Фёдор Кнорре - Рыцарская сказка Страница 8

Он выхватил меч, бросился на Дракона и, одну за другой, отрубил ему все три оскаленные, пышущие серным дымом головы. У всех на глазах Дракон окутался облаком и, дохлый, распластался на помосте, а Трувер поставил ногу на его голову и спел песню Победителя Драконов, конца которой уже не было слышно, потому что все вокруг смешалось: глупый народ вопил от восторга в тысячу глоток, как будто перед ними издох, освободив их от гнета постоянного страха, настоящий Дракон.

Магистр сидел не шевелясь, с лицом белым как известь, а бледное лицо Епископа от злости позеленело.

Но они ничем не выдали своих чувств и не произнесли ни слова. Они ждали своего часа. И вот наконец ударил большой колокол в соборе святого Пуллинария — оповещал, что пора собираться на церемонию отбора по жребию тех несчастных, кого сегодня отправят на кушанье Дракону — настоящему, а не холщовому!

Сразу многие в толпе низко опустили головы, припоминая, не провинились ли чем-нибудь перед Магистром или Епископом. И многих мороз подирал по коже, пока они покорно плелись к собору, где святой Пуллинарий — через посредство своей чудотворной бронзовой статуи — сам должен был объявить имена грешников, избранных в жертву Дракону.

А тут еще, как на грех, издалека донесся знакомый скрежет и вой. Это живой и очень голодный Дракон ревел, требуя мяса, и в ярости царапал когтями Черные скалы вокруг своего логова!

— Эге-гей! — закричал в ответ Рыцарь Зевающей Собаки и затряс свою решетку. — Пустите меня! Слышишь ты, магистр? Пустите меня! К чертям ваши жребии! Я сам иду драться с Драконом!.. Эй вы, трусы! Пустите меня выйти на Дракона, я его выпотрошу!..

— Ты его скоро увидишь… Скоро! — прошептали тонкие губы Епископа, а Магистр, шествовавший с ним рядом во главе процессии под одним балдахином, улыбнулся одним уголком рта — тем, который не был виден толпе.

Напрасно вопил, требовал, тряс решетку и проклинал запертый в башне Рыцарь — площадь опустела, все столпились у собора вокруг статуи святого.

Кончился молебен, замолкли колокола, затаив дыхание все ждали, не отрывая глаз от бронзовой статуи, вокруг которой медленно клубился голубоватый дымок ладана.

— Блаженный, святой наш заступник Пуллинарий! — громко пропел, низко кланяясь, Епископ. — Угодно ли тебе подарить нам сегодня свои спасительные указания?

Бронзовая статуя святого возвышалась над толпой. Это была прекрасная статуя человека с лирой в руках. Лицо его было сурово, но рот приоткрыт в благостной улыбке. И из этого рта очень явственно донесся резкий голос:

— Спрашивай! — И вся толпа рухнула на колени. Епископ снова поклонился и громко вопросил:

— Мы умоляем тебя назвать имена тех, на кого пал твой жребий сегодня искупить свои грехи. Кто сегодня осужден в жертву Дракону?

Многие, многие в этот момент дрожали, ожидая приговора. Многие жены и матери кузнецов, мужиков и каменщиков, цепляясь за своих мужей и сыновей, зажмурясь от страха, молились в душе, чтоб святой Пуллинарий их помиловал. Многие скрипели зубами, в отчаянии припоминали какое-нибудь одно неосторожно вырвавшееся досадливое слово. Давно уже было замечено, что проявившие в чем-нибудь малейшее непокорство Магистру или Епископу ремесленники, мужики и даже рыцари неизменно первыми припоминались святому Пуллинарию, когда приходилось выбирать кого-нибудь в жертву чудовищу!

И вот статуя святого заговорила, и хотя от нее ждали любого чуда, но такого никто не ждал! Святой Пуллинарий громко, так, что вся площадь слышала, назвал имя дочери самого Магистра, а вслед за тем — одного за другим — пошел выкликать имена как на подбор самых богатых, почтенных, черствых и непреклонных правителей города — членов Магистрата!

Епископ с великим изумлением таращил глаза на статую святого, точно желая убедиться, не свихнулся ли блаженный Пуллинарий. Магистр не смотрел на статую, он повернулся и впился взглядом в Епископа. Вид у него был такой, что он вот-вот вцепится ему в глотку, да и придушит тут же на месте при всем честном народе.

Может быть, так бы оно и случилось, да тут святая статуя назвала последнее имя — любимой тетки самого Епископа, знаменитой на весь город презлющей старой ведьмы-ростовщицы, от которой на улице не то что люди — лошади, собаки и кошки шарахались в сторону!

Вздох облегчения и удивления всей толпы ветром пронесся по площади — впервые Пуллинарий взялся за знатных богачей и не тронул простых горожан и окрестных мужиков!

Наконец статуя замолчала. Четверо слуг, поддерживавших бархатный балдахин с кисточками, еле поспели повернуться и чуть не бегом бросились за своими господами, спешившими покинуть площадь. Но тут случилось еще одно непонятное происшествие: почтенный и высокочтимый Магистр вдруг услышал, что он сам смеется… нет, хохочет грубым, непристойным, идиотским, кабацким хохотом, хотя зубы у него стиснуты, рот плотно сжат и лицо неподвижно. И все-таки и он сам, и все вокруг слышали его неприличный хохот!

— А-а-а! Ты радуешься, что и моя тетя попала туда же, — взвизгнул Епископ и вдруг сам… захохотал! Он зажал себе рот обеими руками, надул живот, весь напрягся — ничего не помогало, он хохотал мерзким, ядовитым, ехидным, подлым смешком, едва услышав который Магистр побагровел:

— Тебя, мерзкий поп, радует, что ты подстроил все, чтоб погубить мою дочку! И ты хихикаешь! А? — И толстый, здоровенный Магистр набросился на Епископа с кулаками, а жилистый Епископ подставил ему ножку, и оба рухнули на землю, а тут носильщики, ослабев от удивления, уронили на них балдахин.

Из-под беснующегося бархатного покрывала неслось рычанье, ругань и хохот, как будто там дубасили друг друга полдюжины буянов, да так, что оторванные перья и кисточки летели во все стороны.

С большим трудом монахам и пажам удалось привести все в порядок. Епископ с распухшим ухом и Магистр с исцарапанным носом величественно продолжали шествие под сенью балдахина. Все произошло так быстро, что в народе почти никто не успел заметить, а кто заметил, не поверил глазам.

По-прежнему слышно было, как Рыцарь Зевающей Собаки продолжает вопить, требуя, чтоб его выпустили на бой с Драконом.

Магистр с Епископом переглянулись, перешепнулись и согласно кивнули головами, и тотчас начальник городской стражи побежал выполнять приказ правителей — отпустить на свободу Рыцаря, раз уж он сам вызвался идти к Дракону…

Расчет у них был простой: пускай Дракон пока что закусит Рыцарем, а тем временем можно будет сообразить, как выгородить собственных теток и дочек.

А что Дракона нужно поскорее задобрить — это понимал в городе каждый ребенок. Страшный рев Дракона, все нетерпеливее, все свирепее несся от Черных скал, и из множества дворов и домов ему отвечал горький женский плач, и многие уже надевали траурные одежды, готовясь идти провожать осужденных, на коленях молились вдовы тех, кого Дракон сожрал в прошлые годы, и молодые матери в тоске прижимали к груди своих розовых крошек, беззубо пускавших пузыри, — с отчаянием думая, что они ведь тоже подрастут и придет день, когда, может статься, придется и их провожать в черном траурном платье до городских ворот.

В то время как таким образом весь город был охвачен печалью и смятением, три человека в суматохе выбрались из ворот и уже во всю прыть шагали по пустынной дороге.

Впереди всех вприпрыжку мчался маленький карлик.

— Эй, Ртутти, куда ты так несешься! Тебя сегодня не догнать! — сам шагая во весь мах, окликнул Жонглер.

— Я только того и хочу, чтоб меня не догнали! — Ртутти пустился еще быстрее. — Куда годятся ваши длинные ноги, если они не поспевают за моими коротенькими… Ох и натворили мы дел! И все начал ты!

— Да, — быстро шагая, сказал Трувер, — я начал, это верно. Я просто не мог опять мямлить те старые стишонки, сладкие, как сироп, к которому прилипают мухи, когда у меня в ушах пели и рвались на волю мужественные, крепкие, как кованый клинок, строфы, которым нас выучили отчаянные малыши буковки! Промолчать в ту минуту мне казалось предательством. Все равно что их убить! Я не мог… Да и сам я жаждал убить Дракона! И ничего не боялся…

— Он начал! А сам ты какую песенку спел? — усмехнулся Жонглер.

— А кто мне начал подсвистывать на флейте, так что мне невмоготу стало уже удерживаться? — огрызнулся Ртутти. — Он, натворили мы дел! Уйти бы только нам подальше, да поскорей!

— А как тебе удалось пробраться в статую святого Пуллинария?

Ртутти самодовольно хихикнул.

— Туда совсем не надо пробираться. Там медная трубка из ниши в подвале проведена к его рту, но ниша такая маленькая, что втиснуться туда может только карлик. Этой мерзкой свинье Шарлю Епископ давал записочку, и он всякий раз вещал в трубку — кого надо выдать Дракону! Гад паршивый! За каждого несчастного он получал золотую монету и еще мне расхвастался обо всем, когда наклюкался пива!