Айно Первик - Баба-Мора и Капитан Трумм Страница 8

Баба-Мора подняла птицу над головой и что-то крикнула.

Расправив крылья, птица взлетела. Она поднималась все выше и выше в голубое небо и затем исчезла в той стороне, где начиналась чистая вода.

Трумм завороженно смотрел птице вслед.

А Баба-Мора взяла в руки новую птицу и принялась дуть на нее.

Капитан поспешил ей на помощь. Он подносил покрытых нефтью птиц. Их было ужасающе много, вся округа была заполнена ими, и, прикасаясь к каждой следующей птице, Трумм ощущал резкий укол в сердце.

А Баба-Мора все дула и бормотала, бормотала и дула. Вскоре скатывающиеся на песок капли превратились в целую лужу. Бабе-Море пришлось взобраться на камень. Теперь капитан не мог подойти к ней с новыми птицами. Баба-Мора поменяла место. Вскоре весь берег покрылся маслянистыми лужами.

К утру Баба-Мора от усталости едва держалась на ногах. Собственное бормотание клонило ее в сон. Глаза закрывались сами собой. Чтобы отогнать сон, она стала петь. И даже не заметила, как своим пением превратила крачку в альбатроса. Раскинув мощные крылья, альбатрос пропал в небе.

— О Господи! — испуганно прошептала Баба-Мора. — Так я спросонья бог весть чего натворю!

Чтобы прогнать сон, она велела капитану пойти сварить крепкого кофе.

Дни бежали один за другим. И вот наконец все птицы стали снова чистыми, здоровыми и бодрыми.

А море все еще было покрыто густым слоем нефти.

— Теперь надо сделать грабли, — сказала Баба-Мора.

Они отправились в лесок, чтобы смастерить ручку для граблей. Ни одно деревце Бабе-Море не подходило. Сосна ломалась, ветла гнулась, осина была слишком хрупкая, береза слишком тяжелая. Подошла только ель. Баба-Мора выбрала несколько молодых гибких елок, срезала их ножом, ошкурила, а затем стала составлять из них рукоятку. Ведь рукоять надо было сделать очень длинную.

Баба-Мора как следует обмотала сращенные места. При этом она даже заговоры шептала, чтобы рукоять не отказала во время работы.

Ручка получилась красивая, гладкая и ровная.

Хребет она сделала из рябины, упор из можжевельника.

Затем стала вбивать зубья.

В середину — акулий зуб. Рядом с акульим зубом — кость из крыла глухаря, а с другой стороны — кабаний клык. По краям она вставила прабабушкину серебряную булавку и старый железный гвоздь, вынутый когда-то из остова потонувшего корабля и прошедший всякие глуби и воды.

Баба-Мора трудилась без передышки, и вскоре все зубья оказались на положенных местах. Грабли были готовы.

Тогда Баба-Мора привязала себе на спину воздушный шар и взлетела над морем.

— Каждой вещи свое место, — сказала она. — Что из земли вышло, то рано или поздно должно снова в нее вернуться.

Рукоятью Баба-Мора проткнула в морском дне несколько глубоких дыр и стала граблями сгонять в них нефть. Но стоило очиститься небольшому клочку воды, как туда сразу же стекалась новая нефть. Баба-Мора скребла и сгребала, так что нефть и вода поднимались фонтанами. При этом она внимательно следила за тем, чтобы вместе с нефтью в дыры не попала какая-нибудь рыбешка или краб, не пропала во тьме под островом. Работа была не из легких. Нервы Бабы-Моры были напряжены до предела. И когда к ней неожиданно подлетела чайка, Баба-Мора так испугалась, что нечаянно отломила граблями большой кусок валуна. Осколок величиной с доброго медведя бухнулся в воду, маслянистые брызги полетели во все стороны. Чайка проворно взвилась вверх.

— Ах ты дуреха, — принялась ругать Баба-Мора чайку, — чуть не заразилась нефтяной чумой!

Затем она снова углубилась в работу и больше ничего вокруг не замечала.

Наконец море очистилось. Чистым был песок у берега, чистыми были все камни и заросли тростника. Весело плескались рыбы, в чистой воде сновали птенцы.

Все было как прежде, только сама Баба-Мора изменилась.

Она и всегда-то была худая, а теперь от нее остались кожа да кости. В огне она почти лишилась волос. Обгоревшие лохмотья были мокры от пота и к тому же насквозь пропитались нефтью.

— Ну, Морушка, — печально сказала Баба-Мора сама себе, — теперь все довольны, только ты одна ободранная и грязная, как старая карга.

Не хотелось ей в таком виде появляться перед капитаном.

Она отправилась вдоль берега. Чистое взморье радовало взгляд. Прозрачные волны с тихим плеском набегали на белый песок. Море сверкало на солнце. Негромко шумели сосны. Радостно заливались в поднебесье птицы.

На Бабу-Мору снизошел блаженный покой. За свою жизнь она спасла немало всякой живности, но ни разу еще не чувствовала такой радости. Ну и что же, что сама она замызгана и ободрана, зато море снова прозрачное и птицы чистые.

Баба-Мора повернула к дому. На сердце у нее было светло и покойно. На плече она несла грабли, над ее головой парила чайка. Глаза на исхудалом, чумазом лице так и сияли.

Из трубы над крышей поднимался легкий дымок. Капитан занимался домашними делами. Баба-Мора прислонила грабли к стрехе и устало вошла в дом. Ее ждал накрытый стол.

— Ну, — сказала Баба-Мора, — поглядим, что будет. Нефти под моим островом никогда еще не было. Но одно я скажу — надоели мне эти вечные ссоры и распри.

— Мне тоже, дорогая Эмелина! — искренне сказал капитан.

— Ты только подумай, к чему это привело. А если бы я сдуру и впрямь погубила себя?

— И дался мне этот пар, — вздохнул капитан.

— Эх, если б не бросила я тебя здесь одного, — сказала Баба-Мора.

— Это я виноват, — сказал Трумм.

— Я не смела так запутать тебя в лесу…

— А что тебе оставалось, если я будто с цепи сорвался?

— Ох, если б я не мухлевала, когда мы играли в путешествие вокруг света! — сказала Баба-Мора. — С обмана все и началось. Давай уж относиться друг к другу по-доброму!

— Я согласен! — серьезно сказал капитан. — Но я еще должен сознаться, что водой смыло все буквы в твоей книге. Остались лишь чистые листы.

— Да ладно, — сказала Баба-Мора. И слава богу. Сплошная морока была с этой книгой.

— Как же так, дорогая Эмелина? — удивился Трумм. — А как же с наукой и человечеством?

— Неужели ты не понимаешь? — сказала Баба-Мора. — С волшебными травами и вообще с колдовством дела обстоят так, что если для чего-то это полезно, то для другого может обернуться во вред. Даже я не могу каждый раз знать наперед, как все кончится. Да я бы не ведала ни минуты покоя, если бы люди знали о травах все то, что знаю я, старая колдунья.

— Да, — печально согласился Трумм, — когда ты так говоришь, все вроде правильно. Но ведь надо что-то делать, чтобы все было хорошо!

Баба-Мора ласково улыбнулась опечаленному капитану и подошла к очагу. Там стоял приготовленный Труммом обед. Баба-Мора приподняла крышку и заглянула в кастрюлю.

— Ну вот, — довольно сказала она, — именно грибного соуса мне и хочется после всех этих передряг!

Баба-Мора умылась, надела чистое платье и посмотрелась в зеркало.

— Для моих волос пришлись бы очень кстати корни лопуха, — сказала она.

— У моих лопухов за это время, должно быть, выросли порядочные корни, — печально заметил Трумм.

— Верно, — улыбнулась Баба-Мора. — Я совсем забыла о твоих лопухах.

Они сели обедать. Грибной соус был очень вкусный, но Трумм, несмотря на все похвалы, оставался печальным.

— Зачем ты смеешься надо мной, Эмелина? — произнес он, когда Баба-Мора сказала, что таких вкусных грибов она в жизни не ела.

А когда Баба-Мора предложила ему в конце концов капель, чтобы поднять настроение, Трумм совсем обиделся.

— Так ведь тоже нельзя, — сказал он. — Чуть я что напортачу, ты сразу же исправляешь. У меня горько на душе, а ты предлагаешь сладкое лекарство. Нет уж, дай мне самому поломать голову, самому решить, что мне, капитану Трумму, делать.

— Ты мог бы побольше рисовать, — предложила Баба-Мора. — На твои картины иногда приятно посмотреть.

— Плохой я художник, — грустно сказал Трумм. — В моих картинах нет жизни, а иногда они врут. Ты и сама это знаешь. Что бы я ни делал, во всем я обманываюсь. Мое сердце жаждет чего-то настоящего.

И капитан Трумм впал в великую тоску. Он беспокойно бродил по острову, смотрел на море и все хандрил.

Баба-Мора поглядывала на него со стороны, сердце ее сжималось от сострадания к капитану.

Это были тяжелые дни.

Как-то утром капитан проснулся поздно. Баба-Мора уже возвращалась откуда-то. Щеки ее разрумянились, одежда пропахла морским ветром и морем. В руках у нее был большой букет шиповника.

— Смотри, — сказала она, — шиповник зацвел!

Она поставила цветы в воду и села на край постели рядом с Труммом.

— Может, тебе хочется снова пойти в море? — спросила она. — Я могу сделать тебя опять молодым, если желаешь.

— А себя? — спросил Трумм.