Сакариус Топелиус - Сказки Топелиуса Страница 5

По залу кувыркались неуклюжие снежные чучела, а в углу, на огромном ледяном троне, сидел сам снежный великан.

Борода у йего была из тонких длинных сосулек, мантия из пушистого снега, а сапоги из замороженного, ягодного сока.

— Здравствуй, Канут-музыкант! — сказал великан. — Что с тобой случилось? Ты совсем превратился в сосульку!

— Что же в этом удивительного, — сказал Канут, потирая замерзшие руки, — На то и зима. Впрочем, немудрено превратиться в сосульку и летом, если на обед у тебя нет ничего, кроме столетнего мха, комариной ножки и каленого железа.

— Ну, пожалуй, после такой жирной и горячей еды ты не прочь поесть чего-нибудь холодненького, — сказал великан. — Эй, обер-снежное чучело, дай ему кусочек замороженной ртути!

— Кажется, это совершенно лишнее, — сказал Канут, стуча зубами от холода. — А вот от кружки теплого молока я бы, пожалуй, нё отказался.

— Кто смеет говорить о тепле в моем присутствии! — закричал великан. — Обер-снежное чучело, окуни-кa этого мальчишку семь раз в ледяную воду да повесь на сучок, чтобы он немного остыл. А то больно уж горяч парень!

Наверное, Канут так бы и замерз, если бы у него не было волшебной дудочки Но он успел вовремя сунуть ее в рот и громко задудел: тра-та-та! тра-та-та!

И вдруг лицо великана сморщилось, и весь он затрясся от смеха. Сосульки со звоном посыпались у него из бороды, но он даже не замечал этого. Он просто покатывался со смеху, и дело кончилось тем, что он и вправду скатился со своего трона. Голова у него отдалилась, руки-ноги отскочили, и весь он рассылался на тысячу ледяных осколков.

И все его придворные чучела тоже катались со смеху до тех пор, пока совсем не развалились.

Самому Кануту и то стало смешно, и он едва удерживался, чтобы не расхохотаться.

Даже стены не могли устоять на месте, они тоже пустились приплясывать, и скоро от всего дворца остался только огромный снежный сугроб.

Поднялась метель. Страшный вихрь закружил столбом снег, подхватил Канута и куда-то понес его…

Когда Канут расскрыл глаза, он стоял на лесной тропинке. Снег растаял, быстрые ручьи бежали по всему лесу.

Опять настало лето, зазеленели деревья, защебетали птицы.

Не теряя времени даром, Канут снова пустился в путь.

«Кажется, я не много выгадал оттого, что пошел короткой дорогой», — подумал Канут, взглянув на небо. Солнце уже склонялось за вершины деревьев, было далёко за полдень.

Наконец, лес поредел, и Канут вышел на проселочную дорогу. Отсюда до усадьбы господина Петермана было уже совсем близко, Канут прибавил шагу. Но как он ни спешил, а всё-таки к обеду опоздал.

Когда Канут вошел в дом, все уже сидели в столовой за столом.

— Добро пожаловать, Канут-музыкант! — сказал господин Петерман, увидев его. — Что же это ты опоздал?

— Как же мне было не опоздать, когда я уже три раза был в гостях и успел попробовать каленого железа, замороженной ртути и комариной ножки, — сказал Канут.

— Ого, не слишком ли это много? Боюсь, как бы ты не объелся, — сказал господин Петерман. — Хорошо, по крайней мере, что мы тебя не ждали. После такого богатого угощения ты, конечно, откажешься от обыкновенной жареной утки. Но чтобы тебе не было скучно смотреть, как мы едим, поиграй нам на своей дудочке, Канут. Ты ведь отличный музыкант!

«Это будет похуже каленого железа и замороженной ртути» — подумал Канут. А вслух сказал;

— Извольте! Если вам хочется, — я поиграю.

Он вытащил свою дудочку и легонько дунул в нее.

«Ой-ой-ой!» — грустно затянула дудочка.

И сразу же у господина Петермана и его гостей опустились головы, губы задрожали, как у маленьких детей, когда они собираются плакать, а на глазах выступили слезы.

— Знаешь что, Канут, — громко всхлипывая, сказал господин Петерман, — лучше садись с нами обедать. Что-то твоя музыка не очень веселая!.. — И, уткнувшись лицом в салфетку, он залился слезами.

— Ну, что ж, если вы так просите меня, я могу составить вам компанию, — сказал Канут.

Он спрятал дудочку в карман и сел к столу.

Понемногу гости успокоились. Они вытерли слезы и, с опаской поглядывая на Канута, взялись за вилки.

А Канут, как ни в чем не бывало, принялся уплетать за обе щеки и суп, и пирог, и жареную утку.

И наверное он просидел бы за столом до сегодняшнего дня, если бы не вспомнил, что его ждет бабушка и что он обещал ей принести к ужину кусочек сыру.

ПОДАРОК МОРСКОГО ЦАРЯ

Жил когда-то рыбак по имени Матвей, по прозванию Лосось. Жил он на берегу моря. Да и где же рыбаку жить, как не на берегу моря? И была у него жена — Марья Лососиха. Да и как же ее иначе называть? Если муж Лосось, так уж, конечно, жена — Лососиха.

Ну, так вот. Зимовали они в маленькой хижине, которая глядела окошками прямо на море, а весной перебирались на крошечный островок, торчавший из воды, словно брошенный в море камень. Там была у них лачужка — еще меньше, чем на берегу. В ней даже выпрямиться во весь рост и то нельзя было. Вместо печки тут был очаг, сложенный из неотесанного камня, а вместо замка — деревянная щеколда. Зато крыша лачужки была украшена флюгаркой и флагштоком, как принято у самых настоящих моряков.

Весь островок был не больше рыночной площади, и, хотя каменщики его не мостили, ходить по нему было так же трудно, как по мощеной площади, — на каждом шагу то бугор, то выбоина. И всё-таки старики очень любили свой остров и даже находили его красивым.

Да и верно, на нем было не так уж плохо. Начать с того, что в расщелине возле самой лачужки росла рябина и три куста ольхи. Кто знает, как их сюда занесло. Но как бы то ни было, деревья росли на острове, крепко зацепившись корнями за камень. Правда, рябина была низкорослая, а ольха — тощая, но всё-таки весной и та и другая покрывались почками, а летом одевались листвой и даже давали тень.

Но это еще не всё. Кроме рябины и ольхи, на острове росли три пучка травы, мягкой как бархат, четыре стебелька тростника да столько же кустиков дикой ветреницы.

Как же тут не сказать, что остров был словно цветущий сад?

Лосось с Лососихой так и говорили.

Но что было самое замечательное, так это четыре луковицы, которые высадила Марья Лососиха.

Она долго выискивала место, где бь можно было посадить лук так, чтобы он не захирёл. Наконец, ей удалось найти небольшую ложбинку. Ничего лучшего для лука нельзя было и желать. С севера он был защищен от холодного ветра каменным выступом, а с юга его всегда пригревало солнышко. И лук отлично рос.

Правда, четыре луковицы — это не та с уж много, но Лососиха была очень довольна своим огородом.

Вот так и жили старик со старухой, Матвей с Марьей. Была у них еще собака — старый лохматый пес, из породы чистокровных дворняг, по кличке Принц.

Рыбак и его жена занимались рыбной ловлей (что же еще рыбакам делать, как не ловить рыбу?), а Принц сторожил дом. По правде говоря, сторожить было нечего, да и жилья на милю кругом — ищи, не найдешь, но какая же это собака, если она не сторожит хозяйское добро? А Принц был верным псом. Поэтому он исправно лаял на чаек, которые залетали на остров, и даже на флюгарку, когда она не в меру громко скрипела.

Всем известно, что три — счастливое число. Поэтому рыбак с женой весной ловили лососей, летом салаку, а осенью сигов. По субботам, если погода была ясная, море тихое и ветер попутный (опять считай до трех!), — они отправлялись в город. Там они продавали свежую рыбу и на вырученные деньги покупали немного муки, трубочного табаку для старика и кофе для старухи (всё три да три!).

Правда, в муку Лососиха прибавляла отруби, в табак — сушёный мох, а в кофе — жареный ячмень. Но всё-таки Матвей и Марья были всегда довольны. А если летом им удавалось засолить рыбы столько, что ее хватало на всю зиму, — они считали себя настоящими богачами.

И всё бы шло, как нельзя лучше, если бы Лососихе не вздумалось вдруг купить корову. Шутка ли сказать — корову! Всякий знает, что корова стоит не дешево. Лососиха готова была на какие угодно жертвы — только бы настоять на своем. Теперь она вдвое против прежнего разбавляла кофе ячменем и каждую сбереженную копейку откладывала на корову. Скоро y нее скопилось столько денег, что она уже смогла купить и не корову, но зато отличный бочонок для кислого молока.

Лососю вся эта затея пришлась совсем не по вкусу. Да и немудрено! Ведь, если говорить правду, старуха выгадывала эти копейки не столько на своем кофе, сколько на табаке старика.

— Выкинь ты из головы корову, — сердился Лосось; — Ну, подумай сама, пораскинь своим умишком, — что 1 ты будешь с ней делать?

— Как что буду делать? Буду доить ее да тебя же поить парным молочком и угощать простоквашей. А то и масло собью. Что, разве плохо?

— Молоко, масло! А кормить-то корову чем? Она ведь камень да песок жевать не станет.