Леонид Сёмин - Тревоги Голубого города Страница 4

Так она сидела на скамье и дремала, а собравшиеся вокруг пчёлы незаметно посвящали её в дела и тайны рода пчелиного. Она уже знала, что нельзя лазить на потолок через Верхний люк, там сидит отвратительный Паук-Рогач. Выйдя из города, нельзя садиться на зелёный ковёр Земли: можно оказаться в пасти Жабы. Бабушка поведала об этих чудовищах — большеротых мокрых созданиях. Особенно опасны они по вечерам. Уродливо прыгая на своих лапах, Жабы приходят к улью и сидят внизу под прилётной доской-терраской, зачарованно глядят наверх, ждут, когда какая-нибудь неосторожная труженица свалится на Землю. Пасть Жабы готова в любой миг раскрыться.

— Они бывают зелёные, коричневые, бурые. Всякие, — перечисляла одна пчела с умными глазами.

— А мне однажды пришлось на спине Жука-плавунца кататься! — воскликнула одна из сестёр Железных.

— Расскажи, — пристала к ней Егоза.

— Рассказ мой короткий, — усмехнулась пчела. — Носила я воду. Знала одну колдубань. Отсюда с полкилометра. У старой сосны. Я эту сосну потому приметила, что один бок у неё молнией обожжённый. Мы зовём её Горелой. Так вот, недалеко от Горелой сосны эта колдубань. Прилетаю в первый-то раз, вижу: у самого берега торчит из воды горбатый чёрный валунец. Чего лучше — брать воду с камня. Встала я на него. А валунец-то, глядь, поплыл. Я рот разинула — какой же это камень может плавать? Мне бы скорей слететь, а я сижу. А он плывёт. Поднялась я в воздух, глянула вниз, а валунца моего и след простыл…

— А я видела Водяного Скорпиона!..

— А меня чуть не съел Многощетинковый Червь.

— А меня однажды на лету сбил Хрущ. Он мчит как бомбовоз. Столкнулись мы. Ему хоть бы что, а у меня на лбу шишка — и две недели синяк потом не сходил.

— А меня за ногу ущипнул Короед. Правда, ничего плохого он мне не сделал, но напугал до смерти.

Свита теснее сбилась возле Пчелы Трутневны. Да не только свита. Сюда пришли многие работницы. Был уже глубокий вечер, носильщицы нектара и пыльцы отдыхали.

Интересно же послушать, кто видел какое чудище, у кого какой был случай.

— Я совсем недавно сидела на одном плоту с Клопом-Гладышем, — похвасталась молоденькая пчёлка.

— Ну, скажи-ка, какой он из себя? — насмешливо спросил кто-то.

— Да обыкновенный, — смутилась пчела.

— Придумываешь, моя милая, — прошамкала Бабушка. — Слушала бы ты прежде старших. Я вот видела так видела — Водомерок. Целую стаю. Заблудилась, устала, а внизу какое-то озеро. Присела отдохнуть на ветку ивы, над самой водой. Гляжу, вода не вода подо мной — не понять. Может, лёд? Мне-то сказывали про лёд, хоть видеть его никогда не приходилось. Он бывает поздней Осенью, Зимой и ранней Весной… Я же родилась Летом… Так вот, смотрю, милые, глазам своим не верю. Озерко гладкое-прегладкое. Как зеркало. И по нему бегают какие-то существа. Чёрненькие, продолговатые, на длинных ногах. Скользят как конькобежцы, никто не тонет… Обомлела я даже. Но тут ветка, на которой я сидела, нагнулась ниже. На неё уселся Мотылёк. Увидел, как я трясусь от страха, говорит: «Не бойся, Пчела, это резвятся Водомерки. Ишь носятся!.. Как всё равно на коньках по льду!..»

— Что ж они, — спрашиваю, — не тонут?

— Где там, — усмехнулся Мотылёк. — У них лапы волосатые и волос не намокает в воде. Ну как всё равно перо у Гуся… Вот и носятся, как на катке… — Мотылёк вдруг порхнул и скрылся. Должно, испугался кого-то. Тут и я ходу. Насилу свой дом отыскала, потому что Солнца уже не было, сумерки начинали падать.

— Всё это мелкие букахи, — вздохнула ещё одна незаметно появившаяся тут чёрная пчела. — А вот есть великаны. И названий их всех не упомнишь. Звери. И среди зверей этих есть один огромный-преогромный. Высотой в три наших города. Длиной в два наших города. Толщиной — тоже в два города. В лохматой шубе. Такой шубе, что и не отыщешь места, куда жало вонзить, ежели потребуется. Он может лазать по деревьям. Может плавать по воде. Жрёт всё, что ни попадает под руку: корневища растений, ягоды, жёлуди и орехи, даже муравьев лопает. А больше всего мёд любит. Если узнает, где мы живём, улицы наши поломает и проглотит вместе с воском и с детьми. Когда-то наш род обитал в дуплах старых деревьев. Так этот ужасный зверь разгрызал зубами деревья, чтоб мёд достать. Наестся, а потом лежит всю зиму в берлоге…

— Его, этого зверя, зовут Медведем, — сказала Бабушка. — Но, скажу вам, ныне страшнее всех врагов пчелиных — клещ… По названию Варроа. Говорят, он по всей планете теперь расселился. Ужасен этот Варроа!.. У него восемь ног, и все с присосками. А рот, как копьё. Проколет пчёлку и высасывает из неё кровь, а присосками так крепко держится, сил нет, чтоб оторвать его от тела…

— Кошмар.

— Гадость…

— Ужас… — шептались молодые пчёлы.

— Тревога!.. — вдруг закричали наверху. А затем и снизу, от Главных ворот понеслись резкие крики. Весь город загудел.

Пчелиная Мать насторожилась, выпучила глаза.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ЧЕЛОВЕКОМ

Неожиданно в Главные ворота пахнуло дымом.

— Пожар!

— Горим!

Десятки тысяч работниц кинулись к кладовым. Носильщицы пыльцы побросали свои корзинки и тоже кинулись к медовым складам. Возможно, сейчас же придётся покинуть город…

— А как же дети? — растерянно кричала Большая Пчела. Но никто не знал толком, что делать с детьми. Да и свита её вдруг растаяла. Остались лишь две пчелы: Бабушка и Хохотушка.

— Надо выносить детей! — потребовала Пчелиная Мать. В это время в Верхний люк ударил луч света. «Огонь», — мелькнуло в уме. Жутко стало. Водонепроницаемую крышу будто ветром сдуло. Теперь сквозь щели на потолке пробивались яркие, острые как кинжалы лучи…

Меж тем в городе ещё раздавались крики:

— Пожар! Горим!..

И все прилетающие с взятком работницы кидались к кладовкам за мёдом.

Вдруг поднялись потолочные перекрытия. Весь город оказался освещённым Солнцем.

Большая Пчела глянула наверх и увидела голубое Небо. А в этом Небе сиял золотой шар Солнца.

В пазах суетились застигнутые врасплох сладкоежки. Несколько их свалилось вниз на мостовую Глухого переулка. Но в сумятице никто сейчас не обращал внимания на несчастных муравьев.

Большая Пчела в страхе и в то же время зачарованно смотрела на Солнце, на Небо. Она стояла на восковой лесенке, которую пчелиные архитекторы умудрились выстроить по стене Глухого переулка. Она вела себя мужественно. Ей, может быть, тоже хотелось запастись мёдом. Ведь в случае слёта, оказывается, очень много мёда потребуется. Без него нельзя строить новые восковые дома. Да без него можно и помереть с голоду, если вдруг, как пояснила ей охранница, «зарядят дожди». От молодой Пчелы Трутневны ни на шаг не отходила лишь Бабушка.

— Если увидим огонь, — предупреждала она, — раскрывай крылья, поднимайся, никого не жди, никого не зови… Как увидят, что ты в воздухе, все за тобой поднимутся… Важно сохранить твою жизнь. Для того я к тебе и приставлена.

Но огня всё не было. И скоро все догадались: пришёл Человек.

Большая Пчела в страхе и удивлении увидела его, одетого в белый халат. У него тоже были глаза, нос, рот, уши и волосы.

Несколько стражниц кинулись навстречу, нацелив на Человека жало.

Человек протянул руки к крайней улице, и вся она с тысячами сидевших на её зданиях работниц и детьми медленно, но легко поднялась вверх…

Одну за другой вынимал он улицы, подносил их поближе к глазам.

На его глазах были ещё одни глаза — стеклянные.

— У него двойные глаза, — прошептала Пчела Трутневна.

— Не бойся, не бойся, — успокаивала Бабушка. — Сиди спокойно, он скоро уйдёт.

Меж тем Человек дошёл до знакомой Пятой улицы. В прошлый раз во время осмотра города, когда Большая Пчела увидала там больных детей и узнала, что тысячи их лежат в своих восковых домиках, она больше ни разу на этой улице не была. Да её и не пускали туда. По слухам, там днём и ночью шли спасательные работы и половина детей уже переселена, а домики тщательно выскоблены. Но бацилла Лулу могла перекочевать на другие улицы. И это пуще всего пугало жителей города. С Пятой улицы по-прежнему веяло противным запахом. Не успела Пчелиная Мать подумать, почувствует ли этот тошнотворный запах Человек — ведь у него есть нос, — как вся улица поднялась над городом. Даже было видно внизу, как одна из работниц повисла на стене с гнилым «кулем», который с трудом удерживала. Двойные глаза Человека внимательно разглядывали домики на этой злосчастной улице. Он, казалось, принюхивался к запаху. Потом в его руке появилось огромное белое крыло. Он легонько провёл по стене, и в город упали сотни работниц. Они падали на мостовые и тут же, вскочив на ноги, разбегались кто куда…

Пятая улица исчезла. Вместе с восковыми домиками, и неприятным запахом. На её место опустилась точно такая же улица с совершенно пустыми восковыми домиками. Они были очень светлы. Похоже, недавно выстроены и ещё ни разу не заселялись, не заполнялись пергой или мёдом.