Михаэль Энде - Момо Страница 7

И снова, после длинной паузы, он добавлял:

— Вдруг обнаруживаешь, что так, шаг за шагом, вся улица подметена. Даже не замечаешь, как это случилось, и совсем не выдыхаешься. — Он утвердительно кивал сам себе и заключал: — Это важно.

А в другой раз он пришел, молча сел возле Момо, и она заметила, что он хочет сказать ей нечто особенно важное. Неожиданно он взглянул ей в глаза и начал:

— Я узнал нас. — После долгого молчания он тихо произнес: — Так иногда бывает, в середине жаркого дня, когда все спят… Тогда мир становится прозрачным… Как река, понимаешь?.. Можно увидеть дно. — Он опять немного помолчал и еще тише продолжил: — Там, внизу, на дне, лежат другие времена.

Снова он надолго задумался, подбирая нужные слова, но, похоже, не нашел их и заговорил уже обычным тоном:

— Сегодня я убирал улицу у старой городской стены. В ней заложено пять камней другого цвета. Вот так, понимаешь? — И он начертил пальцем в пыли большую букву «Т», потом посмотрел на нее, наклонив голову, и неожиданно прошептал: — Я их узнал, эти камни.

После следующей паузы он прерывисто заговорил:

— Тогда были другие времена — когда строилась стена… Многие там работали… Но только два человека заложили в нее эти камни… Они подали знак, понимаешь?.. Я его узнал.

Он провел рукой по глазам. Казалось, он невероятно напрягался, чтобы высказать свою мысль. Продолжил он чрезвычайно медленно:

— Тогда они выглядели иначе, эти двое, совсем иначе. — И заключающим тоном, почти сердито, он заявил: — Но я узнал нас — тебя и меня. Я узнал нас!

Трудно упрекать людей, которые усмехались, слушая Беппо. Некоторые за его спиной даже вертели пальцем у виска. Но Момо любила его и берегла в своем сердце все его слова.

Другой лучший друг Момо был молод и во всех отношениях полной противоположностью Беппо-Подметальщику. Красивый юноша с мечтательными глазами, он был необыкновенно говорлив. Его переполняли разные шутки и прибаутки, и он так легко и беззаботно смеялся, что поневоле все окружающие смеялись вместе с ним, хотели того или нет. Его имя было Гироламо, а обращались к нему попросту — Гиги.

Как мы назвали старого Беппо по его профессии, так же хотели назвать и Гиги, хотя никакой профессией он, собственно говоря, не владел. Станем тогда величать его Гиги-Экскурсоводом, хотя работа экскурсовода была только одним из многочисленных дел, которыми он, в зависимости от обстоятельств и настроения, занимался.

Единственным реквизитом, который Гиги использовал в своей деятельности, была широкополая шляпа. Ее он надевал всякий раз, когда в поле его зрения появлялись какие-нибудь странники. Он с самым серьезным видом представал перед ними в своей шляпе и предлагал свои услуги. И, если туристы соглашались, начинался спектакль, в котором Гиги, так сказать, вешал им лапшу на уши. Он сыпал вымышленными фактами, фантастическими случаями, именами, датами так, что у бедных слушателей в голове получалась совершеннейшая каша. Некоторые понимали, что все это — вдохновенное вранье, и сердито уходили, но большинство принимало рассказы Гиги за чистую монету и бросало реальные монеты в его шляпу.

Жители окрестных мест смеялись над проделками Гиги, но все же не могли понять, откуда брались люди, готовые платить хорошие деньги за такие пустые истории.

— Так делают все поэты, — объяснял Гиги. — Разве мои слушатели ничего не получили за свои деньги? Уверяю вас, они получили то, что хотели! Какая разница, откуда они взяли сведения, из ученой книги или от меня? Кто вам сказал, что в книгах записаны не те же фантазии? Только об этом никто не знает.

Или в другой раз он спрашивал:

— Что, вообще, означают правда или неправда? Кому известно, что здесь происходило тысячу или две тысячи лет назад? Может быть, вам?

— Нет, — соглашались местные жители.

— Тогда, — горячился Гиги-Экскурсовод, — почему вы утверждаете, что мои истории — ложь? Ведь совсем не исключено, что все было именно так! Значит, я сказал чистую правду!

Против такого довода трудно было возразить. Да-а-а, в искусстве полемики никто не мог соперничать с Гиги.

Туристы, к сожалению, редко появлялись у амфитеатра, и Гиги приходилось заниматься совершенно другими делами. В зависимости от обстоятельств, он бывал сторожем в парке, свидетелем при регистрациях, выгуливал собак, носил по поручениям любовные письма, сопровождал похоронные процессии, торговал сувенирами и кошачьей едой и тому подобное.

Но Гиги мечтал стать однажды богатым и знаменитым. Он воображал собственный сказочно красивый дом, окруженный парком, еду на золотых тарелках и сон на шелковых подушках. Себя он видел в ореоле будущей славы, и лучи ее, как солнце, уже сейчас грели нашего оборванца.

— И я добьюсь этого! — кричал он, когда окружающие смеялись над его фантазиями. — Вы еще вспомните мои слова!

Каким образом он собирался достигнуть этого, Гиги и сам не знал. Ни настойчивостью, ни трудолюбием он не отличался.

— Обычный путь не пойдет, — сказал он Момо, — таким способом пусть другие богатеют. Ты посмотри на тех, которые за самую малость продают свою жизнь и душу! Нет, это не по мне. И пусть мне порой не хватает денег, чтобы заплатить за чашечку кофе, Гиги все равно останется Гиги!

Наверное, дружбу таких разных людей, с совершенно противоположными взглядами на жизнь, как Беппо-Подметальщик и Гиги-Экскурсовод, следовало бы считать совершенно невозможной. И все-таки они стали друзьями. Как раз Беппо и был тем редким человеком, который всерьез принимал легкомысленные выходки Гиги. Старик никогда не смеялся над ним. И точно так же один только легкий на язык Гиги всерьез воспринимал странные высказывания Беппо.

Вероятно, во многом это зависело оттого, как маленькая Момо их обоих слушала.

И никто из троих не догадывался, какая тень надвигается на них. И не только на их дружбу, но и на все окрестные места — и тень эта уже росла, и ширилась, и холодом наползала на большой город.

Происходящее напоминало бесшумное и незаметное завоевание, которое ширилось день ото дня, медленно и неуклонно, и которому никто не сопротивлялся, потому что никто его и не ощущал. Кем же были эти завоеватели?

Даже старый Беппо, который частенько видел то, чего не видели другие, тоже не замечал серых господ. А их в большом городе мелькало все больше и больше, и они производили впечатление очень занятых людей, неустанно над чем-то работающих. При этом они вовсе не были незаметными. Их видели — и в то же время не обращали на них внимания. Они странным образом умели находиться вне поля зрения так, что взгляд как бы проникал сквозь них, не задерживаясь, а если и задерживался, то образ их сразу забывался. Они работали тайно, совершенно не скрываясь и не прячась от людей. И поскольку на них никто не обращал внимания, то, естественно, никто себя не спрашивал, откуда они пришли и приходят — с каждым днем все больше и больше.

Они ездили по улицам в элегантных серых автомобилях, они заходили во все дома, сидели во всех ресторанах. Они часто что-то заносили в свои маленькие серые записные книжки.

Эти господа были одеты в серые, как паутина, костюмы. Даже их лица были серо-пепельного цвета. Они носили твердые круглые шляпы-котелки и курили маленькие пепельно-серые сигары. Каждый господин под мышкой таскал свинцово-серую папку. Гиги тоже не замечал, что иногда целые группы серых людей появлялись в окрестностях амфитеатра и что-то записывали в свои блокноты.

Только Момо обратила на них внимание, когда однажды вечером их темные силуэты появились на верхней кромке амфитеатра. Они делали друг другу какие-то знаки, а затем тесно прижались головами, словно совещались о чем-то. Расслышать ничего нельзя было, но Момо мгновенно стало холодно, как никогда. Она поплотнее завернулась в свою большую куртку, но это не помогло: холод был просто необыкновенный.

Потом серые господа исчезли и больше не появлялись.

В тот вечер Момо не смогла услышать прежнюю тихую, но мощную музыку. Но на следующий день жизнь вернулась в обычное русло, и Момо больше не задумывалась о странных посетителях. Она тоже забыла о них.

Глава 5

Истории для многих и истории только для одной

Со временем Момо стала для Гиги совершенно необходимой. Он проникся, насколько подобное утверждение применимо по отношению к такому непостоянному, легкомысленному человеку, глубокой любовью к растрепанной маленькой девочке и готов был таскать ее за собой повсюду.

Всякие истории, как мы уже знаем, были его слабостью. И здесь в нем произошла перемена, которую он сам отчетливо почувствовал. Раньше его рассказы отличались примитивностью, ему зачастую не хватало собственной фантазии, и он вплетал в них эпизоды из фильмов или газетных статей. Сочинения Гиги, образно говоря, «ходили пешком», но с появлением Момо они приобрели крылья.