Джанни Родари - Сказки Страница 42

И Джованни уже забыл, что ему надо отыскать свои пальцы. А потом он забыл и про банку, потому что увидел вдруг хромую собаку. Он кинулся за ней, но не успел и до угла добежать, как потерял руку. Потерял и даже не заметил. Бежит себе дальше как ни в чем не бывало.

Какая-то добрая женщина крикнула ему вслед:

— Джованни, Джованни! Руку потерял! Куда там! Он даже не услышал!

— Ну ничего, — решила добрая женщина. — Отнесу руку его маме. — И она пошла к Джованни домой.

— Синьора, вот тут у меня рука вашего сына!

— Вот растеряха! Просто не знаю, что с ним делать! Такой рассеянный! Такой рассеянный, что дальше некуда!

— Да, конечно, только все дети такие.

Спустя немного пришла другая добрая женщина:

— Синьора, я нашла тут чью-то ногу. Не вашего ли Джованни она?

— Ну конечно, это его нога! Узнала по дырявому ботинку! Ах, какой же у меня рассеянный сын уродился! Просто не знаю, что с ним делать!

— Да, конечно, с ребятами всегда так.

Прошло еще немного времени, и один за другим в дом Джованни потянулись разные люди — какая-то старушка, рассыльный булочника, вагоновожатый и даже старая учительница-пенсионерка. И все приносили какой-нибудь кусочек Джованни: кто ногу, кто ухо, кто нос.

— Ну где вы найдете еще такого рассеянного мальчишку, как мой сын! — воскликнула мать.

— И чего вы удивляетесь, синьора! Все дети такие!

Наконец заявился домой и сам Джованни, прыгая на одной ноге, без рук, без ушей, но как всегда веселый, живой и резвый, словно воробушек.

И мама только головой покачала. Потом привела его в порядок и поцеловала.

— Все на месте, мама? Ничего не потерял? Видишь, какой я молодец!

— Да, да! Уж такой молодец, что дальше некуда!

Дворец, который можно ломать

Однажды жители города Бусто Арсицио встревожились не на шутку: ребята стали слишком много ломать и портить разных пещей. Подметки, штаны и школьные сумки — это уж само собой, об этом никто и не говорит. Но они стали выбивать стекла, играя в футбол, бить за обедом тарелки, бросать на пол стаканы в кафе. Стены они не ломали только потому, что у них не было под рукой молотков.

У родителей кончилось терпение, они не знали, что делать, и пошли за советом к мэру города.

— Давайте введем еще один штраф! — обрадовался мэр.

— Нет уж, спасибо! — ответили родители. — Достаточно с нас и того, во что обходится битая посуда!

По счастью, в тех краях было много бухгалтеров — каждый третий был бухгалтером, и притом превосходным знатоком своего дела. Но самым лучшим бухгалтером по праву считался старый синьор Гамберони. У него было много внуков, и он по собственному опыту прекрасно знал, что получается, когда в доме перебита вся посуда.

Взял как-то синьор Гамберони бумагу и карандаш и подсчитал убытки, которые ириносят ребята городу Бусто Арсицио, ломая бесконечное множество хороших и нужных вещей. Сумма получилась чудовищная — тысяча перетысяч четырнадцать и тридцать три!

— Если взять только половину этих денег, — доказывал бухгалтер своим согражданам, — то можно построить дворец специально для того, чтобы ребята могли его ломать, сколько им вздумается. Можно даже позволить им снести его до самого основания. И если даже это не излечит их от неукротимого желания все ломать, значит, ничто больше нам не поможет.

Предложение бухгалтера Гамберони понравилось, и дворец был построен за «четыре плюс четыре на восемь и два на десять часов». Во дворце было семь этажей и девяносто девять комнат. И каждая комната дворца была прямо-таки забита всевозможной мебелью, а на шкафах и столах повсюду громоздилась уйма всяких безделушек и стояла разная посуда. Было во дворце, конечно, и вполне достаточное количество зеркал и водопроводных кранов, чтобы их тоже можно было бить и портить.

В день открытия дворца к нему собрались ребята со всего города. Каждому из них вручили по молотку. Мэр подал знак, и все двери дворца, который можно было ломать, распах нулись.

Жаль, что телевидение не догадалось показать это зрелище! Те, кто видел его своими глазами и слышал своими ушами, уверяют, что можно было подумать — но даже подумать об этом страшно! — будто разразилась третья мировая война.

Словно армия воинственных завоевателей, ринулась толпа ребят на дворец, сметая все на своем пути. Ребята заполнили все помещения дворца, все комнаты. Грохот от их молотков стоял такой, что его слышно было по всей Ломбардии и, говорят, даже в Швейцарии.

Те ребята, что были ростом… ну, чуть побольше кошкиного хвоста, облепили огромные, словно эсминцы, шкафы и старательно крошили их, превращая в кучу щепок.

А ребята, что ходят в детский садик, такие славные и милые в своих розовых и голубых передничках, так усердно топтали осколки кофейных сервизов, что превращали их в тончайшую фарфоровую пыль, а затем пудрили ею себе лицо.

К концу первого дня во дворце не осталось ни одного целого стакана. К концу второго дня уже ощущался недостаток стульев. А на третий день ребята принялись за стены. Начали они с последнего этажа и, когда разрушили дворец наполовину, почувствовали, что смертельно устали. Тогда они бросили молотки и, покрытые пылью, словно солдаты Наполеона в песках Египта, разбрелись по домам и не ужиная легли спать.

Наконец-то они отвели душу — теперь им больше ничего не хотелось ломать! Все они стали вдруг такими аккуратными, такими прилежными и не ходили, а прямо порхали, как бабочки. И если бы их заставили играть на футбольном поле, уставленном хрустальными стаканами, они не разбили бы ни одного!

Бухгалтер Гамберони снова произвел кое-какие расчеты и определил, что город Бусто Арсицио получил экономию в два сверхмиллиона с какой-то мелочью.

А развалины дворца — осталось еще почти четыре этажа — городской совет отдал в распоряжение граждан.

— Можете делать с ними что угодно! — сказал мэр.

И тогда ко дворцу устремились разные сухопарые синьоры с кожаными портфелями под мышкой, двухфокусными очками на носу и молотками в руках — всякие чиновники, нотариусы, служащие. Каждый из них разбивал во дворце что-нибудь — скажем, одну или две стены либо какую-нибудь лестницу — и облегченно вздыхал:

— Ах, как хорошо! Это гораздо лучше, чем ругаться с женой из-за разбитой чашки!

Они ломали дворец с таким удовольствием, что просто молодели на глазах.

— Это намного лучше, чем ронять пепельницы или тарелки № парадного сервиза, подаренного тетушкой Мириной!..

Словом, все отвели душу в этом дворце.

А старому бухгалтеру Гамберони город Бусто Арсицио вручил в знак благодарности медаль с серебряной дыркой.

Женщина, которая считала «апчхи!»

В Гавирате жила одна женщина, которая целыми днями только и делала, что считала, кто сколько раз чихнет, а потом рассказывала об этом своим приятельницам, и они вместе долго судачили про эти «апчхи!»

— Аптекарь чихнул семь раз! — рассказывала женщина.

— He может быть!

— Клянусь вам! И пусть у меня отвалится нос, если я говорю неправду! Он чихнул все семь раз ровно за пять минут до того, как пробило полдень!

Они долго обсуждали это событие и наконец пришли к выводу, что аптекарь подливает воду в касторку.

— А священник чихнул четырнадцать раз! — продолжала рассказывать женщина, вся красная от волнения.

— Ты не ошиблась?

— Пусть у меня отвалится нос, если он чихнул хоть одним разом меньше!

— Боже, что станет с миром, если и дальше так пойдет!

Они снова долго судачили и пришли к выводу, что священник слишком много наливает масла себе в салат.

Однажды эта женщина и ее приятельницы (а их было больше, чем дней в неделе) спрятались под окнами синьора Делио, чтобы пошпионить за ним. Но синьор Делио и не думал чихать — он не нюхал табака и не был простужен.

— Ни разу не чихнул! — огорчилась женщина, которая считала «апчхи!». — Должно быть, тут-то и зарыта собака!

— Конечно! — поддержали ее приятельницы.

Синьор Делио услышал их разговор. Он взял молотого перца, насыпал его в пульверизатор и незаметно обсыпал сверху сплетниц, что притаились у него под окном.

— Апчхи! — чихнула женщина, которая считала «апчхи!».

— Апчхи! Апчхи! — стали чихать ее приятельницы и никак не могли остановиться.

— Я чихнула больше, чем вы! — заявила вдруг женщина, которая считала «апчхи!».

— Нет, мы чихнули больше! — закричали приятельницы.

Тут женщины вцепились друг другу в волосы и давай колошматить одна другую. Платья на них порвались, и у каждой оказалось по выбитому зубу.

С тех пор женщина, которая считала «апчхи!», перестала разговаривать со своими приятельницами. Она купила себе записную книжку с карандашом и стала ходить одна-одинешенька. Каждое «апчхи!» она отмечала в записной книжке плюсиком.