Миядзава Кэндзи - ЗВЕЗДА КОЗОДОЯ Страница 5

— Нет, нет, ни за что. Самый главный из нас — это тот, у кого самая острая шляпка. А самая острая шляпка у меня.

— Нет, нет, все не так. Самый главный из нас — это самый большой. Я — самый большой, и поэтому самый главный.

— Не правда это. Я гораздо больше. Разве вчера господин судья не так сказал?

— Нет, все не так. Самый высокий. Самый высокий — самый главный.

— Да нет же. Кто сильнее сможет толкнуть, тот и самый главный. Давайте потолкаемся и решим.

Каждый желудь талдычит своё, ничегошеньки не разобрать. Жужжат, ровно осы в разворошенном гнезде. Горный кот даже прикрикнул на них.

— А ну, угомонитесь все! Забыли, где находитесь! Тихо! Я требую тишины.

Конюх снова засвистел своим кнутом — «бах-бах» — пока желуди не утихли. Горный кот подергал себя за ус и сказал:

— Пошёл уже третий день вашей тяжбы, пора бы уже примирится!

А желуди опять за свое.

— Нет, нет, ни за что. Самый главный — это тот, у кого самая острая шляпка.

— Нет, нет. Самый главный — это самый круглый.

— Врешь! Самый большой.

Кричат желуди, надрываются, совсем ничего не разобрать.

Горный кот как гаркнет на них:

— А ну, всем замолчать! Совсем стыд потеряли, забыли, с кем разговариваете! Тихо, я сказал!

Конюх взмахнул в воздухе кнутом. Горный кот дернул себя за ус и снова заговорил.

— Повторяю. Сегодня третий день вашей тяжбы, неужели нельзя прийти к решению, наконец?

— Нет, нет, самая острая шляпка…

Словом, конца этому не было. Горный кот как взревет:

— Молчать! Надоели! Сейчас разберемся. Тихо, я сказал!

Конюх взмахнул кнутом, желуди приумолкли. Горный кот шепнул Итиро:

— Вот такие дела. Что прикажете делать?

Итиро рассмеялся.

— А давайте скажем им так. Лучшим желудем будет тот, кто самый глупый, самый некрасивый и самый вздорный. Я такую штуку как-то раз слышал на проповеди…

Горный кот радостно закивал, мол, лучше и не придумаешь. Затем напустил на себя важный вид, распахнул пошире атласную мантию, так чтобы была видна золотая накидка и произнес:

— Суд принял решение! Тишина! Отныне самым главным будет считаться самый глупый, самый невзрачный, самый вздорный желудь с треснутой шляпкой.

Желуди так и оторопели. Замерли на месте, никто и рта не раскроет.

Горный кот скинул атласную мантию, стер пот со лба и пожал руку Итиро. Конюх на радостях тоже раз пять посвистел в воздухе своим кнутом.

— Премного благодарю, — сказал Горный кот. — Такую сложную тяжбу за полторы минуты разрешили. Прошу быть у нас Почетным председателем. Не соизволите ли и впредь приходить сюда всякий раз, когда мы пошлем вам открытку? Разумеется, я щедро отблагодарю вас за труды.

— Да я и так согласен! И никакой благодарности мне не надо.

— Нет-нет, возьмите хоть что-нибудь. Это дело чести. А если мы будем писать так: «Уважаемому господину Итиро Канэта. Повестка на суд»? Не возражаете?

— Да не все ли равно, — ухмыльнулся Итиро.

Горный кот поразмыслил еще, потеребил ус, сверкнул глазами, и, наконец, решился:

— Пожалуй, позволю себе добавить следующее: «Вам надлежит завтра явиться в суд по срочному делу». Что скажете?

Итиро рассмеялся и ответил.

— Да нет, это как-то уж чересчур, пожалуй. Эту фразу писать не надо.

Горный кот задумался, будто не зная, что и сказать, с сожалением покрутил усы, опустил глаза и с печальным вздохом добавил.

— Ну, хорошо. Оставим текст таким, как был. Что же до платы за труды… Скажите, что вам больше по душе — один сё[6] золотых желудей или голова соленой кеты?

— Мне больше нравятся золотые желуди.

Горный кот сделал знак конюху, явно довольный тем, что Итиро не предпочел соленую кету.

— Быстренько набери один сё желудей. Если не хватит золотых, добавь позолоченных. Да пошевеливайся!

Конюх нагреб желудей, ссыпал их в мерку.

— Ровно один сё! — крикнул он.

Накидка горного кота затрепетала на ветру. Кот потянулся, прикрыл глаза и с ленивым зевком сказал.

— Приготовь-ка мою повозку.

И тотчас же явилась повозка, сделанная из огромного белого гриба. В повозку была впряжена мышастая лошадь весьма диковинного вида.

— Доставим тебя до дома, — сказал Горный кот.

Они с Итиро забрались в повозку, а конюх еще засунул туда полную желудей мерку. Засвистел кнут. Раздался грохот.

Повозка взвилась в воздух. Деревья и кусты закачались, стали призрачными, как дым. Итиро любовался золотыми желудями, а Горный кот с рассеянным видом смотрел куда-то вдаль.

Пока они летели, желуди теряли свой золотой блеск. И через несколько мгновений, когда повозка коснулась земли, в мерке уже лежали самые обычные желуди. Золотая накидка Горного кота, и конюх, и повозка из гриба в мгновенье ока растаяли в воздухе, и Итиро оказался перед крыльцом собственного дома, и в руках у него была полная мерка коричневых желудей.

Больше Итиро посланий от Горного кота не получал. Иногда он даже жалел, что не согласился на формулировку: «По срочному делу надлежит явиться в суд».

ВОЛЧИЙ ЛЕС, ЛЕС БАМБУКОВОЙ КОРЗИНЫ И ВОРОВСКОЙ ЛЕС

К северу от пастбища Коиваи находятся целых четыре сосновых бора. Сосны там черные-пречерные. Самый южный именуется «Оиномори» — «Волчий лес», еще один — «Дзарумори» — «Лес бамбуковой корзины», за ним следует «Куросакамори» — «Бор на Черном холме» и, наконец, самый северный бор — «Нусутомори» — «Воровской лес».

Когда выросли эти леса, и отчего у них такие причудливые названия, знаю лишь я, да огромная скала, что стоит посреди Куросакамори. Она-то и поведала мне эту историю.

Когда-то, давным-давно, вулкан на горе Иватэ несколько раз извергал огненную лаву. Всю округу засыпало пеплом. Черная скала рассказывала, что ее тогда как раз выбросило из жерла вулкана, и она рухнула на то самое место, где лежит и поныне.

Когда вулкан успокоился, на полях и холмах стали прорастать травы, с колосками, и без колосков, пока не покрыли всю землю, потом зазеленели дубы и сосны. Так и появились четыре бора. В то время у них еще не было названий, каждый бор был сам по себе, а про соседей и ведать не ведал. Как-то раз в осенний день, прохладный и прозрачный, как вода, ветер шелестел сухой листвой дубов, а по серебряному венцу горы Иватэ бежали четкие черные тени облаков.

Четверо крестьян в накидках из коры смоковницы, крепко прижимая к себе топорики, кирки и мотыги, а также кое-какое оружие, которое всегда сгодится в горах и на равнине, перевалили через гребень кремниевой горы, а затем широким шагом вышли на небольшую равнину, зажатую между четырьмя борами. Тут они обнажили свои большие тесаки.

Шедший впереди указал на окрестные горы, черно-белые, как картинки в волшебном фонаре:

— Что скажете? Похоже, неплохое местечко. Для поля подходящее, и лес рядом, и вода чистая. Да и солнца полно. Решено, остановимся здесь!

На это другой крестьянин заметил:

— Только годится ли почва? — Он сел на корточки, выдернул стебель мисканта, землю с корней стряхнул на ладонь, помял пальцами, лизнул языком и заключил:

— Ну что ж… Не сказать, что превосходна, но и не дурна.

Третий крестьянин огляделся вокруг с таким видом, будто вернулся в родные края, и сказал.

— Ну, стало быть, здесь и останемся?

— На том и порешим, — кивнул четвертый, который до этого и рта не раскрыл.

Все возликовали, сбросили со спины поклажу, обернулись назад и громко закричали.

— Эй, эй, сюда! Скорее все сюда!

И тут из зарослей вышли три раскрасневшиеся женщины с большими свертками за спинами. А за ними с радостными воплями на поляну высыпали ребятишки лет пяти — шести. Девять человек.

Тогда мужчины, повернувшись в разные стороны, дружно закричали.

— Эй-эй! Можно ли нам распахать здесь поля?

— Можно, — ответили хором четыре бора.

— А можно дома здесь построить?

— Да, — ответили хором леса.

— А можно огонь здесь разжечь?

— Можно, — ответили хором леса.

А крестьяне не унимались:

— А можно деревья срубить?

— Можно, — ответили хором леса.

Крестьяне радостно хлопнули в ладоши, женщины чуть ли не в пляс пустились, а дети загалдели, принялись озорничать, за что женщины их хорошенько отшлепали.

Не успел еще и вечер спуститься, как уже был готов первый маленький домик из бревен, с крышей, крытой мискантом. Дети веселились, прыгали и бегали вокруг него. Со следующего утра мужчины уже трудились, не покладая рук, выкорчевывая мотыгами траву на поле. Женщины собирали плоды каштанов, которые еще не успели растащить белки и полевые мыши, рубили сосновые ветки, заготавливали хворост. Не успели и оглянуться, как грянула зима.

Всю зиму леса старательно защищали людей от снеговеев, вьюг и буранов. Однако дети все равно мерзли, прикладывала красные распухшие ручонки к шейкам и плакали: «Как холоде но, как холодно».