Франсуа де Ла Круа - Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. Страница 5

Общее направление развития французской прозы XVIII века — и «реалистической», и «волшебной» — определяли главным образом писатели второго ряда, создававшие жанровые каноны. Великие, те, кто прославил эпоху Просвещения, — Вольтер, Дидро, Руссо — переосмысливали устойчивые схемы, ломали их, но не могли так или иначе не использовать их в своих произведениях. Наименее ярко сказочная традиция проявилась в творчестве Руссо. Его «Королева-причудница» — пародийное соединение композиционных приемов сказочной повести и сюжета дидактической сказки, причем действие неожиданно заканчивается сразу после экспозиции (дары фей) — в тот момент, когда оно только должно было начаться. Тот же прием — обман читательского ожидания,[7] отказ от возможностей, предлагаемых жанровым каноном, — использовал и Вольтер в «Белом и черном» (1764) и «Кривом крючнике» (1747, опубл. в 1774), в какой-то степени предвосхищающем «Красавицу по воле случая» Казота. Наиболее точно соответствует сказочным схемам его стихотворная сказка «Что нравится дамам» (1763), продолжившая традиции Лафонтена и Перро. Волшебные элементы постоянно возникают в философских повестях Вольтера — в экспозиции «Принцессы Вавилонской» (1768), в «Белом быке» (1774), построенном на мотиве волшебной метаморфозы, в «Задиге» (1747), философском романе, составленном из отдельных притч.

В эти же годы, в момент наивысшей популярности сказочных повестей появился и экспериментальный философский роман Дидро «Нескромные сокровища» (1748), где также линейный сюжет создается сочетанием и взаимодействием отдельных историй (под действием чудесного кольца «сокровища» рассказывают о любовных приключениях своих хозяек). Насыщая роман литературными реминисценциями, активно используя сказочную традицию, писатель превращает фривольный сюжет в исследование мира и способов его научного и художественного познания (литература, театр). Соединяя формы сказки, аллегории, утопии, путешествия, светского романа, сатиры, пародии, диалога, он разрабатывает и проверяет свои философские, политические, эстетические идеи, многие из которых вошли позднее в статьи «Энциклопедии» и трактаты. Таким образом, в произведениях Вольтера и Дидро получил завершение длительный цикл литературного развития: фольклорная волшебная сказка дала жизнь роману, из которого через много веков выделилась литературная сказка, в процессе эволюции вновь превратившаяся в роман.

После 1760 года литературная сказка идет на спад: число новых произведений уменьшается, в основном переиздаются старые (наибольшей популярностью пользуются по-прежнему д'Онуа и Перро), они включаются в 112-томную «Всеобщую библиотеку романов» (1775–1789), 39-томные «Вымышленные путешествия» (1787–1789). Итог столетней волшебной феерии подвел шевалье Шарль-Жозеф де Мейер, собравший в 41-м томе «Кабинета фей»[8] · (1785–1789) большую часть сказочных произведений (за исключением галантных повестей, сочтенных им недостаточно приличными). Этот памятник сказке похоронил живую традицию. Показательно, что в последних томах был напечатан в переводе с немецкого роман К.-М. Виланда «Победа природы над мечтательностью, или Приключения дона Сильвио де Розальвы» (1764) — пародия-исследование, литературная компиляция из множества французских сказок.

Последующие века разрушили ту двойственность, на которой держалась классическая литературная сказка, они брали лишь отдельные, необходимые им элементы. Из сокращенных, сглаженных переработок произведений Ш. Перро (выбрасывались все намеки на эротику, жестокость, литературную игру) возникли чисто детские сказки. Редкий, едва ли не уникальный для этой эпохи опыт языковой игры, порождения фантастики лингвистическими средствами, предпринятый М. де Любер («Принцесса Скорлупка и принц Леденец», 1745), был возрожден в «детской» культуре после знакомства с английской литературой «нонсенса», а во «взрослой» — писателями середины XX века (в том числе драматургами «театра абсурда»). Для готического романа, фантастической повести романтиков продуктивными оказались тяга к потустороннему, нагнетание страха (садистские преступления, пытки, сожжения, детоубийства, людоедство во множестве встречаются в сказках Перро, д'Онуа, Ла Форс, Гамильтона и других), атмосфера неотвратимого приближения гибели (классический пример — «Синяя Борода»; этот прием впоследствии энергично использовался и в психологическом детективе, и в символистской драме). Элементы научной фантастики, постоянно появляющиеся в сказках (например, создание людей при помощи искусственного оплодотворения отдельных яйцеклеток — «Зензоли и Беллина», 1746), подготовили почву для создания нового литературного жанра.

Столетняя история французской литературной сказки опрокидывает ходячие представления о классицизме и Просвещении как об эпохах сугубо рациональных, чуждых вымыслу, игре воображения. «Фантастические» и «правдоподобные» произведения не боролись друг с другом, а взаимодействовали и взаимообогащались. Сказка раскрепостила культуру, открыла перед прозой и поэзией новые повествовательные возможности, подспудно подготовила приход романтизма.

А. Строев

Жан де Лафонтен[9]

О собачке, которая разбрасывала драгоценности

(из Ариосто)[10]

К шкатулкам и к сердцам подходит ключ один.[11]И если сердца он не открывает —Благоволенье все же вызывает.Амур, любовных чар лукавый господин,Не зря победами гордится.И даже если пуст его колчан,Ключ золотой, когда он в руки дан,Поможет многого добиться.Амур, наверно, прав. Приятны всем дары.Неравнодушны к ним и принцы, и вельможи,Ну и красавицы к ним благосклонны тоже.Когда безмолвствует Венера до поры,Влюбленный лезет вон из кожиИ злато не выходит из игры,Да и Фемида[12] здесь молчит, похоже.Что делать! Это, видимо, закон.

Судья из Мантуи женился. Звался онАнсельм. Жена его, Аржи, была красива,Юна, свежа и сложена на диво,А он годами был обременен.[13]Муж откровенной ревностью своеюНевольно сам раздул успех жены.Из юношей никто не устоял пред нею —Все кавалеры были влюблены.О том, как каждый действовал из них,Рассказывать, пожалуй, слишком долго.Скажу лишь, что супружескому долгуАржи была еще вполне вернаИ к вздохам покоренных холодна.

И вот как раз тогда, когда утихНапрасный гнев судьи и в доме воцарилсяСемейный мир и лад, над ними разразилсяВнезапный гром: постановили властиНадежного посла отправить в Рим.Судья Ансельм, богатый, родовитый,Был в городе столь высоко ценим,Что получил почетный чин, а с нимПриказ: отбыть немедленно — со свитой.

Он тщился уклониться от напасти:Прелестную и юную женуОпасно оставлять совсем однуНа неизвестный срок! Вдруг он продлитсяПолгода или год? Ведь может так случиться!В разлуке могут вырасти рога!А честь судьи — особо дорога!Так размышлял Ансельм, тоской томим,Но был приказ — увы! — неумолим,И наш судья, стремясь унять тревогу,Перед отправкой в дальнюю дорогуТакую речь к супруге обратил:

— Я должен ехать. Так сам бог судил!Знай, для меня весь мир в тебе одной;Так будь, Аржи, мне верною женой!Клянись! Скажу как можно откровенней:Есть повод у меня для подозрений.Весь этот расфуфыренный народ —Что делает он у твоих ворот?Ты скажешь, что никто из них успехаНе смог достичь? Но муж — всегда помеха.А если я уеду — что тогда?Вдруг грянет неожиданно беда?Дабы не рисковать семейной честью,Прошу тебя, езжай в мое поместьеПод Мантуей, на берегу реки![14]Там будут дни твои приятны и легки.Беги от суеты, от подношений,От дьявольских любовных ухищрений!Подарки! В них все зло! Они — туман,Скрывающий соблазны и обман!Ты, коль появятся красавцы-претенденты,Знай, для чего им лесть и комплименты,И стань, как статуя, слепой, глухой, немой!Я все тебе даю: и замок мой,И драгоценности, и деньги, и владенья,Без всякого ограниченья.Доставь себе любые развлеченья,Но при одном условье: чтобы яЗнал, что любовь хранит жена мояЛишь для меня; чтоб, возвратясь из Рима,Уверился, что ты неколебима!Бедняга муж не знал, что наложил запретНа то, без чьих услад и развлечений нет!

Супруга поклялась торжественно и с жаром,Что нечувствительна к мужским коварным чарам,Что добродетель ей единственно милаИ он найдет жену такою, как была,Что будет гнать она дарителей жестокоИ честь хранить, аки зеницу ока.

Ансельм уехал. Верная жена,Обещанное выполняя строго,Тотчас велела все собрать в дорогуИ отбыла в их загородный дом.

Отъездом сим весьма огорчена,Толпа поклонников — их было много —Ей наносить визит отправилась гуртом.Но… их не приняли. Они ей досаждали,Сердили, утомляли, раздражали,Короче — все ей были немилы,Как ни вздыхали, как ни ублажали,И малой не снискали похвалы.

Ей не был неприятен лишь одинЗолотокудрый, статный паладин,Мечтательный, печальный и богатый.Он был красив, и пылок, и влюблен,Но не смягчил жестокую и он,Хоть расточал и вздохи, и дукаты.Однако слез и вздохов бьет родник,Не иссякая, — он нам дан природой.Богатство же — продукт иного рода,И вскоре золотой фонтан поник.Атис — так звали нашего героя —Увидел вдруг, что разорен дотла,Что на любовь надежда умерла,И был в большом отчаянье, не скрою.Решил он удалиться и в глушиИскать забвенья для больной души.Так, странствуя, он где-то повстречалКрестьянина, который, всунув палку,В норе змеиной злобно ковырял.— Зачем? — спросил Атис. — Тебе не жалкоЖивую божью тварь? Пускай онаЖивет себе! — Ну, нет! Кому нужнаТакая гадина! Я бью их без пощады! —Ответил тот. — Оставь ее, не надо! —Сказал Атис. Он вовсе не питалК семейству змей такого отвращенья.Напротив: на гербе его блисталЗмей золотой; змеи изображеньеЕго чеканный украшало щит:От Кадма[15] вел свое происхожденьеСтаринный род его — а был он знаменит.

Крестьянина Атис смог все же увестиИ жизнь змее спасти.

Уйдя от сохраненной им норы,Он продолжал свой путь до той поры,Покуда не набрел на лес дремучий,Где дуб стоял ветвистый и могучий,Где птичьи голоса глушила тишинаИ речь людская не была слышна.Там бедность с роскошью в достоинстве сравнялись,И только волки там под вечер появлялись.

Сначала думал он, что в тихий сей приютЗа ним его невзгоды не придут.Но — нет! Ему ничуть не полегчало.Страсть в отдалении — увы! — его терзалаЕще мучительней, настойчивей, больней,Чем в дни, когда он мог хоть повидаться с ней,С предметом грез своих. Он понял, что не скрытьсяОт горьких дум и надо возвратиться.— Атис! — сказал он сам себе. —Зачем противиться судьбе?Аржи, конечно, бессердечна,Бесчувственна, бесчеловечна,Но дни, когда ее не слышишь ты,Ужасней, чем безмолвье глухоты;Ее не видя, ты лишился зренья…Тебе не вынести подобные мученья!Ты без своих оков беспомощен и слаб.Вернись же к ним, несчастный беглый раб! —И он, стремясь назад, к своей неволе,Пустился в путь, не сомневаясь боле,В надежде робкой обрести покой.

Вдруг перед ним в златых лучах закатаВозник дворец, украшенный богато,Воздвигнутый волшебною рукой.И нимфа в королевском одеяньеС улыбкой неземной и ясным взглядом —Виденье из несбыточной мечты,Прекрасное небесное созданье —Вдруг, как во сне, с ним оказалась рядомИ молвила: — Достоин счастья ты!Я так хочу, Атис, а я ведь все могу!Я — покровительница Мантуи и фея.Меня зовут Манто.[16] Прими же, не робея,Мои дары. Я — друг и у тебя в долгу.Знай, носит Мантуя мое издревле имя,И камни стен ее веленьями моимиЗаложены Давно, в былые времена.Мне много сотен лет, но, как любая фея,Я жить могу века, нисколько не старея,И делать, что хочу. Нам Парка[17] не страшна.Мы все наделены могуществом огромным.Приказываем мы различным силам темным,Но — и страданья нам назначены судьбойОт смертных на земле. И на день, раз в неделю,Утратив власть свою, — так боги повелели —Я к людям прихожу, но — становясь змеей.[18]Ты помнишь, спас змею ты в поле,Когда мужлана злая воляОт палки гибель ей несла?С тех пор дала я обещаньеИсполнить все твои желанья.Да, той змеею я была!Ты пламенно влюблен. Аржи — жестока.И одному тебе страданий не избыть.Но с помощью моей ты сможешь все купить —Не надо длительного срока —И бдительность судейских стражей,И дамы благосклонность даже.Пойдем же к ней! Швыряй и расточайТы драгоценности, как будто невзначай.Не бойся. В Люциферовой пещереИм нет конца. Они откроют двери,Коль ты захочешь, и в ее покой.Снабжу тебя я спутницей такой,Которая своей волшебной властьюАржи заставит загореться страстью.

Я обернусь собачкой и начнуПоказывать забавнейшие трюки,А ты — паломником, чья флейта тишинуНарушит песенкой. И мы под эти звукиПолучим приглашенье и войдем,Чтоб поразвлечь хозяйку, в этот дом.Для чуда много времени не надо.В собачку мигом превратилась фея,Атис — в паломника,[19] но с голосом Орфея,[20] —И вот они — внутри большого сада.Собачка — ну плясать и на траве резвиться,Выделывать немыслимые па,Атис — играть и петь. Вкруг собралась толпа —Садовник, куча слуг — восторженные лица.Хозяйка слышит шум. — Что там за тарарам?Кормилица идет — и вмиг бегом оттуда.— Сударыня, скорей! Пора взглянуть и вам!Какая прелесть! Ах, ну — истинное чудо!Там песик. Но какой! Такого не найти!Он понимает все и чуть ли не читает!А как танцует он! По воздуху летает!Вам нужно тотчас же его приобрести!Пусть этот пилигрим — коль жалко подарить —Продаст его для вас! — Хоть за любую цену!Пойду, попробую его уговоритьИ раздобуду вам собачку непременно!

На просьбу нянюшки ответил пилигримБез околичностей и очень откровенно,Что пса он не продаст ни за какую цену —Он самому ему необходим.Собачка, объяснил он, на ходуМеня снабжает всем, что пожелаю.Скажу лишь слово я — и тут же получаюИ драгоценности, и деньги, и еду.Ведь он не просто пес, а песик-чудо.Он может, дрыгнув лапкою любой,Стряхнуть с нее рубины, изумрудыИль бриллиант прозрачно-голубой.А коль его иметь у госпожи стремленьеСтоль сильно, что терпеть ей более невмочь,Я песика готов отдать без сожаленья,Но пусть она проспит со мною ночь.

Кормилицу ответ своею прямотойИ дерзостью сперва привел в негодованье.— Жена посланника и — пилигрим простой!Как можно! И какие основанья!А если кто-нибудь узнает? Ведь — скандал! —Но пилигрим был так хорош собой(Атис переменил и одеянье,И внешность так, что даже брат родной,С ним встретившись, его был не узнал),Что отказать ему ей не хватило духу:Хозяин, как и пес, очаровал старуху.Ведь шутка ли! Такой собачкой обладая,Затмишь богатствами сокровища Китая!Но, правда, ночь с посланницей вполнеС любой собачкою сравняется в цене!

Прости, читатель, не упомянулЯ, что Атис, ведя с кормилицей беседу,Собачке нечто на ушко шепнул.И тут же, улыбаясь, протянулСтарушке горсть монет, чтоб закрепить победу.Затем хозяйке передать алмазОн попросил, как дань любви и восхищенья.Проворная кормилица тотчасЗа щекотливое взялася порученье.К хозяйке неприступной в домОна отправилась бегомВ восторге, раже, упоенье,Сказать ей, как любезен пилигрим,Как он любовью к ней томим,Про песика и про его уменье.Рассказом изумленная сначала,Аржи, опомнившись, разгневанно вскричала:— Какая наглость мне такое говорить!Откуда у тебя взялась такая прыть?И с кем? Добро б то был мой паладин опальный,Атис, отвергнутый, несчастный и печальный!Он робок был и знал: я дерзких не терплю!Я отказала бы любому королю!— Сударыня! — Ей нянька возразила. —Ведь у него в руках таинственная сила!Да будь вы императора женойИль, более того, бессмертною богиней,Он бы не постоял ни за какой ценойИ смог бы Вас купить! Расстаньтесь же с гордыней!А Ваш Атис ему — и вовсе не чета!— Но мужу я клялась! — Святая простота!Да Ваш супруг и сам не без греха, поверьте!Как! Жить монашенкой теперь до самой смерти,Храня бессмысленный обет?Кто может выдать Ваш секрет?Кто может отличить уста,Что всласть и вдоволь целовались,От уст, которые сурово охранялись?И для кого хранить сокровища любви?Пропустишь счастья миг — потом, как ни лови, —Пропало! Молодость одна любви достойна!А мужа встретить Вы сумеете спокойно.Да, с красноречием своимНа совесть нянька постаралась.Аржи, бедняжке, только и осталось,Что посмотреть самой, каков тот пилигримИ какова его волшебная собачка.Дала согласье их принять гордячка.

Она в тот час была еще в постели:[21]Ленивица проснулась еле-еле.А пилигрим так подошел к альковуИ столь притом галантен был и мил,Что нашу даму просто изумил.Она подумала: «Ну, право слово,Кто так умеет к женщине войти —Не сплошь монахов на своем путиВстречал и не одних паломников суровых!»

Собачка с ним вошла. Увидела кровать —И ну на задних лапках танцевать,И кланяться, и приседать так ловко,Что привела Аржи в восторг, плутовка.Но это было лишь начало.Она тряхнула лапкой — и упалаС нее жемчужина, затем — рубин, топаз…Аржи с собачки не сводила глаз…Кормилица — тотчас же на колениИ стала драгоценные каменьяСтарательно и жадно собирать.Гость поднял кольца и браслеты тожеИ начал на руки хозяйке надевать,Хваля их белизну и нежность кожи, —А там, глядишь, и пылко целовать.Так незаметно время пролетало,И вдруг — как бы нежданно — ночь настала.[22]Аржи в его объятьях очутилась.И в этот самый вожделенный мигВдруг чудо превращенья совершилосьИ пред Аржи ее Атис возник!Она сим чудом бурно восхитилась:Манто ее от многих мук спасла —Теперь имело смысл обманывать посла!

Та ночь прошла, как несколько мгновений…За ней — еще… Так длилось долгий срок.Чем пламеннее страсть — тем откровенней;Ее не видеть и слепой не мог.Но ведь влюбленным не до ухищрений,Им мысль об осторожности не впрок!

Тем временем Ансельм свои делаЗакончил наконец, и столь успешно,Что папа щедро наградил посла,И тот домой отправился поспешно.Там управляющий Ансельму доложил,Что он шпионами хозяйку окружил,Что опросил соседей — всю округу —И нет причин подозревать супругу.И все же недоверчивый супругСам стал допрашивать и горничных, и слуг.Но все молчали и хранили тайну.Однако же считают не случайно,Что в женский спор встревает черт всегда.И вот пришла негаданно беда:Меж нянькой и Аржи случилась ссора.Кормилица сочла задетой честьИ на жестокую решилась месть:Хоть знала, что лишится места скоро,Измену выдала послу. Не хватит слов,Чтоб описать, какая овладелаИм ярость. Накаленный до предела,Ревнивец был на все, на все готов.

Он одного из слуг послал к жене в именьеС письмом, что дома он уже, но нездоров,И ждет жену назад, под мужний кров,Чтоб вновь ее обнять, — в великом нетерпенье.

Аржи не появилась. И тогдаОн вновь послал слугу с решительным приказомКоварную убить, прогнав из дома всех,Кто помогал ей скрыть ее ужасный грех.Желал он кровью смыть пятно позора разом,С изменницей-женой покончив навсегда.

Ансельм слуге сказал: даю тебе клинок,Чтоб заколоть ее. Она — исчадье ада!Вот золото, возьми. Тут первая награда.Иначе страшный грех я покарать не мог.Потом — беги! И знай, коль ты исполнишь свято,Что я велю, — потом щедрее будет плата.

Но знала обо всем жена,Собачкой предупреждена.Как об опасности людей предупреждаютСобачки? Теребят, скулят, рычат и лаютИ тянут за собой из дома то и дело.Но Фавори еще и говорить умелаИ на ушко Аржи шепнула: — Вам помочьМогу я, но сейчас — скорей отсюда прочь!Вас от жестокого убийцы я укрою.Не бойтесь ничего и следуйте за мною.

Они пустились в путь. И там, в густом лесу,Убийца их догнал и молвил: — Я несуПриказ судьи. Увы! Супруг ваш повелелНемедля вас убить! — Но тут он обомлел:Вдруг в облаке густом жена судьи пропала!Туман рассеялся — Аржи как не бывало.Слуга к хозяину вернулся, изумлен.Тот в ярости вскричал: — Тебе приснился сон!И сам отправился узнать, что там случилось.Приехав, видит он, что чудо совершилось:На месте, где вчера пестрел цветами луг,Невиданной красы дворец[23] воздвигся вдруг.Весь в золоте, в резьбе, повсюду украшенья,Вокруг дворца, в саду — роскошные растенья,Благоуханные и яркие цветы…Он в жизни не видал подобной красоты.Ворота — настежь. Он, робея, во дворецВступил. Безлюдно… Где владелец и творец?Все анфилады пышные открыты,И — никого! Ни короля, ни свиты…В конце концов, устав от долгого похода,Он встретил мавра — карлика, урода.Тот был тщедушен, зол на вид и хил.[24]Ансельм любезно с ним заговорил,Сочтя, что тот — уборщик помещений:— Милейший, кто хозяин сих владений?— Я! — был ответ. Судья наш, потрясенный,Испуганный, коленопреклоненный,Взмолился о пощаде. Видит бог,Такого он предполагать не мог!

Вскричал он: — О великий государь!Молю простить меня! Такого чуда,Как дивный ваш дворец, еще покудаНикто не видел — ни теперь, ни встарь!Он — обиталище богов, а не людей.Вы, государь, волшебник, чародей.— Ты получить его хотел бы в дар?(Ансельма тут чуть не хватил удар.)Да, да, тебе его я подарю.И это я без шуток говорю.Но при условии, что ты два полных дняПажом прослужишь у меня.Ты понял ли, что это означает?Какую паж работу выполняет?Кто виночерпием Юпитеру служил,Ты помнишь?

Ансельм