Эдит Несбит - Водяная магия Страница 6

(- Опять! — заметила Мэвис.)

«…уникального морского животного Бичфилд-он-Си приобретет еще одну достопримечательность, которая, без сомнения, привлечет сюда новые сотни туристов. Для этой цели уже снаряжены несколько лодок, оснащенных традиционными сетями, а также иными рыболовными приспособлениями — к числу последних надлежит отнести и лассо, с которым намеревается выйти на охоту предприимчивый мистер Каррерас, прибывший к нам из далеких пампас Южной Америки. Ловля тюленя с помощью лассо, тем более в наших широтах, является безусловным новшеством, обещая если и не произвести революцию в этом виде промысла, то по крайней мере дать немало пищи для разговоров любителям всего экстравагантного и экзотического».

— Ну вот, это все, — прошептал Фрэнсис и бросил взгляд на тетю Энид. — Тихо, она заснула.

Он сделал знак Бернарду и Кэтлин, и все четверо осторожно, стараясь не шуметь, переместились в самый дальний от тети угол купе. Здесь Фрэнсис шепотом прочел им ту часть статьи, в которой говорилось о русалке.

— Забавно, весьма забавно, — согласился Бернард. — Надеюсь, это и впрямь окажется белый тюлень. Я никогда в жизни не видел тюленя.

— А я надеюсь, что это будет русалка, и что они ее поймают, — сказала Кэтлин. — На живую русалку смотреть куда интереснее, чем на живого тюленя, даже если он белый.

— Если это настоящая русалка, то я как раз надеюсь, что они не смогут ее поймать, — в свою очередь заявил Фрэнсис.

— Я тоже так считаю, — поддержала его Мэвис. — Я почти уверена, что русалка не будет жить в неволе и наверняка очень скоро умрет.

— У меня есть предложение, — Фрэнсис осторожно оглянулся на тетю Энид, — завтра мы с самого утра пойдем на то место и попробуем ее найти. Мне кажется, она должна быть похожей на Владычицу моря.

— У Владычицы на картине не было хвоста, — возразила Кэтлин.

— А разве хвост — это самое главное в русалке? — не растерявшись, парировал Фрэнк. — Главное здесь то, что она похожа на людей, но при этом живет под водой. Будь дело только в хвосте, любая селедка или килька тоже могла бы считаться русалкой.

— Можешь не объяснять, я и сама понимаю, — сказала Кэтлин. — Ясное дело, килька — это не русалка. Она гораздо меньше и продается в консервных банках, а русалки…

— Было бы здорово, — прервал ее Бернард, — если бы нам вместо этих дурацких лопат и ведерок подарили всамделишные луки со стрелами. Тогда мы устроили бы охоту на белых тюленей…

— Или на русалок, — вставила Кэтлин.

— …и набили бы их целую кучу.

— Вот это да! — в восторге подпрыгнула Кэтлин.

Прежде чем Фрэнсис и Мэвис, потрясенные до глубины души кровожадностью своих младших родственников, смогли опомниться и решительно отвергнуть саму мысль о какой-либо охоте на русалок, в их разговор вмешалась тетя Энид, которая, пробудившись, тотчас отобрала у них газету, заявив, что подобное чтиво не предназначено для неокрепших детских умов.

Тетя Энид относилась к тому сорту людей, в присутствии которых вам почему-то кажется невозможным вести разговор о вещах, которые вас действительно интересуют. Вот и сейчас никто из детей больше ни словом не обмолвился о тюленях или русалках — они предпочли сидеть молча, а чуть погодя от нечего делать даже попытались читать «Эрика» и прочие якобы страшно полезные в воспитательном плане книжки, но тут их запала хватило, увы, ненадолго. Во всяком случае никто из них не продвинулся дальше третьей страницы.

Впрочем, жестокие речи Бернарда и Кэтлин насчет стрельбы из лука и целой кучи убитых русалок отнюдь не были забыты старшими детьми. Именно поэтому некоторое время спустя, уже после прибытия в Бичфилд и радостной встречи с мамой на платформе железнодорожной станции, они не стали напоминать младшим о своих планах на завтра, а просто присоединились к общему хору восторгов по поводу немедленного отъезда тети Энид. Как выяснилось, она давно уже запланировала провести часть лета в гостях у своих настоящих родственников в Буэнмауте и теперь, сдав детей с рук на руки их маме, уехала обратно тем же поездом.

— А я уж было подумала, что она останется с нами на все время отдыха, — сказала Кэтлин. — Ах, мамочка, как я рада, что этого не случилось!

— Но почему? Тебе не нравится тетя Энид? Разве она плохо к вам относилась?

Все четверо одновременно вспомнили о лопатках, ведерках, сетях для креветок, о книжках и других подарках тети Энид и хором сказали «Нет».

— Тогда в чем же дело? — спросила мама, и они ничего не смогли ей ответить. Некоторые вещи бывает очень трудно объяснить людям, которые не испытали ничего подобного на собственной шкуре. Поэтому Фрэнсис ограничился фразой:

— Наверное, все оттого, что мы к ней еще не привыкли.

А Кэтлин добавила:

— По-моему, она тоже еще не привыкла быть тетей. Но она относилась к нам совсем неплохо.

После этого мама не стала задавать новых вопросов, но мысленно тогда же приняла одно очень важное решение: она решила на приглашать тетю Энид в Бичфилд на вторую половину лета, как намеревалась сделать вначале. Итак, поборница правильного воспитания навсегда покинула нашу историю, тем самым оказав ее героям — да и всем нам — огромную услугу; ибо, задержись она здесь чуть подольше, и ей уже нечего было бы покидать, потому как история эта могла бы вообще не случиться. Напоследок стоит отметить, что тетя Энид как была, так и осталась чрезвычайно высокого мнения о собственных педагогических способностях (хотя позднее она признавалась, что в отдельные моменты все же допускала ненужные послабления и вообще была слишком добра и снисходительна по отношению к своим подопечным).

Сразу после вечернего чая — а затем вновь уже перед отходом ко сну — Мэвис и Фрэнсис о чем-то шептались, но это было сделано так осторожно, что младшие ничего не заметили и не заподозрили никакого подвоха.

Детям очень понравилось их новое жилище — по счастью, оно нисколько не походило на легкомысленную приморскую виллу, чего они опасались вначале. В прошлом это был обыкновенный дом мельника, который его теперешняя хозяйка для пущей важности стала именовать виллой. С задней стороны к нему примыкала старинная ветряная мельница, сложенная, как и сам дом, из толстых, потемневших от времени бревен и тоже покрытая красной черепичной крышей. Сейчас мельница уже не использовалась по своему прямому назначению, а служила всего лишь складом, где хранились рыбацкие сети, тачки, клетки для кроликов, пчелиные ульи, различные детали упряжи, мешки с кормом для хозяйских кур и всякий старый хлам. Среди прочего здесь имелся и огромный ларь, перенесенный на мельницу из соседней конюшни, где в нем, по всей видимости, держали овес; в углу были свалены грудой с полдюжины сломанных стульев, а венчала это непрочное сооружение рассохшаяся деревянная колыбель, в которой не качали детишек с тех пор, как мать нынешней хозяйки дома вышла из младенческого возраста.

В любое другое время старая мельница явилась бы для детей настоящим подарком судьбы — чем-то вроде сказочного дворца, полного удивительных вещей и могущего послужить идеальным местом для игр; однако сейчас их мысли были заняты только русалками. Мэвис и Фрэнсис договорились уже на следующее утро отправиться к морю на поиски этих таинственных существ.

Им удалось проснуться очень рано и, быстро одевшись, выбраться из дома незамеченными. В целях конспирации они не стали умываться — плеск воды мог разбудить остальных членов семейства — и даже не причесались, хотя уж что-что, а это можно было проделать без особого шума. По дороге к морю им не встретилось ни души, не считая хозяйского кота, возвращавшегося домой после ночных похождений (при этом у него был усталый и порядком помятый вид), да еще маленькой птички-овсянки, сидевшей на дереве в сотне шагов от мельницы и хвастливо объявлявшей всему свету о том, что она будто бы «ела камни». Когда дети подошли к ней поближе, овсянка раздраженно вспорхнула с ветки и, перелетев на другое дерево, принялась с удвоенной силой похваляться своими весьма подозрительными гастрономическими пристрастиями.

Желание найти русалку было так сильно, что Фрэнсис на какое-то время даже забыл о другой своей мечте — о давней мечте увидеть море. Накануне они приехали сюда уже затемно, и по пути не могли разглядеть ничего кроме нескольких огоньков, мерцавших в окнах соседних ферм. И вот сейчас, когда они с Мэвис, свернув с дороги на узкую песчаную тропу, обогнули вершину прибрежного холма, он замер на месте при виде чего-то бесконечно громадного, занимающего все пространство до горизонта — чего-то серо-голубого с проблесками красных и золотых искр там, где его поверхности касались первые лучи восходящего солнца.

— Мэвис, — сказал он каким-то глухим, сдавленным голосом, — Мэвис, это же море!