Владимир Колин - Сказки Страница 5

— Вот тебе Салкостина плеть, батюшка! — говорит Пшеничное Зерно, а сам старика обнимает, целует. Заплакал тут старик от радости.

Позвал Пшеничное Зерно всех за ворота, вынул из-за пазухи медное яблоко да как щелкнет плеткой колдуна Салкости! Тотчас вырос перед ними медный замок с башнями и со службами, с несметными богатствами. Стоит замок, на солнце сверкает-светится, а старик дивится, не знает, явь ли это или сон ему, старому, снится.

Только теперь дед узнал, какая сила в Салкостиной плети.

Со слезами на глазах обнял старик сына и стал просить прощения за то, что услал его в такой страшный, опасный путь.

— Ничего, батюшка! — ответил ему Пшеничное Зерно. — Зато погляди, какой невестой и какими товарищами я обзавелся!

Увидел старик златокудрую девицу-красавицу и обрадовался, что у него и дочка есть. А потом послали они за родителями девушки и отпраздновали богатую свадьбу. И сошелся на свадебный пир народ со всего того края, и пировали все семь дней и семь ночей, пока досыта не напились, не наелись. А плясали на той свадьбе так, что огонь из-под сапог сыпался. И я на том пиру был, мед, пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

Черная трава

Жил-был когда-то за тридевять земель, за морем Оперенцией[2] бедный крестьянин. И был он так беден, что беднее его на всем свете не сыскать. У того человека был полон дом детей. И все ленивые, других таких лентяев опять-таки днем с огнем не сыскать. Чтобы не вставать с места, нарезали они себе прутиков — покороче да подлиннее — так все этими прутиками к себе и подтягивали. И целый-то день они валялись, кто на полу, кто на лавке, кто на печи, и молчали, потому что им и говорить-то было лень. Только самый младший не был похож на братьев. С утра до поздней ночи работал он наравне с отцом и все делал ловко, весело, с охотой. Но сколько бы они с отцом ни заработали, все съедали вечно голодные рты лентяев. Видит бедняк, что ему с нуждой не справиться. Вот вошел он как-то раз в избу, собрал все прутики, пожег их в печи и говорит:

— Ох, вы лентяи, дети мои милые! Так и знайте: больше я на вас не работаю! Ступайте себе, куда глаза глядят, сами себе на хлеб зарабатывайте. И хоть у меня сердце кровью обливается, отпущу я с вами Яноша, вашего младшего брата. С ним, я знаю, вы не пропадете! Слышали?

Но лентяи, как лентяи! От лени ни один даже рта не открыл — лежат и молчат.

Вот настал полдень. Глядят лентяи направо, налево, никто с едой не идет. Хотели они, было, встать, да так и не встали — лень не пускает.

— Братцы, — начал один из них, но, сказав это, почувствовал, что так устал, так устал… И заснул. А другие обрадовались: хорошо! слушать не надо, и тоже позасыпали.

Ну, а к вечеру начало у них от голода животы подводить. Проснулись лентяи. Поглядели-поглядели, с боку на бок перевернулись, — нет, и не пахнет ужином…

— Братцы… — начал снова тот, что в обед говорить собирался. Поглядели лентяи друг на друга. Что это с их братцем случилось?

Ишь, сколько слов сказал! Может, и в самом деле перестал парень лентяем быть. Лежат лентяи и удивляются, а один даже хотел этого говоруна о чем-то спросить, но только и сумел вымолвить — Ты… не…? — и зевнул от усталости.

А тот подумал, что брат хочет его спросить, не проголодался ли мол, он.

— Ага… — выдавил он из себя с превеликим трудом. И замолчали оба… Те, что разговаривали, мертвые от усталости, лежат, а те, что слушали, не меньше их устали. Пришла ночь, заснули лентяи.

На другой день, к утру, голод стал их мучить не на шутку. Несмотря на свою лень, стали они в один голос кричать:

— Есть хо-тим!

— О-ох, лентяи вы мои, — отвечал им отец, — я же вам сказал, нечем мне вас кормить и работать на вас я больше не хочу и не буду. Вставайте, отправляйтесь по белу свету счастья искать.

Тут лентяи не на шутку испугались. Испугались, и ну с испугу вставать-подниматься. И так давно они с места не двигались, что им все казалось, вот-вот у них либо нога, либо рука оторвется, сломается.

Но, к их удивлению, ничего такого не случилось. Вышли лентяи во двор, с превеликой жалостью друг на друга поглядели и пошли прочь из дому. Янош встретил их громким смехом.

— Ну что, решились-таки, удальцы?

— Ты… — начал было один из братьев, но, вспомнив, что среди них уже есть один, который перестал быть лентяем, не закончил, ожидая, что тот за него доскажет. А тот и не думает говорить. Достаточно с него и того, что встать пришлось. Стоят лентяи, спиной стены избы подпирают, а отец глядит на них и говорит:

— Ах, вы, мои лежебоки! Советов я вам давать не стану, потому что с тех пор, как я вас помню, я все вас учил, все советовал, а ничего-то к вам не пристало. Но хоть одно запомните: будьте вежливы, — с людьми повстречаетесь, не забудьте с ними поздороваться. Поняли?

— Поняли, батюшка! — воскликнул Янош, а лентяи только грустно головами кивнули.

Обнял отец каждого из них на прощание, — лентяи-то они, а все же его кровь и плоть. Прижал он и Яноша к груди, и пошли братья по белу-свету счастья искать.

Пошли они, да так быстро, что даже улитки их обгоняли и радовались: вот, мол, не мы, оказывается, самые медлительные. День пути для лентяев на целый месяц растянулся. Видит Янош такое дело, собрал их, да и говорит:

— Послушайте, братцы! Я придумал, как нам скорее идти!

— Ско?.. — удивленно начал один из лентяев.

— …ре?? — продолжал другой.

— … е??? — с испугом докончил третий. Улыбнулся Янош и крикнул:

— Ну да, скорее! Что, не нравится?! Вот как мы сделаем! — Выбрал он хорошую хворостину, потолще, и начал ею по воздуху хлестать.

— Видите, — говорит, — это дело понятное! Я пойду сзади вас и буду вот этак по воздуху хворостиной стегать. Кто быстрее пойдет, того не задену, а кто отстанет — получит по спине. Понятно?

Тяжело тут пришлось лентяям. Трудно быстро-то идти, того и гляди, устанешь, но и с Яношем спорит тоже утомительно! Принялись они было думать, как им быть, да разве Янош им на раздумье время оставил! Знай, хворостиной размахивает! Лихо за спиной у них хворостина посвистывает. Стали лентяи поторапливаться. Страх-то перед хворостиной сильнее лени оказался!

Идут они по дороге, шагают. А Янош позади, будто стадо гусей гонит. Шли они, шли и повстречался им старый-престарый дед. Вспомнили лентяи отцовский завет, да поленились рты раскрыть, поздороваться. А Янош так занят был, братьев подгоняючи, что сразу старика прохожего и не заметил. Только потом, когда тот позади остался, вспомнил Янош, что с дедом-то он не поздоровался.

— Эй, братцы! — крикнул он лентяям. — Стойте! Передохнем немного!..

Тут лентяи не стали дожидаться второго приглашения, мигом улеглись на обочине дороги, снова их одолела лень, от которой их Янош хворостиной лечил. А Янош торопится, бежит за стариком. Нагнал его, снял шапку, поклонился да и говорит:

— Прости ты меня, дедушка! Не сердись! Когда мы от батюшки из дому уходили, он нам наказывал, чтобы со встречными людьми всегда здороваться. Я, было, отцовский наказ запамятовал! А как вспомнил, побежал за тобой! Добрый день, дедушка!

— И тебе того же желаю, — улыбнулся дед. А потом и спрашивает:

— Что с этими парнями, которых ты, как гусей, хворостиной гонишь?

— А то, что братья мои такие бездельники и такие лентяи, хуже не встретишь. Не знаю, что мне с ними делать!

— Чего же ты их пасторами[3] не сделаешь? — спрашивает старик. Обрадовался Янош, поблагодарил его за совет, а старик ему и говорит:

— Что до тебя, сынок, я вижу, что ты парень толковый. Я-то столько лет на белом свете живу, что кое-что понимаю. Вот что я тебе посоветую: говорят, в имении здешнего графа — вон там, за тем лесом — растет черная трава. Трава эта — волшебная. Кто ее имеет, чем угодно оборотиться может. Ступай и наймись к графу в батраки. Найдешь черную траву и носи ее с собой, не расставайся, она тебе пригодится…

Поблагодарил Янош старика и пошел братьев будить. А те на обочине лежат, храпят.

— Вставайте, братцы! Пора и нам в путь-дорогу! — крикнул им Янош.

Но лежебоки только тогда в путь пустились, когда за спиной у себя опять услыхали свист хворостины. Зевая да потягиваясь, они еле на ноги повставали. Подстриг их Янош, рубахи им сменил и погнал братцев дальше. В каждом селе, через которое проходили, он оставлял по одному брату.

Наконец, остался он один. Пошел Янош прямо к тому лесу, где лежало имение графа, о котором ему встречный старик рассказывал.

Темно в лесу. Остановился Янош, бросил хворостину и вырезал себе из молодого дубка здоровенную дубину. Идет, посвистывает. Вдруг из-за дерева выходит ему навстречу старая-престарая да косая старуха, страшнее смерти. Нос у старухи длинный, как клюв у совы, книзу загнут.

— Стой! — крикнула, и страшно отдался ее голос в лесу. — Как ты смеешь по моим владениям расхаживать?