позаботься, пожалуйста, о Бабуине Я-не-здесь и Тигре Два-Пирога».

«Хорошо, я все сделаю», – ответил Вопрошайка и все сделал: взял розовый поводок, отвел их домой и уложил спать в дровяном сарае.

Бабуин Я-не-здесь устроился на мягкой подстилке в северном углу сарая, и во сне на лице его отражались дальние дали, и он лежал так тихо, что был похож на деревянную игрушку с густой коричневой шерстью, нарисованной на черной шкуре, с черным носом, нарисованным на коричневой морде. Тигр Два-Пирога устроился на жесткой подстилке в южном углу сарая, и во сне в его ресницах таился голод, а сам он был похож на игрушку с черными, нарисованными на животе полосками, с черным, нарисованным на самом кончике длинного желтого хвоста пятнышком.

Утром дровяной сарай оказался пуст. Вопрошайка сказал Носу-Картошкой: «Они оставили написанную собственноручно на надушенной розовой бумаге записку. Вот она: «Талисманы никогда не остаются надолго».

Потому-то у слепого Носа-Картошкой еще много-много лет спустя полно было серебряных монет, а жители страны Рутамяты все ждали, не появится ли в небе Арбузная Луна с зеленой коркой и красной с черными косточками мякотью.

В одно октябрьское утро Нос-Картошкой сидел на углу у почты.

Эскимо-на-выбор подошел к нему и сказал: «Что за грустное время года!»

«Грустное?» – переспросил слепой Нос-Картошкой и переставил аккордеон с правой коленки на левую. Он нащупал клавиши и тихо заиграл песенку «Не грусти поутру, когда птички ту-ру-ру».

«Как же тут не грустить каждый год, – отозвался Эскимо-на-выбор, – когда листья из зеленых становятся желтыми, опадают и кружатся в воздухе, когда ветер подхватывает их, и они напевают песенку: „Баю-бай, детка, баю-бай“, а ветер несет их в небо, и кажется, небо полно птиц, забывших все песни, кроме одной».

«Это и грустно и не грустно, – прозвучали слова слепого. – Знаешь, – добавил он, – в это время ко мне всегда возвращается сон о белой лунной горке. Он всегда приходит ко мне за пять недель до первого снегопада, словно напоминая: „Сейчас почерневшие листья заполнили все небо, но через пять недель каждый листок станет тысячью ослепительно белых снежинок“.

«Что это за сон о белой лунной горке?» – спросил Эскимо-на-выбор.

«Впервые он пришел ко мне, когда я был еще мальчишкой, когда счастье не отвернулось от меня, и я еще не ослеп. Я увидел на луне огромных белых пауков, они трудились, спешили, карабкались вверх-вниз, крутились и суетились. Я долго-долго смотрел, пока не разглядел, что делали на луне белые пауки. Я догадался, что они ткали длинную белую горку, белую и мягкую как снег. Так они крутились и суетились, карабкались вверх-вниз, пока горка наконец не была готова, белая снежная горка от самой луны до страны Рутамяты.

По горке прямо вниз с луны заскользили Золотистые мальчики и Серебристые девочки. Они, видишь ли, падали ко мне под ноги, потому что горка кончалась у самых моих ног. Когда они соскальзывали с горки к моим ногам, я наклонялся и подбирал их. Я мог бы набрать полные пригоршни Золотистых мальчиков и Серебристых девочек, подержать их в руках, поговорить с ними. Но, понимаешь ли, сколько я ни пытался сжать ладонь и удержать их, они крутились и суетились и проскальзывали между пальцами. Осталась только золотая и серебряная пыльца на пальцах, она осыпалась, пока они выскальзывали у меня из рук.

Тут я услышал, как шепчутся Золотистый мальчик и Серебристая девочка. Они уселись у меня на кончике мизинца, и он сказал: «Я раздобыл тыкву – а ты что?» Она ответила: «А я – земляных орехов». Я послушал, послушал и понял, что существуют миллионы таких маленьких тыкв и орехов, что мне их никогда не увидеть. А детишки с луны их видели, и когда они скользили по снежной горке обратно на луну, карманы у них были полны такими мелочами, что нам и не заметить».

«Какие чудные детишки, – сказал Эскимо-на-выбор. – Расскажи мне теперь, как они возвращались на луну, съехав вниз по горке».

«С легкостью, – ответил Нос-Картошкой. – Скользить вверх было так же просто, как и вниз. Вверх или вниз – им было все равно. Так устроили большие белые пауки, когда крутились, суетились и делали эту горку».

Однажды Давай-Приставай сказал сам себе: «Пойду, схожу на почту, посмотрю, что делается в мире. Может узнаю, не случилось ли чего интересного ночью, пока я спал. Может полицейский смеялся, смеялся, да и свалился в пруд, а оттуда вылез с пригоршней золотых рыбок, сверкающих, как драгоценные камни. Почем знать? Может лунный человечек спускался в подвал налить в кувшин сливок для своей женушки, чтобы она перестала плакать. Может, спускаясь по лестнице, он упал и разбил кувшин, засмеялся и собрал осколки, приговаривая: „Раз, два, три, четыре, несчастный случай в благородном семействе“. Почем знать?»

Исполненный столь простых и приятных мыслей, Давай-Приставай вышел на задний двор и стал разглядывать выросшие на солнцепеке галстучные маки. Потом он сорвал один и на манер шейного платка повязал его, чтобы выйти в город на почту и поглядеть, что творится в мире.

«Отлично придумано – чудно глядеться с платком вокруг шеи, чтобы глядеть, что есть чудного вокруг в мире, – сказал Давай-Приставай. – Что за платок у меня – с рисунком, зеленый в белый горошек, зеленый – точь-в-точь лягушка в лунном свете, а белые горохи – прямо как пятнышки на морде у пони».

И он отправился в город и там первым делом повстречал слепого Носа-Картошкой, что играл на аккордеоне на углу у почты. Он попросил его рассказать, почему в стране Рутамяте железная дорога такая скрюченная.

«Давным-давно, – начал слепой Нос-Картошкой, – задолго до того, как на заднем дворе начали расти галстучные маки, задолго до того, как появились такие галстучные маки, как твой, зеленые в горошек, зеленые – точь-в-точь лягушка в лунном свете, а белые горохи – прямо как пятнышки на морде у пони, в старину, когда прокладывали железную дорогу, она была совершенно прямой.

А потом появились жуки-скрюки. У них скрюченное тельце на скрюченных ножках, они скрюченно грызут скрюченными зубами и скрю-ченно плюются скрюченными губами.