Александра Ермакова - Прорывая мрак времён Страница 4

— По-мо-ги… — истошный крик отчаянья рвёт связки, но обрывается — жгучая боль в затылке вспыхивает взрывом звёзд, мир окутывает сумрак.

Невесомость давит на голову. От качки подташнивает, точно плывёшь на надувном матраце по волнам. Подняться невозможно, солнце перегревает голову. Наступает апатия — пусть будет, что будет, но нарастающий шум, как назло, режет по ушам. Горло стеснено удушьем. Катя судорожно вдыхает и распахивает глаза — изо рта выплёскивается едкая жидкость. Внутри горит, шею не отпускает «удавка» — сдавливает сильнее, в носу стойкий запах спирта.

В запале пробуждения, тщетно рвётся из капкана, но, ни руки, ни ноги не слушаются, как прикованные; дёргается, избавляясь от цепкого хвата — безрезультатно. Кислорода не хватает, сознание то уходит, то возвращается. Вынырнув очередной раз и глотнув воздуха, Катя заходится надсадным кашлем. Гогот мужских голосов смешивается с орущей музыкой. Челюсть сдавливает, будто клешнями. От скрежета собственных зубов хлыщут слёзы — горлышко бутылки резким толчком входит в рот. Выходцева отчаянно крутится, избегая нового приступа удушья, но внутри уже булькает, клокочет. Огненная жидкость втекает в глотку. Шею вновь сдавливает, приковав на месте.

— Ничего, сучка, — хрипловато смеется толстяк. — Это вкусно.

Грубовато выдёргивает бутылку: Катя глотает спасительного воздуха. Едкая влажная пелена застилает глаза. Они так болят, что открывать не хочется. Снова кашель раздирает горло. Мучитель рывком поднимает чуть выше и вдавливает в спинку сидения. Над ухом вжикает воздух, щёку обжигает словно кипятком. Даже «ох» застревает внутри. Всплеск звуков истончатся, сливаясь в один писк — высокий и протяжный. Катя прижимает онемевшую ладонь к лицу — на саднящих губах привкус металла, язык опух.

Ещё удар… Картинка ускользает — чёткости нет. Образы блеклые, размазанные… Мужские физиономии, искажённые оскалами, ухмылками… Жирный, откинув голову, разражается безудержным смехом… Фокус то проявляется, то пропадает. Мелькает огромный кулак, и скулу который раз опаливает огнём. В голове проносится звон стекла и новый свист воздуха. Раздаётся хруст — лицо словно вминает в стену. Нос не дышит, во рту мелкие сколки, теплая, сладкая жидкость…

— Щас я тебе дам, — хохоча, хрипит жирный.

Перед глазами расплываются очертания покачивающегося прозрачного пакетика с белыми капсулами. Как в замедленной съемке — туда-сюда. Они завораживающие точно гипноз и пугающие до чёртиков. Катя отшатывается из последних сил, дыхание снова перехватывает — толстяк заваливается сверху, давая массой:

— Лежи, — шелестит едва различимый голос над ухом. Жирдяй подрагивает, обжигая похотью и наслаждаясь властью.

Вновь рывком откидывает на спинку, позволяя глотнуть воздуха. Выходцева, хватаясь за горло, судорожно вдыхает. Чья-то нога в чёрной, начищенной до блеска туфле толчком упирается в грудь. На шее смыкаются цепкие пальцы, вынуждая открыть рот. Катя вымученно мотает головой: нет… «Тиски» перескакивают на челюсть, нажимая с такой силой, что Выходцева машинально разлепляет губы. Вместе с воздухом попадает таблетка, и следующая порция водки. Мерзкий скрип зубов повторятся, стекло бренчит, в горло льется порция горячительного. Выходцева силится выплюнуть жидкость, но сжатый нос, вынуждает сглотнуть. Резко легчает, отпускает — Катя заходится судорожным кашлем и вскоре проваливается в невесомость…

Сноп искр летит каруселью и возвращает в мир слышащих. Свинцовые веки удаётся поднять не с первой попытки. Нет сил даже кричать, на щеках жжёт. Потное, лоснящееся лицо перед глазами — толстяк усердно пыхтит:

— Хочу, чтобы видела, — опускает голову. Сопя, побрякивает металлом, явно сражаясь с ремнём. Плотоядно улыбается и бедро словно обжигает крапивой. Раздаётся треск ткани. Жирдяй враз подтаскивает за ляжки к себе. Недолго пристраивается между ног. Толчком качается вперёд — боль пронзает низ живота, с губ срывается лишь непонятный звук…

— Смотрите-ка, — смеется насильник, — она мычит от удовольствия. — Продолжает втыкаться, будто кол вгоняя. Склоняется и садистски прикусывает ухо: — У тебя никогда не будет лучшего мужика! Советую меня запомнить…

Двигается резко и чётко. Всё жестче, сильнее, наращивая темп. Сжимает обмякшую Катю, щипает, тискает, будто выдирает сорняки с грядки. Стонет, содрогается и вновь продолжает. Переворачивает, выслушивая извращенные советы других. Крутит, истязает уже онемевшее тело.

Катя жмурится — хорошо, что боль уже не чувствуется. Воспоминания рванные, мысли такие же: звуки истончаются… Главное, запомнить жирную тварь и остальных… Так просто не подохнуть — убить, скотов, во что бы то ни стало. Месть… Сладкая и столь заветная… Впитывать всё, что можно уловить.

Потное ожиревшее лицо. Капля пота, катившаяся по крючковатому носу. Маленькие серо-голубые глаза. Узкие губы. Свисающий двойной подбородок.

— …девственница, — заливается гоготом скот. — Я — первопроходец…

Тяжёлая и угнетающе тёмная невесомость, наконец, накрывает.

Катя вновь приходит в себя. Не с первой попытки поднимает веки. Тела будто нет. Ничего — чувства отмерли, жив только мозг. Теплится, борется за последние воспоминания. Картинки мелькают, но их смысл остается неясен. Бесконечно сменяющиеся мужские лица — то смеющиеся, то сосредоточенные… Кожаная обивка молочного цвета машины… Сигареты, витающий дым, поблескивающие бутылки… Мир словно в вакууме.

Оглушающую тишину нарушает нарастающее прерывистое шипение. Звук четче — долетают обрывки слов. В голове же тот самый голос, кричащий: «Бежать!» Он науськивает: «Запомни все мелочи… Месть сладка… Ты обязана помнить… Убьёшь тварей, когда воскреснешь».

— Давай, её разрежем, — летит далеко и протяжно. Фраза вмиг собирается в нормальную речь, — а кусочки раскидаем по дороге… — голос усилено фонит.

Картинка нехотя фокусируется — всё та же машина. Жирный насильник рядом. Глубоко затягивается и, выпуская облако дыма, склоняется туда, где у Выходцевой тело уже ничего не ощущает. С серьёзным видом, усердно пыхтит, туша сигарету.

— Нет, это слишком, — отрезает, выпрямившись. — Но сдохнуть должна. Вась, давай, к свалке, — командует буднично через плечо.

Снова повисает вакуум, реальность замирает. Тишина…

Дверца машины распахивается, и свет ударяет по глазам. Падая навзничь, Катя ударяется затылком — в голове нарастает уже привычный звон. Провал… Очухивается… Жирный тащит за ногу и даже не напрягается. Останавливается, отпускает, будто хлам держал. В толстой руке с пальцами-колбасками блестит пистолет…

Да… Умереть! Выходцева счастливо выдыхает с надломом. О большем не мечтает.

Взгляд скользит мимо насильника — вдаль. Как же давно солнышко так не радовало. Ласковое, не жгучее. Оно склоняется за горизонт, облизывая последними лучами землю. Размытая полоса с красноватым свечением. Она принесёт покой…

Па, ма… простите…

Глава 3

Чья-то злая шутка? Насмешка высших сил?

Шлепанье босых ног, звонким эхом отлетая от стен, исчезает в сумраке коридора. Сердце колотится как сумасшедшее. Катя в жуткой панике вновь мечется от двери к двери — закрыто… Всё знакомо до ужаса, сковывающего тело. Темнота, холодный пол, коридор, двери… Мир рухнул, настал «день сурка», заставляя переживать навязчивый сон, вновь и вновь. Непрекращающийся кошмар затуманенного сознания.

Где выход?.. Дыхание перехватывает, отдаваясь болью в груди. Выходцева оглядывается — далеко позади, во мгле коридора две зелёные точки, но стремительно приближаются. Чёрт! Неужели опять? Катя кидается к очередной двери, цепляется в ручку — снова заперто. Бросает опасливый взгляд через плечо — преследователь неумолимо настигает.

Чтобы ни случилось, надо мчаться дальше! Дверь… ещё одна… Выходцева её толкает — закрыто. От отчаянья чуть не ревёт. Паника накрывает с головой. Впереди брезжит свет: слабый, едва просачивающийся сквозь темноту коридора. Туда! Там спасение… Ступню пронзает острой болью, предательски подворачивается нога и мир качается. Катя вскрикивает — летит вниз, гулко стукнувшись локтями и коленями о пол: ладонями скользя по гладкой поверхности. Их словно обдаёт кипятком. По щекам бегут обжигающие слёзы. Как же больно! Чёрт! Выходцева переворачивается, глаза не отрываются от приближающихся огней. Опять не успевает… Упираясь саднящими руками в пол, ползёт как рак. Вскакивать поздно — оно рядом — еле улавливаемое очертание небольшого зверя. Глаза грозно сверкают изумрудами… Стремительный рывок… и удар. В груди расползается тупая боль, точно от столкновения. Фейерверк звёзд проносится каруселью, увлекая в черноту.

Катя, судорожно вздохнув, распахивает тяжёлые веки и неуверенно садится. Яркий свет ослепляет — приходится зажмуриться. Лёгкие сжимает, в голове глухо, точно под водой. Перетерпев боль, вновь открывает глаза. Рядом раздаётся хрип, падение и звонкое побрякивание металла. Сознание медленно, но проясняется.