Сергей Афоньшин - Солнечное дерево Страница 5

— Хороший сон, — сказала бабка, — такой сон удачу сулит!

Дед промолчал, а женщины стали охотника в лес торопить.

Была середина лета, стояла жара, и липа цвела.

Охотник оделся легко, взял топор да копье и в лес на промысел пошел. Выследил он мохнатого бурого зверя, какой жене приснился, и стал к нему сзади подкрадываться.

А зверь-мохнач, ворча себе под нос, не торопясь, но споро шел на косолапых ногах, как на колесах, по лесу катился. И приковылял к толстому дуплистому дубу. Тут охотник за кустами затаился, а зверь на задние лапы поднялся и нацарапал на дубе свою мету-примету. Потом на дуб забрался, из дупла лапой что-то достал и в пасть отправил. Почавкал, облизнулся и снова лапой в дупло полез.

Кругом летали и жужжали пчелы, стараясь ужалить вора в нос и в уши, и жалобно пищали, когда застревали в мохнатой шубе. А человек глядел из-за куста и завидовал: «Видно, вкусное что-то у него там запрятано!»

Подкрался он к дубу да как стукнет по стволу топором! Задрожало дерево от комля до вершины, а зверь от испуга свалился, охнул и в чаще скрылся.

Тут охотник проворно на дерево к дуплу полез. Только успел он один кусочек сотов отломить, как пчелы напали. Человеку обороняться от пчел неловко, не то что зверю в шубе. Свалившись с дерева, начал он по земле кататься, но крылатое племя не унималось, жалило где попало. Вскочил охотник как ошалелый, прибежал к своей избушке, и только хватило у него силы сказать:

— Ох, жена, дурной был твой сон!

И свалился у порога замертво. А сердце в груди тук да тук, словно молотом изнутри по ребрам бьют. Тут бабка, не мешкая, с потолка пучок успокой-травы достала, заварила ее круто-накруто и того питья сыну в рот влила. Пока охотник от пчелиного яда оклемывался, к нему младший сынишка подполз, разглядел в руке отца соты медовые и откусил кусочек. Да и запищал на всю избу:

— Ай как сладко!

Тут все — и старые и малые от сладкого куска отведали и охотника со всех сторон тормошить начали, чтобы скорее очнулся. Когда он выздоровел и рассказал, какое диковинное дело с ним в лесу было, жена сказала:

— Надо сходить и забрать из дупла всю эту сласть!

— Да захвати с собой большое берестяное лукошко! — прибавила бабка. А дед посоветовал:

— Под дуплом большой дымный огонь разведи, тогда хозяева присмиреют!

Женщины сшили охотнику новую одежду из мягких козьих шкурок, он оделся, взял топор и берестяное лукошко и отправился к дуплистому дубу.

Там он развел дымный огонь и, когда пчелы присмирели, забрал соты и поспешил домой. Все домашние окружили лукошко и принялись за медовые соты.

Ели и хвалили, а дети все допытывались у отца, что это такое, как называется такая вкусная звериная еда. Но рот охотника был занят медом, борода и губы слипались, и он смог только промычать, как теленок: «М-м-ме-э!»

— Ах, так это м-м-ме-од! — воскликнула жена. — Не напрасно, значит, я видела такой добрый сон! Но не слишком ли хороша эта еда для мохнатого бурого урода? Надо что-то придумать!

— Мед, мед, мед! — наперебой закричали ребятишки и потянулись к лукошку долизывать остатки.

Наевшись меда, семья отдыхала.

Отец сказал:

— Этот мед вселяет силу и бодрость. Я готов хоть сейчас идти на промысел!

— И я согласилась бы сама ходить с тобой, лишь бы у нас всегда был мед, — молвила жена.

— Наверное, с него крепко спится, — прошамкали старики, — он согревает и клонит в сон.

— Этот мед очень сладкий, — дружно закричали дети, — его можно есть от солнышка до солнышка! Ну почему ты, дедка, плетешь такие маленькие лукошки!

С того дня охотник стал выслеживать бурых зверей, которые ведали, где есть мед, и почти всегда приводили его к дуплистому дереву с пчелиным гнездом.

И прозвал человек того бурого зверя МЕДВЕДЬ. Так его и теперь зовут.

Чтобы сохранить улей, охотник половину меда оставлял пчелам, а на медведя настораживал лук-самострел либо капкан. С той поры у пчеловодов с косолапым идет вражда, а все из-за меда. И теперешние медведи, забредя на пасеку, стараются перевернуть вверх дном все ульи.

Пчеловоды же от первого бортника унаследовали спокойный и добрый характер. Не напрасно, видно, его отваром успокой-травы отхаживали!

Сказка о соколе

Это случилось задолго до того, как люди узнали и полюбили соколиную охоту. В те времена все охотники завидовали орлу и соколу, от которых не могли спастись ни зверь, ни птица.

Вверх по течению большой-большой реки плыл в челноке Охотник. Гребя одним веслом то с одной стороны, то с другой, он плыл возле берега, где течение было слабее. В лодке, сделанной из дуплистого дуба, лежали копье, дубовый лук и колчан со стрелами, груда добытой дичи, прикрытая звериной шкурой. Приближались морозы, по реке плыли круглые островки ледяной шуги, и в ее шорохе слышался человеку грозный шепот зимы. Над рекой навстречу челноку табунами, парами и в одиночку проносились утки, лебеди, гуси. Это летели последние из запоздавших, и в их голосах звучала тревога.

Охотник уже подумывал о ночлеге, как над ним со свистом и шипением пронеслись к воде две птицы. В тот миг, когда белый лебедь-кликун коснулся воды, его настигла быстрая серая птица. Это был сокол-сапсан. Он был силен и отважен, но по молодости сделал сразу две ошибки: выбрал себе в добычу старого лебедя и ударил его слишком низко над водой. Вцепившись когтями в шею жертвы, сокол клевал и долбил ее в голову, а лебедь, стараясь освободиться, бил по воде крыльями, поднимая тучу брызг.

Со стрелой в зубах, с луком в левой руке Охотник споро работал веслом, направляя суденышко к месту схватки. Когда он подплыл на выстрел из лука, сокол был уже в воде, а окровавленный лебедь из последних сил бил его клювом и крыльями. Прозвенела тетива, стрела пронзила лебедя, он встрепенулся, звонко закричал и уронил голову. Бездыханного кликуна и живого, но беспомощного сокола подхватило течением и понесло навстречу челноку. Охотник достал лебедя веслом и бросил на груду добычи, потом поддел сапсана и швырнул туда же. Хищник сразу поднялся на ноги и, сверкнув глазами, беспомощно волоча намокшие крылья, проковылял на нос лодки и там затих. А человек размашистее заработал веслом, радуясь тому, что мясо лебедя даст ему силы добраться до становища, не трогая дичи, которую он добыл для семьи. Становилось все холоднее. На борта лодки начала намерзать шуга, весло обледенело, а у сокола смерзлись перья на хвосте и на крыльях. Сапсан сидел неподвижно, глубоко втянув голову, и казался неживым. От холодного купания и позора он, наверное, умер бы, но огонь соколиного сердца не хотел угасать.

Охотник причалил к берегу, выбрал местечко, рано обогреваемое утренним солнышком, и разгрузил лодку. Он достал огниво, высек огонь и, разведя костер, вернулся к челноку, чтобы вытащить его на берег.

Сокол сидел на прежнем месте. Человек осторожно и ловко взял его в руки и, вернувшись к костру, так же умело посадил его на сук неподалеку от костра. Встрепенувшись, сапсан пытался подняться выше, отодвинуться от огня, но не смог и затих, нахохлившись.

Обогретый костром, он оживал, и глаза его сверкали строже. А человек, сидя на барсучьей шкуре, ощипывал лебедя. И чем жарче разгорался огонь и быстрее росла куча лебяжьего пуха, тем больше оживал сокол.

Он уже начал обсыхать, но сидел неподвижно, только следил за движениями человека, замечая, как росла горка пуха и обнажалась грудь лебедя. Ощипав птицу, охотник на конце копья поднес кусочек лебединого сердца соколу.

Хищник насторожился и подвинулся по сучку выше, но и острие копья с кусочком мяса поднялось к его клюву. Учуяв мясо, сапсан проворно схватил кусок и проглотил с жадностью. Он хватал и глотал подносимые кусочки мяса с каждым разом все смелее и доверчивее. А человек кормил сокола и думал: «Хорошо бы заставить служить себе эту умную, смелую и быструю птицу!»

Потом Охотник обжарил на углях кусок мяса для себя и, покончив с едой, задремал у огня на барсучьей шкуре. И сокол дремал на сучке, нахохлившись и взъерошив перья, чтобы скорее просохнуть. Тепло костра, отраженное стеной обрывистого берега, согревало человека и птицу. Когда огонь замирал, серая фигурка сапсана пропадала, только белое горло и черные щеки выделялись на диком фоне обрыва. Перед восходом солнца охотник, еще не проснувшись, вдруг почувствовал, как сокол, обдавая его ветром, спустился с сука ему на грудь и, склонившись над ухом, прошипел что-то очень важное и доброе, но непонятное. Шипящая речь птицы становилась все явственнее, и человек наконец ясно услышал: «Соколы умеют платить добром за добро. Отныне все дети и внуки мои и все соколы, какие будут жить на свете, попадая в руки человека, будут служить ему в охоте как ручные ловцы надежно и верно! Весной достань из гнезда соколиного птенца нелетного и выкорми сердцем лебедя, и будет он надежным твоим помощником в охоте на крылатую дичь, быстрее стрижа и голубя, ловчее орла, умнее черного ворона!» Вслед за последними словами сапсан опять зашипел что-то невнятное, глаза и перья его загорелись жарким светом. Охотник плотно зажмурился, взмахнул руками и проснулся. Огненный шар-великан, казалось, купался в полноводном русле реки, заливая утренним светом крутобережье, где ночевали человек и сокол.