Агнешка Осецкая - Здравствуй, Евгений Страница 6

Евгений пришёл в ярость. Он охотно запустил бы в птиц чем-нибудь увесистым, но ничего, кроме сердца от довоенного утюга, у него не было. Поэтому он взял себя в руки и по книжке в жёлтом переплёте стал изучать польский язык.

В Варшаве на аэродроме Агнешка долго высматривала тётю Гелю (жену дяди Стася — владельца грузовика). Ту самую, которая, по мнению жены доктора Баобаба, одевалась безо всякого вкуса. Евгению было любопытно поглядеть на неё, но увы — на аэродром она не пришла. Агнешка опустила монетку в телефон-автомат и позвонила.

— Тётя Геля?

— Да, это я. И сейчас я очень спешу, потому что бегу к портнихе, Я шью себе фиолетовое плиссированное платье. А кто это говорит?

— Агнешка. Я прилетела из Стокгольма.

— Не может быть. Чудеса, да и только!

— Почему чудеса? Ведь я послала вам, тётя, открытку.

— Ну, знаешь, открытку… Открытка, наверное, за диван завалилась. И вообще неизвестно, когда эти самолёты прибывают.

— Известно, тётя. Надо было позвонить.

— А разве там есть телефон?

— Есть. Конечно, есть.

— Где? В самолётах?

— Нет, на аэродроме.

— Э-э-э, так туда невозможно дозвониться. Впрочем, это неважно. Садись в автобус и приезжай. Дядя будет в половине девятого. Улица Переулок, пятнадцать, не забыла?

— Не забыла, тётя.

И Агнешка с Евгением приехала на улицу Переулок, пятнадцать.

— Красивая птичка, — сказала тётя про Евгения. Она была в шёлковом бледно-зеленом плиссированном платье с розовыми цветами из меха, — Ты привезла что-нибудь?

— Евгения, — сказала Агнешка.

— И больше ничего? — удивилась тётя Геля, — Никаких вещей?

— Никаких, — сказала Агнешка.

— Ты такая же сумасшедшая, как твоя мать! Садись! Дядя Стась придёт в половине девятого, Ты тоже садись! — сказала тётя Евгению и посадила его на рояль.

Там лежали ноты под названием «Шведская полька».

Тётя и Агнешка ужинали.

Скоро наступила половина девятого, потом половина десятого, половина одиннадцатого, а дяди всё не было.

Евгений вспомнил, что в Швеции Привожу-Хлеб рассказывал о больших самолётах, летающих точно по расписанию, и о том, что люди, которым надо прийти куда-нибудь к половине девятого, стараются прийти в двадцать пять минут девятого, то есть на пять минут раньше.

«Тётя Геля и дядя Стась устроены совершенно иначе», — подумал Евгений.

В полночь пришёл дядя Стась и, увидев Агнешку, очень удивился.

— Что ты тут делаешь, детка? — спросил он ласково, И, узнав о большом путешествии Агнешки, огорчённо развёл руками. — Подумать только! Совершенно вылетело из головы! Лучше всего тебе переночевать у нас, а утром — увидим.

— Так вы, дядя, не отвезёте меня домой на своём грузовике? — захныкала Агнешка.

— Может, отвезу, а может, и нет, — таинственно ответил дядя.

— А где же твой грузовик? — поинтересовалась тётя, поправляя бледно-зелёные складочки на платье.

— Я одолжил его приятелю — ему надо было поехать на свадьбу к племяннице в Нижнюю Пщину. Неизвестно, вернётся ли он до понедельника, — сказал дядя Стась, а Евгений подумал, что и дядя Стась, и его приятель удивительно похожи на того самого Пекаря из Долины Сквозняков, который вдруг уехал погостить к своему дяде в Венесуэлу.

Потом Агнешка сыграла на рояле «Шведскую польку», и все до самого утра ели овощной салат.

В шесть часов вошёл слегка запыхавшийся приятель дяди Стася и закричал:

— Поехали в Нижнюю Пщину! Там свадьба, и очень весёлая!

Все быстренько надели шляпы, тётя взяла сладкий пирог, который она испекла к воскресенью, дядя взял рояль (на свадьбе пригодится) — и поехали.

Глава девятая. СВАДЬБА В НИЖНЕЙ ПЩИНЕ

Грузовик подпрыгивал на ухабах. До Нижней Пщины было ещё далеко, Евгений решил посвятить своё новое путешествие изучению польского языка.

— Агнешка, — сказал он, выглянув из-за книжки, — тут какая-то ошибка, Здесь написано: «Жница жнет жито, а в жите жужжит жужелица».

— Никакой ошибки! Так бывает! — энергично вмешался дядя Стась.

— А по-моему, это невозможно! — сказал Евгений.

— Отчего же? — вежливо спросила Агнешка. — Летом жницы жнут, и бывает, что в жито на минутку заглянет жужжащая жужелица.

— Но разве бывает столько жужжащих звуков в одном предложений?

— Бывает и больше. Представь себе, что жницы жнут жито, например, в Косьцежине, Ожише или Кшиже.

— Или в Щебжешине, — для большей точности добавила тётя Геля.

— Просто голова идёт кругом, — сказал Евгений и снова уставился в книжку.

Она была старая и потрёпанная. От жёлтых её страниц пахло табаком, и то и дело попадались разные удивительные фразы, Например:

Господин граф, кони ждут.

Или:

Поверишь ли, маркиза, какой-то человек изобрёл паровоз.

Или:

Карета подана. Увы, мне придётся откланяться.

Одним словом, книжка была куда старше моего дедушки, но Евгений не знал об этом и преспокойно учился, И к тому времени, когда они добрались до Нижней Пщины, он уже многое изучил.

Хату, в которой играли свадьбу, искать не пришлось, Вся она ходуном ходила от песен и плясок.

Свадьба длилась всего лишь две недели, Никто пока не устал, Все танцевали оберек, твист и «два притопа, три прихлопа» (или лет-кисс). У овина стоял милиционер и плакал, Какой-то мужчина играл ему на губной гармонике мелодию под названием «Никогда не гляди на меня таким взглядом».

На подоконнике сидели птицы и клевали крошки, Это были птицы польских полей и лесов. Агнешка поставила Евгения на подоконник и сказала:

— Поиграй тут с товарищами.

Она взяла дядю Стася за руку, и они вместе ушли в хату, ходившую ходуном от песен и плясок. Птицы улетели.

Евгений посидел в одиночестве на подоконнике и стал с грустью вспоминать Привожу-Хлеба.

Но тут рядом с ним села изящная Ласточка в чёрном платьице с белым воротничком. Она сделала два притопа, три прихлопа и спросила:

— Вы, я вижу, издалека?

— Не столько издалека, сколько свысока! Я видел облако так близко, как сейчас вижу тебя. Облако тоже было очень красивое!

— Ах, как интересно! Здешние птицы никогда не говорят мне ничего приятного. Вообще, скажу вам, жизнь в этой Пщине ужасная. Я, например, люблю музыку. Целыми днями готова сидеть на телеграфных проводах к слушать их пение. Но, поверите ли, никто из здешних простофиль не хочет пойти со мной на концерт.

— Я готов хоть каждый день ходить с тобой на концерт! Я готов купить тебе машину для мытья посуды или разделить с тобой своё сердце — выбирай что хочешь!

— Ишь какой! — крикнул вдруг Воробей, который прислушивался к их беседе уже целых пять минут, — Если вы сейчас же не извинитесь перед этой дамой, я сделаю из вас мочёное яблоко! — И он нацелил на Евгения свой острый клюв.

— Мочёное яблоко из меня не выйдет. Самое большее, что можно сделать, это разбить меня вдребезги. Я ведь глиняный, — сказал Евгений. — И вообще что тебе, собственно, надо, мой милый? — продолжал он, ещё не зная, какой у воробьев вздорный характер.

— Довольно! — крикнул Воробей. — Это уж слишком! Мне не нравятся ни заграничные облака, ни чужие края, из которых вы изволили приехать. Я считаю, что этот овин, например, тоже очень красив. Он не хуже всех ваших выдумок! И вообще полагаю невозможным и неуместным ваше обращение ко мне и к этой даме на «ты»! Я пан Воробей, а не просто какой-то воробьишко! Я с вами, сударь, коней не пас!

— В стране, из которой я приехал, многие люди и птицы обращались ко мне на «ты». Кроме одного колибри Лофа, который был ужасно заносчив.

— Мы все здесь колибри! Все! Понятно? — закричал пан Воробей, а Ласточка тихо слушала и с восхищением глядела на него.

Спустя мгновение они улетели, в полном согласии, а к Евгению подсела очень милая, но грустная чёрная птица. Это была галка. Галка, живущая в трубе. Следовало бы, собственно, сказать, что к Евгению подошёл Галок или Галкин, так как это был именно он, пан Галка, но пока ещё такого слова не придумали.

Итак, пан Галка подошёл к Евгению и спросил:

— Как поживаете, пан Евгений?

— Превосходно! А откуда вы знаете моё имя?

— Я знаю всё.

— А как вас зовут?

— Меня зовут Галка. Пан Галка к вашим услугам! Что новенького? Как дела?

— Всё в порядке. Пан Воробей, правда, искал со мной ссоры, и Ласточка почему-то улетела с ним, хотя уславливалась со мной слушать музыку проводов.

— Гм, это очень грустно, — сказал пан Галка, — И я, честно говоря, не вижу выхода. Всё это очень и очень грустно.

— А свадьба?

— Тоже грустная. Бесконечно грустная, — ответил пан Галка.

— Не слушай его, Женя, — закричала вдруг белая Гусыня, до сих пор дремавшая на солнышке, — Наоборот, у нас очень весело. Пан Галка вечно преувеличивает. Иди, я дам тебе сушёную сливу.