Эдуард Успенский - Следствие ведут колобки Страница 7

– Прекратить! – сказал Колобок и в гневе стукнул по рации кулаком. Рация испуганно сказала:

«Вы слушаете „Голос Америки“. В Вашингтоне полночь. Передаём последние известия».

Тут испугался Булочкин и тоже стукнул по рации кулаком. Тогда она сразу исправилась и сказала:

«Вы слушаете „Маяк“. Передаём новости с полей».

Но новости с полей они не услышали. Потому что Колобок провёл с ними небольшую беседу на тему: «Как некоторые люди свои преступления сваливают на родителей, школу, улицу, плохих товарищей и западную пропаганду».

– Чтобы я больше этого не слышал! – сказал он Василию Углову. – Вы сами во всём виноваты и сами за всё будете отвечать.

– Только это потом, – сказал Лука Лукич. – А сейчас мы начнём экскурсию. Итак, что мы видим в первом зале?

– Потресканные выпуклые доски с блестящими гражданами на них! – ответил преступный Вася.

– Караул! – схватился за голову ночной экскурсовод. – Потресканные доски с блестящими гражданами! Откуда такая темнота? Да это же первые русские иконы. Это истоки живописи. Вот эта блестящая гражданка – это же Владимирская Божья Матерь. Её писали ещё в Древней Византии. Потом она долго хранилась у киевских князей. Потом великий князь Андрей Боголюбский украл её у киевлян и привёз в город Суздаль.

«Ему можно!» – тихо подумал про себя Вася Углов.

– В тихой печали прильнули друг к другу младенец и мать. В сознании русских людей эта икона стала символом славы централизованного русского государства… – Он был готов рассказывать об этой иконе часами.

Но тут наступило утро, и Лука Лукич прекратил дозволенные речи.

– Оставьте мне этого подростка на несколько дней, вы не узнаете его! – попросил он Колобка.

– Шеф, – сказал пристыженный Булочкин, – мне тоже надо остаться на несколько дней, чтобы меня никто не узнавал. Пора менять внешность и набираться знаний.

– Мы все остаёмся, – принял решение Колобок. – То есть нет. Мы оставляем этого подростка вам. А сами будем приходить сюда на ночные лекции каждый день. То есть каждую ночь. Днём мы будем на трудовом посту.

– Шеф, – спросил обеспокоенный Булочкин, – а он не убежит?

– Куда он денется! – сказала Колбочкина. – Мы его проволокой к батарее прикрутим.

– Ни за что. Мы не будем прикручивать. Потому что это остается у нас. – Колобок показал Булочкину фотоаппарат. – И если он смоется… то есть я хотел сказать, если он скроется, мы немедленно опубликуем фотографию «Преступник Василий Углов крадёт портрет писателя Гаршина». Нашего Василия через пять минут приведут. И никакое тяжёлое детство не поможет.

– Ещё и отлупят! – радостно сообщила Колбочкина.

– Да? А что я буду делать целый день? – спросил Вася.

– Подметать. Стирать пыль с шедевров. Читать популярную литературу. Проверять билеты, – сказал Лука Лукич.

– Колобок! – вдруг спохватилась Колбочкина. – А вдруг у него в самом деле дома кошка некормленая.

– Да! – спохватился похититель. – И две собаки!

– Колбочкина! Колбочкина! Нет у него никакой кошки.

– Шеф, а почему вы так решили? – спросил Булочкин.

– Очень просто. Помните, когда мы провели обыск, мы не нашли у него ключа от квартиры. Это значит, что у него квартиры нет. Или в ней живёт ещё кто-то, кто открывает ему дверь.

– Да? – закричал преступник. – А может, у меня ключ под ковриком?! Может быть, я такой весь открытый!

– А тогда вы скажите нам адрес, – предложила Колбочкина, – где ваш этот коврик. Мы поедем и накормим вашу кошку.

– И посмотрим заодно, нет ли там ещё каких-либо украденных шедевров, – согласился Колобок.

– Колобок, – признался Вася, – нет у меня никаких украденных шедевров, и кошки у меня нет. А есть только очень строгий старший брат, который может меня очень строго наказать. Лучше я здесь останусь.

Как раз в это время подошёл дневной милиционер Спицын, и Колобок сдал ему пост вместе с задержанным Васей.

С тех пор у Колобка, Колбочкиной, Булочкина и задержанного Васи началась новая жизнь. Днём Колобок с бригадой занимался разбором нарушений, мелких преступлений и краж. А вечером они отправлялись в Третьяковскую галерею слушать лекции ночного экскурсовода Луки Лукича Сковородкина.

– Итак, – говорил Лука Лукич, – в этом зале в основном собраны картины художника Брюллова. Что вы можете сказать, глядя на эту картину? Она называется «Всадница».

– Что мы можем сказать? – говорил Вася Углов. – Буржуазная женщина, участница конно-спортивных соревнований, подъехала к ресторану попросить стакан «Фанты» для себя и для своей лошади.

Лука Лукич даже за голову схватился:

– Почему вы так решили?

– Потому что наши женщины таких платьев не носят. И вообще, сейчас лошади как средство транспорта отменены. Они только на соревнованиях бывают.

– А зачем лошади «Фанта»? – спросил Булочкин.

– Чтобы она блестела. Лошадей и собак перед соревнованием натирают напитками. Я об этом читал.

– Где вы читали такую ерунду? – спросил Колобок.

– В «Медицинской газете» и в газете «День», – ответил Углов.

– Я вам настоятельно рекомендую читать «Огонёк» или другие более приличные издания, – предложил ему Колобок.

– Да при чем здесь «Фанта»?! Да при чем здесь «Медицинская газета» и прочая чепуха?! – кричал Лука Лукич. – Перед вами знаменитая картина художника Брюллова Карла Павловича – «Всадница». Посмотрите внимательно. Это же просто гимн влюблённого в жизнь художника, пропетый им красоте, юности и радости жизни.

Колобок, Колбочкина и все остальные постояли пять минут, и действительно, действительность показалась им значительно более интересной. Только Вася Углов ничем не наполнился, а просто сам захотел выпить стакан «Фанты».

– Идём дальше, – говорил ночной экскурсовод. – Сейчас я вам покажу одну из своих самых любимых картин. Она называется «Московский дворик». Нарисовал её художник Поленов. Как вы думаете, образцом чего может служить этот маленький пейзаж, напоённый светом и теплом?

– Этот маленький пейзаж может служить образцом бесхозяйственности в городском строительстве наших дней, – сказал Углов.

– Почему? – в ужасе закричал Лука Лукич.

– Как почему? – ответил Вася. – На переднем плане помойка. Значит, вывоз и уборка мусора не автоматизированы. Рядом, в антисанитарных условиях, вращаются дети. Значит, строительство детского садика ещё и не начато. А если посмотреть внимательно, что мы видим на заднем плане, напоённом воздухом и теплом?

– Что? – спросили Булочкин и Колбочкина.

– Выстиранное бельё, которое сушится на верёвке. О чём это говорит?

– О хорошей погоде, – сказала Колбочкина, – раз белье сохнет.

– О том, что люди живут аккуратные, – сказал Булочкин.

– Это говорит о том, что прачечная тоже не работает. Что она не сдана в эксплуатацию.

– А что вы скажете? – спросил Лука Лукич у Колобка. – Вы-то, наверное, больше разбираетесь в искусстве.

– Я могу сказать, что в этом районе хорошо поставлена служба наблюдения за порядком. Милиция и дружинники на высоте.

– Это почему ещё? – ахнул Лука Лукич.

– Потому что окна в доме даже на первом этаже не обрешёчены. Значит, жуликов нет.

– Да как вам не стыдно говорить об этой ерунде, когда вы видите перед собой одну из самых лучших картин Москвы. В интимно-лирической манере изображён кусочек старой Москвы с её неторопливым патриархальным укладом. Здесь есть ощущение светлой радости бытия. Солнечным светом и воздухом буквально наполнен каждый кубический сантиметр пространства. А сине-голубое небо, будто специально промытое к этому дню? Поленов работал над этой небольшой картиной около двух месяцев. А готовился к ней, как говорят в таких случаях, всю жизнь. Эх вы! А вы говорите, детский сад не построен.

И они переходили к следующему шедевру.

– Что вы скажете об этой картине знаменитого художника Ге?

– Эта картина знаменитого художника Ге изображает разговор большого человека, может быть, даже директора интерната, с его подчиненным, может быть, учителем младших классов, – предположил Вася Углов.

– Потрясающе! – воскликнул Лука Лукич. – А что вы можете добавить к этому блестящему наблюдению? – спросил он у Булочкина.

– Что разговор происходил в красном уголке, – сказал Булочкин.

– Почему?

– Потому что скатерть красная.

– А что вы скажете? – спросил Лука Лукич Колбочкину.

– А то и скажу, что этот директор очень похож на артиста Симонова Николая, который всегда Петра Первого в кино играл.

– Уже теплее, – сказал Лука Лукич. – Потому что это и есть Пётр Первый. А картина называется «Пётр Первый допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе».

– Я так и думал! – сказал Колобок. – Расскажите об этой картине поподробнее.

И Лука Лукич завёл рассказ на полночи о Петре Первом, о его неудачном сыне, об их конфликте, о побеге царевича за рубеж. И тут наступило утро, и Лука Лукич прекратил дозволенные речи. Третья ночь преступника Углова заканчивалась.