Клайв Льюис - Покоритель зари, или Плавание на край света (с иллюстрациями) Страница 8

– Спускайтесь вниз, ваше величество! – крикнул Дриниан. Зная, что здесь она только мешает, Люси послу­шалась; но это оказалось не так легко. Корабль накренился на левый борт, и палуба стала покатой, словно крыша. Лю­си пришлось карабкаться до верха лестницы, прикрепленной к лееру, и пропустить двух матросов, а по­том снова спуститься вниз. Хорошо еще, что она крепко держалась, потому что совсем внизу ее по самые плечи ока­тила новая волна. И так уже мокрая от брызг и дождя, Лю­си промокла теперь насквозь. Она бросилась в каюту, закрыла дверь, и хоть на минуту избавилась от страшного зрелища, но все еще слышала ужасную мешанину звуков – скрипы, стоны, треск, крики, рев и вой, которые здесь, вни­зу, звучали еще тревожнее, чем на юте.

Буря бушевала весь следующий день, а потом еще день, и еще, и еще. Она бушевала так долго, что никто уже не мог вспомнить, что когда-то ее не было. И все это время три человека стояли у румпеля – только втроем могли они хоть как-то держать курс, а еще несколько человек откачи­вали воду помпой. Никому не удавалось ни отдохнуть, ни поесть, ни обсушиться.

Когда, наконец, буря кончилась, Юстэс сделал в своем дневнике следующие записи:

«3 сентября. Наконец-то шторм кончился, и я могу пи­сать. Он продолжался целых тринадцать дней, и хотя ос­тальные говорят, что только двенадцать, я знаю лучше, по­тому что вел точный счет. Очень приятно плыть с людьми, которые даже считать не умеют! Шторм был ужасный, вол­ны взлетали вверх и вниз, я вечно ходил мокрый и почти ничего не ел, потому что никто не заботился о приличной еде. Нечего и говорить, что здесь нет ни радиопередатчика, ни сигнальных ракет, чтобы подать сигнал бедствия. Это лишний раз доказывает то, что я им все время толкую: бо­лее чем глупо плыть в этой гнилой лохани. Если бы еще люди были как люди, а то ведь звери в человеческом обли­ке. Каспиан и Эдмунд просто грубы со мной. В ночь, когда рухнула мачта (от нее остался только обломок), мне было очень плохо, но они выгнали меня на палубу и заставили работать. Люси гребла и еще говорила, что их знаменитая мышь тоже хочет грести, но не может, видите ли, слишком мала. Не понимаю, как они не замечают, что эта мелкая тварь вечно старается себя показать! Даже такая девчонка, как Люси, могла бы стать поумней. Сегодня, когда шторм кончился и, наконец, выглянуло солнце, на палубе завели разговор о том, что делать дальше. Еды (очень мерзкой) хватит еще недели на три (всех кур смыло волнами за борт, а если б не смыло, они бы все равно перестали нестись). Главная проблема – вода. Две бочки треснули во время шторма и вытекли (вот вам Нарния как живая!). Даже если пить мало, по кружке в день, воды хватит самое большее на две недели. (Правда, здесь много рома и вина, но даже эти олухи понимают, что от таких напитков жажда усилится).

Разумней всего, конечно, вернуться назад, к Одиноким Островам. Но на дорогу сюда ушло восемнадцать дней, так что времени на возвращение, даже при попутном ветре, потребуется гораздо больше. Собственно говоря, восточного ветра пока нет, да и вообще нет никакого. Если же идти на­зад на веслах, то времени уйдет еще больше. Каспиан го­ворит, на таком рационе много не прогребешь. Я стал объ­яснять ему, что пот охлаждает тело, и поэтому, когда чело­век работает, ему меньше хочется пить, но он не обратил на мои слова никакого внимания, как всегда, когда ответить нечего. Все согласились плыть дальше, надеясь, что скоро на востоке появится земля. Я счел своим долгом напомнить, что нам неизвестно, есть ли вообще земли на востоке, и попытался объяснить, как опасны ложные надежды. Они на­гло спросили, что я могу предложить взамен. Я холодно и спокойно сказал, что меня похитили и вовлекли в это иди­отское плавание без моего согласия, и не мое дело вызво­лять их из бед, которые они сами на себя навлекли.

4 сентября. Море по-прежнему спокойно. На обед дали очень мало еды, и мне, конечно, меньше всего. Каспиан, наверное, думает, что я ничего не замечаю. Люси решила почему-то подлизаться ко мне и предложила часть своей порции, но этот зануда Эдмунд сказал: «Не смей!». Очень жарко. Весь вечер хотелось пить.

5 сентября. Ни малейшего ветра. Жарко. Весь день чув­ствую слабость – наверное, у меня температура. Как и сле­довало ожидать, на корабле ни одного градусника.

6 сентября. Ужасный день. Проснулся ночью и понял, что у меня жар, мне необходимо выпить воды. Любой док­тор сказал бы то же самое. Нечего и говорить, что я человек честный, но ведь и дураку ясно, что эти ограничения не ка­саются больных. Я мог бы, конечно, кого-нибудь разбудить и попросить воды, но мне не хотелось никого беспокоить. Итак, я тихо встал с койки, взял чашку и на цыпочках вы­брался из мерзкой ямы, где мы спим, стараясь не разбудить Каспиана и Эдмунда, которые и так недосыпают. Я всегда считаюсь с другими, как бы они ко мне ни относились. Бла­гополучно добрался до помещения, где стоят скамейки для гребцов и хранится багаж. Бочки с водой – в самом конце. Все шло прекрасно, но не успел я зачерпнуть воду, как вдруг кто-то схватил меня за руку. Передо мной стояла эта гнусная мышь. Я сказал, что иду на палубу подышать (ка­кое им дело, хочу я пить или не хочу!). Но этот шпик спро­сил, почему у меня с собой кружка, и вообще наделал столько шума, что разбудил весь корабль. Тогда я спросил, естественно, что он делает посреди ночи у бочки с водой. Он ответил, что из-за малого роста не может работать днем на палубе, и поэтому каждую ночь стоит на посту, давая одному матросу возможность выспаться. Вот их хваленая справедливость: доверяют какой-то мыши! Ну, что тут ска­жешь?

Мне пришлось оправдываться – эта тварь так и наступала на меня, и притом со шпагой. Тут Каспиан показал свое ис­тинное лицо. Он во всеуслышание заявил, что всякому, ко­го поймают у бочки с водой, «всыпят двадцать горячих». Я не знал, что это значит, пока Эдмунд не объяснил. Такие обороты встречаются в книжках, которые они читают.

После этой мерзкой угрозы Каспиан сменил гнев на ми­лость и стал меня, видите ли, жалеть! Сказал, что всем тя­жело, что надо терпеть и так далее, и тому подобное. Вот ханжа, честное слово! Весь день я пролежал в постели.

7 сентября. Сегодня подул слабый западный ветер. Мы проплыли несколько миль на восток, используя обрывок па­руса, укрепленного на временной мачте, то есть на подня­том вверх бушприте, который привязали, или, как они го­ворят, принайтовали к тому обломку. Ужасно хочется пить.

8 сентября. Плывем на восток под парусом. Я лежал весь день и никого, кроме Люси, не видел, пока оба изверга не вернулись спать. Люси отдала мне часть своей воды. Она сказала, что девочки пьют меньше мальчиков. Мне это и раньше приходило в голову.

9 сентября. Земля! Далеко на юго-востоке появилась очень высокая гора.

10 сентября. Гора увеличилась в размерах и стала отчет­ливо видна, но она все еще далеко. Впервые за долгое время появились чайки.

11 сентября. Поймали немного рыбы и пожарили на обед. Около семи часов вечера бросили якорь в заливе го­ристого острова. Псих Каспиан не позволил высаживаться на берег, потому что уже темнело, а он боится туземцев и диких зверей. Воды дали больше.»

То, что ждало их на острове, касалось прежде всего Юстэса, но рассказать об этом его словами невозможно, ибо с одиннадцатого сентября он на долгое время забросил свой дневник.

Наступило утро. Небо было серое и низкое, но воздух прогрелся, и наши мореплаватели обнаружили, что нахо­дятся в заливе, похожем на норвежский фьорд, среди скал и утесов. В залив впадала река, а текла она по большой по­ляне, где росли деревья, похожие на кедры. За ней начи­нался крутой склон, над которым виднелся зубчатый хре­бет, а вдали маячила туманная гряда гор, вершины которых терялись в тусклых серых тучах. Со скал по обеим сторонам залива спускались белые полосы – наверное, водопады, хотя с такого расстояния нельзя было разглядеть, как падает во­да, и расслышать грохот. Все дышало тишиной и покоем, а в воде залива, гладкой, как стекло, отражались прибрежные скалы. На картине это было бы красиво, в жизни – не слиш­ком привлекало. Что-то тут чудилось чужое, негостеприим­ное.

Все высадились на берег в двух лодках, умылись, вдоволь напились из реки, поели и отдохнули. Потом Каспиан ото­слал четырех человек для охраны корабля и начался рабо­чий день. Сделать предстояло много: доставить на берег боч­ки, починить разбитые (если можно), наполнить их свежей водой; срубить дерево – лучше всего сосну и сделать но­вую мачту; залатать паруса; настрелять дичи, если она здесь водится; постирать и починить одежду; исправить многочисленные поломки на борту. Отсюда, с большого расстояния, они с трудом узнавали свой корабль – вместо вели­чественного красавца, покинувшего Узкую Гавань, перед ними маячила какая-то старая посудина. Команда была не лучше – все худые, бледные, оборванные и красноглазые от недосыпания.