Ганс Андерсен - Сказки и истории Страница 5

Андерсен свел действие и описание к нескольким мотивам и формулам, которые можно передать простым, детским языком, несмотря на глубину и полноту их внутреннего психологического содержания.

Вариантами той же темы, но в ином, и притом более фантастическом оформлении, являются написанные в разное время «Снежная королева» и «Ледяная дева». Право быть счастливым и здесь остается только за бескорыстно, истинно любящими. Тот, кто поддался корыстным соблазнам, горько платится за это долгими днями наказания, а иной раз и жизнью.

Характерно, что в «Снежной королеве», более ранней повести, обстоятельства, разлучающие героев, носят более сказочно-фантастический характер, чем в поздних сказках этого же типа.

Здесь возникает тот аллегоризм, который, невзирая на двуплановость повествования, обычно отсутствует у Андерсена: осколок дьявольского зеркала, попавший Каю в сердце и заставляющий его видеть все вокруг в дурном, искаженном свете, является возмездием за дерзкие слова, сказанные им о Снежной королеве. Такова завязка фантастического сюжета, символизирующего отпадение Кая от добра и человечности. На самом деле речь идет о внутреннем, душевном холоде, присущем ему с малых лет, что и является первопричиной всех его дальнейших злоключений. Только бескорыстная, горячая любовь Герды (ее «горячие» слезы растопили ледяной ком в его сердце) освобождает, «выручает» его из плена ледяного царства, иначе говоря — из тисков душевного холода и очерствения.

В «Ледяной деве» и юноша и девушка, и Руди и его возлюбленная Бабетта подпадают под власть злых сил, так как для обоих в иных случаях внешний успех, легкомысленные приключения, боковые пути жизни становятся важнее их отношений друг к другу. И в «Ледяной деве» точно так же тщеславие, равнодушие, отсутствие моральной стойкости — символизированы образом феи ледников, царицы снежных горных вершин. Все же сюжет этой сказки-повести, несмотря на широко развернутую фантастику, ближе к реальной жизни благодаря звучащим здесь социальным мотивам. Общая атмосфера повествования также сближает эту повесть с романами Гамсуна.

Итак, художественный метод Андерсена направлен на создание двух одновременно развивающихся сюжетных линий. На первом плане находится более простой, конкретно-предметный образ, переживающий детски-сказочные приключения, за которым стоит его «взрослый» двойник, история которого, понятная лишь благодаря сложной системе переносных смыслов, в конечном счете более обычна и жизненно реальна.

Оба эти образа то сближаются, то расходятся, в зависимости от требований развертывающегося сюжета. Когда улитка сидит на лопухе, это, конечно, только улитка. Но когда «приемному сыну» подыскали невесту, то это уже и улитка на лопухе и обывательница у себя в доме, мечтающая о выгодном браке для своего приемыша.

Колебательные движения двойного образа, его «мерцательная» игра — момент чисто андерсеновской поэтики.

Основой такой двуединой подачи образа является опять-таки намеренное неразличение в повествовании одушевленных и неодушевленных предметов, животных и людей, что становится одновременно источником своеобразного андерсеновского юмора.

Одним из основных вопросов поэтики Андерсена является вопрос о степени индивидуализации и типизации при таком методе создания характеров.

Ответ напрашивается сам собою: самый выбор предметов-образов, так же как животных-образов (по некоторой аналогии с басней), делает возможным предельную краткость их описания. Называя предмет, вкратце характеризуя своего очередного героя, автор опирается на наше готовое представление о нем, тем самым ориентируясь на типовое, массовое в образе и оставляя тонкие индивидуальные нюансы в стороне. Одновременно обеспечивается и максимальный лаконизм повествования, известный схематизм сюжетного развития, известный «алгебраизм» жанра сказки.

Таков метод Андерсена и в маленьких сказочках, а в известной мере и в сказках-повестях более широкого психологического масштаба.

Русалочка или Ледяная дева — в фольклорной традиции — это материализованные образы сил природы. Их характер, если не целиком, то, во всяком случае, в пределах какой-то амплитуды колебаний, определяется своеобразием действия этих сил на человека (холод горных рек, страх путника перед снежными обвалами, коварная и опасная глубина сверкающих красотой озер, капризы морской стихии).

С другой стороны, социально направленное изображение мещанского мира дается в сказках Андерсена (вслед за «Котом Мурром» Э. Т. А. Гофмана) в образах представителей животного царства, и притом чаще всего в образах домашних животных и птиц.[4]

И, наконец, в добавление к этому Андерсен, как мы видели, создает и свою собственную «предметно-бытовую» мифологию узкого домашнего обихода.

Эта метафорическая образность, глубоко коренящаяся в существе сказки, доведена Андерсеном до предела и в его методе развертывания сюжета и также находится на службе у его лаконизма, основанного на подчеркнутой конкретности и в то же время типичности, жанровой закрепленности изображаемых характеров и событий, несмотря на их внешнее разнообразие.

В самом деле, гораздо проще сказать, что герой очутился на перекрестке трех дорог и что ему предстоит выбор — ехать ли направо, налево или прямо, чем рассказать с помощью сложного анализа, что он находится «на распутье» (кстати, и здесь мы имеем дело с метафорой, но только языковой, не материализовавшейся в действии) и что он при этом думал, и как сомневался, и как вопрошал то себя, то друзей, и как спорил и ссорился с близкими, и т. д., и т. п.

И намного сжатее и лаконичнее можно рассказать о юноше, если он ушел от своей подруги потому, что его «похитила Ледяная дева», чем если его увела к себе коварная разлучница, живая женщина. Уход из родного дома, охлаждение к возлюбленной в первом случае не должно быть особо мотивировано: таков уж характер Ледяной девы, что она охотится за смелыми юношами, вторгающимися в ее пределы, и убивает их своими морозными объятиями. А измена невесте с другой женщиной должна быть особо и подробно мотивирована — это уже удел психологического романа.

В «Ледяной деве», вслед за Гофманом и его «Котом Мурром», автор с какого-то момента расщепляет свое повествование на две линии — на любовную линию Руди и Бабетты, которая рассказана самим автором, и на сопровождающие обстоятельства более «низкого» плана, о которых читатель узнает из бесед двух кошек — привилегированной, комнатной, и нижестоящей, кухонной. Тем самым в рассказ привносится элемент юмористически окрашенной социальной сатиры, иначе говоря, тот изобразительный пласт, который был основным в чисто андерсеновских бытовых сказках.

Некоторые наиболее типовые моменты сюжета опять-таки не развиваются автором подробно, а даются как бы пунктиром, сквозь призму отношения двух кошек-наблюдательниц, то есть сквозь призму поданного юмористически обывательского остранения.

«— Знаешь, какая на мельнице новость? — спросила кошка, живущая в комнате. — Тайное обручение. Отец еще ничего не знает. Целый вечер Руди и Бабетта наступали друг другу на лапы, они и на меня раза два наступили, но я не стала мяукать, чтобы не привлекать внимания».

Или о разговоре Руди с отцом Бабетты.

«— Ну что же они говорили? — спросила кошка, живущая на кухне.

— Что говорили? Все говорили, что надо сказать, если идет сватовство. «Я люблю ее, она любит меня…»

Мы уже видели, что Андерсен стремится обходить молчанием или лишь мимоходом касаться наиболее традиционных эпизодов в развитии сюжета. Но вот первое объяснение с Бабеттой, или экспедиция за орленком на неприступные скалы, или встреча с Ледяной девой среди горных вершин — это описано подробно. И поэтому, хотя содержание повести Андерсена и напоминает роман, романом она все же не становится: вместо эпического развертывания событий — сказочное, даже, можно сказать, балладное скачкообразное движение от одного сюжетного узла к другому, от одной «вершины» к другой.

Готовые формулы, готовые образы и возвышенного и низкого плана (с одной стороны — сказочная мифология, романтическое олицетворение сил природы, с другой — мелкий, низменный быт, освещенный взглядом «обывателей» из животного царства) создают для автора готовый материал, благодаря чему сохраняется лаконизм там, где нет прямой необходимости углубляться в подробности.

Для проникновения в суть художественного метода Андерсена программным произведением является сказка «В детской».

Маленькая Анна вместе со своим крестным отцом осталась дома, в то время как родители, старшие братья и сестры ушли в театр смотреть комедию. «А у нас тоже будет комедия», — говорит крестный отец и сооружает для девочки театральную сцену из старого ящика, а затем набирает актеров.