Джон Бойн - Ной Морсвод убежал Страница 5

На миг – очень короткий – Ной вспомнил о родителях. Как они, должно быть, волнуются, обнаружив, что он убежал из дома, – ведь наверняка уже поняли. Ничего они, конечно, не поймут. Решат, что он эгоист. Но остаться дома… и наблюдать… Ноя передернуло: нельзя об этом думать.

Он отвернулся от дерева, попробовал совсем прогнать из головы папу и маму – и полностью сосредоточиться на лавке игрушек.

На ее двери.

На дверной ручке.

И, вообще-то даже не собираясь этого делать, Ной протянул руку, взялся за ручку, повернул, открыл дверь – и, не успев толком ничего сообразить, оказался в лавке, а дверь плотно закрылась у него за спиной.

Глава четвертая

Марионетки

Поначалу Ной не собирался заходить в лавку игрушек. Ему просто хотелось заглянуть в окно, посмотреть, что там выставлено. Денег у него все равно не было, но ведь не повредит глянуть на то, что он не может себе позволить. А кроме того, не помешало бы проверить, не толкутся ли внутри покупатели, – вдруг поймут, что ему тут не место, и вызовут сельскую полицию.

Но его как будто всосало в лавку помимо воли, словно собой он вообще не распоряжался. Случилось все, конечно, совершенно неожиданно, но теперь Ной думал: раз уж он тут оказался, лучше всего хорошенько оглядеться, посмотреть, что же тут за лавка такая.

Первым делом он заметил, до чего тут тихо. Причем это не такая тишина, которую слышишь, проснувшись среди ночи, если тебе снится нехороший сон. Когда с Ноем такое бывало, в его комнату сквозь щели – там, где окна плохо закрыли, – вечно просачивались странные непонятные звуки. В такие моменты он точно знал: снаружи есть какая-то жизнь, хоть сейчас вся она и крепко спит. То было отнюдь не безмолвное безмолвие.

А тут, в лавке, все было совсем иначе. Здесь тишина выглядела не просто тихой – она была полным отсутствием звука.

Ной в жизни побывал во многих лавках игрушек. Когда они всей семьей отправлялись за покупками, он подчеркнуто вел себя примерно – знал, что если будет послушным, ему перед возвращением домой разрешат зайти в такую лавку. А если будет совсем паинькой, есть даже возможность, что родители купят ему какое-нибудь особое угощение – хоть он его съест не дома, а на улице, а у них нет денег на роскошь. Поэтому пускай мама заставляет его примерять все школьные брюки, что есть в магазине, а потом все же выбирает самую первую пару, снятую с вешалки семь часов назад. Он все равно будет радостно улыбаться, как будто для восьмилетнего мальчика покупать одежду – самое увлекательное занятие, и ему вовсе не хочется орать во весь голос, чтобы стены торгового центра рухнули, а всех и всё – покупателей, продавцов, кассы, вешалки, рубашки, галстуки, брюки и носки – унесло в дальние уголки Солнечной системы, и мы бы о них больше не услышали.

В этой же лавке все было совсем не так, как в прежних. Ной огляделся, стараясь понять, чем же она отличается, и поначалу ему это не удалось.

А потом он сообразил.

Эта лавка игрушек отличалась от всех прочих тем, что здесь нигде не было видно ничего пластмассового. Вообще все игрушки в ней были деревянные.

По полкам тянулись поезда, длинные, из угла в угол, но и вагоны, и рельсы были из дерева.

В новые страны и к новым приключениям по прилавкам маршировали армии – тоже все деревянные.

Дома и деревья, лодки и грузовики – всевозможные игрушки, о которых такой заинтересованный ум, как у Ноя, мог только мечтать, – все здесь было сделано из твердого темного дерева, которое вроде бы само густо светилось и… Да, откуда-то издалека оно даже как-то гудело.

Вообще-то все здесь совсем не походило на игрушки. Казалось, это что-то гораздо важнее. Все, что Ной видел, было очень новым и каким-то другим. Вполне возможно, подумал он, что это единственная лавка на свете, где могут продаваться такие игрушки.

Почти все в ней было тщательно раскрашено – и не просто какими-нибудь обычными красками, как игрушки у него дома, с которых краска слезала, даже если на игрушку просто долго смотреть. Таких красок, как здесь, Ной нигде раньше не видел; он и назвать-то их толком бы не сумел. Слева от него, к примеру, стояли деревянные часы, и покрашены они были… ну, не совсем в зеленый цвет, а в такой, каким зеленый бы мог стать, если б у него было воображение. А с другой стороны возле деревянного стаканчика для карандашей лежала деревянная игровая доска, и главным цветом в ней был не красный; на такой цвет красный смотрел бы с завистью и краснел бы от смущения за собственную тусклость. А деревянные азбуки… ну, кое-кто сказал бы, что они раскрашены желтым и синим, но сказали бы они это, прекрасно зная, что эти простые слова – несносное оскорбление тех цветов, которыми светились буквы.

Но сколь любопытным бы все это ни было, каким бы удивительным и необычайным ни представало глазам Ноя, все это не шло ни в какое сравнение с теми игрушками, которые в огромных количествах увешивали все стены лавки.

С марионетками.

Их здесь были десятки. Нет, не десятки, больше. И не просто больше, а сотни, – в общем, может, за день и не сосчитать, даже на разноцветных деревянных счетах, лежавших на прилавке рядом. Марионетки были разных форм и размеров, разного роста и ширины, непохожих расцветок и силуэтов, но все до единой сделаны из дерева и раскрашены так ярко, что в них чувствовались жизнь и энергия. Все они казались очень живыми.

«Они совсем не похожи на кукол, – подумал Ной. – Слишком настоящие».

Рядами они висели на стенах лавки – на проволоках, прикрепленных к спинам, чтобы не упали. И были там не только люди – Ной видел и животных, и машины, и всякие неожиданные штуки. Но все – на проволоках, за которые можно было двигать их разными частями.

– Как необычайно! – пробормотал Ной себе под нос. Озираясь, он поймал себя на странном ощущении. Ему показалось, что все марионетки следят за ним взглядами, куда бы он ни пошел, как бы ни шевельнулся, – вдруг он что-нибудь потрогает и сломает. Или попробует сбежать с чужой игрушкой в заднем кармане.

Ровно такое случилось несколько месяцев назад, когда мама взяла его с собой на свою очередную неожиданную вылазку из дома. Она звала его с такой настойчивостью – говорила, что им больше времени нужно проводить вместе, что Ноя это как-то сбивало с толку. В тот раз, когда они шли вместе по магазину, в его карман неким таинственным манером забралась колода волшебных карт, и как ей это удалось, можно только гадать, потому что сам Ной карты эти совершенно точно не крал. Он вообще не помнил их на витрине. Но когда они выходили из магазина, их остановил довольно крупный, довольно неповоротливый и довольный потный дядька в голубом мундире и очень серьезно попросил их, пожалуйста, пройти с ним.

– Зачем? – спросила мама Ноя. – В чем дело?

– Мадам, – ответил охранник, употребив слово, от которого Ной засомневался, не переехали ли они вдруг жить во Францию, – у меня есть основания полагать, что ваш малыш выходит из магазина с предметом, за который не уплачено.

Ной поднял голову и посмотрел на дядьку со смесью негодования и презрения. Негодования – потому что он кто угодно – очень много кто, – но не воришка. А презрения – из-за того что больше всего на свете его раздражало, когда взрослые называют его малышом, в особенности если он стоит тут же, у них под носом.

– Это нелепица, – сказала мама, решительно покачав головой. – Мой сын такого ни за что не сделает.

– Мадам, тогда будьте добры сами проверить, что у него в заднем кармане, – сказал охранник. Ну и само собой, как только Ной сунул в этот карман руку, туда как-то забралась колода волшебных карт.

Я их точно не крал, – упорствовал Ной, удивленно разглядывая их. Портрет на пачке – Туз Пик – ехидно ему подмигнул.

– Тогда, быть может, ты объяснишь, что они у тебя делают? – вздохнул охранник.

– Если у вас есть вопросы, можете задать их мне, – отрезала мама Ноя, сердито глядя на охранника. Ее голос звенел от негодования. – Мой сын ни за что не станет красть колоду карт. У нас таких дома десятки. Я учу его мухлевать в покере, чтобы он еще до восемнадцати лет заработал себе состояние.

Охранник вытаращился на нее. Он привык к тому, что родители в такие моменты обрушиваются на детей, трясут их, пока зубы не застучат, чтобы добиться правды. Мама Ноя же совсем не походила на женщину, которая станет так поступать. Она выглядела мамой, которая, задав сыну вопрос, скорее поверит ребенку. А такое увидишь не каждый день.

– Ты же не крал эти карты, – спросила она, повернувшись к мальчику, и вопрос этот задала так, что он прозвучал утверждением.

– Нет, конечно, – ответил Ной, и это было правдой, потому что он их не крал.

– Ну тогда, – сказала мама, снова обращаясь к охраннику и пожимая плечами, – тут не о чем больше и говорить. Пока нам будет довольно извинения, но я считаю, вы должны сделать благотворительный взнос организации по моему выбору – как компенсацию за ваши облыжные обвинения. Скажем, на охрану каких-нибудь животных. Маленьких и пушистых, их я люблю больше.