Расмус-бродяга. Расмус, Понтус и Глупыш. Солнечная Полянка - Линдгрен Астрид Страница 57

— Что именно? — спросил Расмус.

Эрнст поднял на него взгляд.

— Вы сказали папашке и мамашке, что не вернетесь домой ночью? — спросил он.

— Да, у меня с собой палатка, — угрюмо ответил Расмус.

Лицо Эрнста озарилось легкой улыбкой.

— Вот как! Это только для того, чтобы ваши бедные родители не беспокоились. Но, собственно говоря, это и не нужно, вам вернут вашу псину уже сейчас. А потом убирайтесь на все четыре стороны и делайте что угодно… хоть в море бросайтесь, если есть такое желание.

Помолчав несколько мгновений, он повернулся к Расмусу.

— Да, тебе вернут твою собаку, хотя ты заслуживаешь хорошей взбучки… да и ты тоже, — сказал он, взглянув на Понтуса. — Но помните одно! Если вы хоть капельку проболтаетесь об этом позднее — даже очень не скоро — и нас потом накроют, то я устрою так, что вернусь сюда и убью эту поганую псину раньше или позже… Понятно?

— Понятно, — злобно ответил Расмус. — Убью да убью — долбишь одно и то же…

— Не возникай! — сказал Эрнст. — Тебе еще не отдали псину.

Расмус замолчал. Эрнст не спускал с него глаз.

— Знаешь ты такое место, которое называется Энгстуга? — наконец спросил он. — Берта думает, что вы, верно, знаете…

— А! Заброшенная усадьба по дороге к Бьёрке? — живо спросил Понтус.

Эрнст кивнул:

— Точно! В нескольких километрах к северу от города. Вы знаете, о чем я?!

Глаза Расмуса увлажнились.

— Глупыш там? Он был там все время… один?

Эрнст снова кивнул:

— Да… А зачем вы явились и сунули нос в эту грязь? Но ничего худого с псиной не случилось. Мотайте туда и забирайте Глупыша. Найдете его наверху, на чердаке!

Расмус сжал кулаки под носом у Эрнста:

— Да, мы заберем его, и, если он хоть капельку покалечен, я вернусь обратно и откушу тебе нос, старый ворюга!

Эрнст ухмыльнулся.

— Проваливайте! — сказал он.

Что они и сделали.

С тех пор как они участвовали в молодежном велосипедном пробеге «Вокруг Вестанвика», они не ездили быстрее. Дорога на Бьёрку была узкая и извилистая, и на поворотах их заносило в сторону так, что пыль вставала столбом вокруг задних колес. Им не встретилось ни души. На этой дороге самое большее, что можно было увидеть, — это крестьянская повозка, но сейчас, субботним вечером, даже этого не было.

— Послушай, — задыхаясь, произнес Понтус, — тетушка Андерссон жила в усадьбе Энгстуга, когда была маленькой, она сама рассказывала мне об этом. Стало быть, и Берта жила там.

— Да уж! Эта Берта умеет находить замечательные тайники, — угрюмо сказал Расмус.

Согнувшись над рулем, он выжал еще большую скорость… еще немного, и они будут там, еще немного, и он будет у Глупыша!

Последний отрезок пути им пришлось пройти пешком. Узенькая заросшая тропинка вела прямо через лес к заброшенной усадьбе, но она была такой каменистой и изрытой корнями, что ехать по ней на велосипедах не имело смысла. Они быстро спрятали велосипеды за кустами можжевельника и продолжили путь бегом. Вскоре лес поредел, и перед ними в весенних сумерках предстала Энгстуга — серая, необитаемая и молчаливая, в окружении старых замшелых яблонь, которые упорно цвели в одиночестве, хотя никто не интересовался, приносят они какие-нибудь плоды или нет. Много лет никто здесь не жил, давным-давно ни одна корова не мычала в маленьком сером хлеву, и ни один ребенок долгие годы не перелезал через замшелую каменную стену, не рвал цветы камнеломки, росшие с ней рядом. Но ведь когда-то та же Берта бродила вокруг… Кто знает, быть может, она была маленькой доброй девочкой, строившей игрушечные домики за погребом вместе с фру Андерссон… прежде чем вырасти и стать глупой, толстой и злой Бертой шпагоглотателя Альфредо.

Эрнст сказал «на чердаке»! Они рванули через проем в каменной стене, где когда-то давным-давно была калитка. Несколько прыжков — и они уже на прогнившем крыльце сеней; они дернули старую, топорно сработанную дверь, которая неохотно и со скрипом открылась. И вот они уже в темных сенях! Прямо перед ними узкая крутая лесенка ведет на чердак, где-то там наверху — Глупыш. Расмус побледнел от волнения.

— Глупыш не лает, — встревоженно сказал он… «Милый, милый Глупыш, лай, я хочу слышать, что ты жив», — молил он в глубине души, взбегая вверх по лестнице, и ноги у него дрожали.

Там, на чердаке, было сумрачно, но через маленькое оконце просачивался скудный свет, так что Расмус видел, куда идти… О, Глупыш, почему ты не лаешь?

Расмус рванул дверь на чердак.

В следующий миг он издал такой жалобный вопль, что Понтусу стало не по себе, когда он услыхал его.

— Понтус, его здесь нет!

— Его нет?

— Нет, но Альфредо здесь, и это, пожалуй, веселее, — услышали они хорошо знакомый голос, и из самого темного угла чердака вылезла хорошо знакомая фигура, которую они уже столько раз надеялись никогда больше не увидеть.

Расмус впал в бешенство. Словно дикий кот, налетел он на Альфредо.

— Где Глупыш? — заорал он. — Он мне нужен сейчас же, а не то я пойду в полицию! Понятно это тебе, старый ворюга?

— Ruhig, — сказал Альфредо, — спокойно, только спокойно! Как ты будешь жить дальше — маленький своенравный ребенок, который никогда не знает покоя?

Но Понтус тоже разозлился. Оттолкнув Расмуса, он встал прямо перед Альфредо.

— Ему надо вернуть собаку, — сказал он, глядя прямо в глаза шпагоглотателю, — иначе будет беда.

— Разумеется, — произнес Альфредо. — Ему вернут собаку, в этом я с вами совершенно согласен, надо только немного оговорить само время, когда это произойдет. — Он погнал их в комнату. — Пошли, у нас будет маленькая беседа!

Они были слишком ожесточены, чтобы испугаться, и только когда Альфредо тщательно запер дверь и сунул ключ в карман, мальчики поняли, что им грозит опасность… что они заперты в такой уединенной усадьбе вместе с таким отчаянным негодяем, как Альфредо!

— Зачем ты запер дверь? — закричал Расмус.

Альфредо, склонив голову набок, оглядел комнату.

— Не правда ли, какое здесь уютное местешко? — спросил он.

— Нет, никакое оно не уютное, — ответил Расмус.

Совершенно холодная комната с выцветшими обоями и грязным полом — трудно было воспринять ее как нечто особенно уютное.

Был там и открытый очаг, все еще закопченный после всех огней, горевших и угасших в нем много лет тому назад. Но в комнате стояло что-то на полке, появившееся, должно быть, совсем недавно; это была красивая белая картонка из кондитерской Элин Густавссон, Вестанвик, Стургатан, 13.

— Какие избалованные маленькие шалопаи-мальшишки, — сказал Альфредо. — Какая жалость, што вам не нравится комната, а мы-то думали, вы останетесь здесь на ношь.

— Да? И не мечтай об этом! — закричал Расмус.

Альфредо кивнул:

— Я ошень об этом мештаю. Хотя первым начал мештать Эрнст, у этого Эрнста бывают замешательные идеи!

— Надоело все это! — кричал Расмус. — Вы только врете и обманываете, и ты, и Эрнст!

Довольный Альфредо усмехнулся.

— Да, мы врем и обманываем, — сказал он. — Но ты не сердись на нас так за это. Понимаешь, для нас это не фунт изюму, и мы должны быть уверены в том, што нам ништо… гм… не помешает.

— Что именно… помешает? — спросил Понтус. — Что ты имеешь в виду, старый ворюга?

— Помешает какой-нибудь полицейский, прежде чем мы смоемся. Вот поэтому мы и не вернем вам раньше завтрашнего дня вашу уродливую собашонку… И еще: нешего говорить «старый ворюга», — упрекнул он Понтуса.

Расмус весь дрожал от злости.

— Но вы обещали! — закричал он. — И мы ведь обещали не доносить на вас, вы что, не слышите, что говорят?

— Да, да, — сказал Альфредо, успокаивающе помахивая своими огромными лапами. — «Держать обещание — это, пожалуй, здорово, но хороший замок держит лучше» — так всегда говорила моя мамошка.

Расмус был вне себя.

— Да? В таком случае я забираю обратно каждое словечко своего обещания, до последнего, слышишь ты, старый ворюга? Каждое словечко до последнего!