Людвиг Тик - Достопамятное жизнеописание Его Величества Абрагама Тонелли Страница 8

Справился, что означают эти празднества, и как это, будучи, как я отлично вижу, привидениями, они проводят свое время в прыжках и плясках.

Один из них, по-видимому, старейший и разумнейший, выступил вперед и сказал: «Сударь, вы, по-видимому, прибыли из дальних мест, и потому я хочу вас обо всем уведомить. Вы обладаете камнем, который нас неволит делать все, что вы нам повелите, и посему я принужден вам отвечать, что вовсе не в моем обычае. Мы все, с позволения сказать, состоим под началом известного всему свету сатаны, именуемого также дьяволом; сей изверг уже с давних пор в наказание заворожил нас на этой горе и только один день в году позволяет нам предаться веселию. Как раз сегодня и настал этот Mardi gras[6], коли вам будет угодно, то примите участие в наших танцах».

Поблагодарил привидение за учтивость, но тут же сказал, что отродясь не был хорошим танцором и всегда обходился без подобных изъявлений радости. На что все они выразили сожаление и уверяли, что ни один из них, кого я вызову, мне ни в чем не откажет.

Тут я почувствовал свою силу и таланты и сказал: теперь я надеюсь подчинить своей власти даже самого дьявола; на что тот, старший, отвечал, что с моим камнем в том ничего нет мудреного.

Ну я не стал долго мешкать, а принялся заклинать сатану, который тотчас же и явился передо мною в образе свирепого льва и так ужасно рыкал, что эхо гремело в горах. Но мне было мало печали до его рыка. Спросил, значит, меня вышепомянутый дьявол, сверкая огненными очами: вознамерился ли я заключить с ним договор и собственною своею кровью подписать на себя закладную. Принужден был рассмеяться, хотя это и был сам сатана, и спросил его своим чередом: неужто он думает, что я такой дурень, и осмеливается делать мне подобные предложения, когда он и без того уже в моей власти. Своим верховенством над духами я обязан некой, известной мне, кошке, которой оказал незначительную услугу, а она мне таким манером засвидетельствовала свою признательность.

Недолго думая велел, значит, самому сатане обвести меня к какому-нибудь кладу, что схоронен на дне обвалившегося колодца; означенный клад он должен был самолично достать и мне вручить. Преисполнился еще большей отвагой и указал ему (сатане), чтобы впредь, буде мне когда еще придет на ум его вызвать, он не утруждал себя, являясь ко мне в образе льва, а принимал бы облик порядочного рассудительного человека. В чем он должен был дать мне руку. Удалился в превеликой досаде, что я его так покорил.

Отправился в путь и с помощью услужающих духов никогда не терпел недостатка в деньгах; ибо стоило мне того пожелать, как я выхожу, вызываю и приказываю достать клад. Зажил в довольстве и промыслом небес снова достиг того, что не надо было работать.

Завел экипаж, лошадей и лакеев и стал разъезжать по свету; повсюду принимали меня как знатного господина, ибо люди думали, что я граф, министр или еще какая-нибудь важная птица. Но этого ничего не было, однако ж мог убедиться, что в сей земной жизни самое главное деньги.

Как был я теперь человек имущественный и зажиточный, то завел себе также дурня или же так называемого шута. Сказанному человеку надлежало все время прикидываться глупцом, хотя он в сущности был умнее меня. Ему не приходилось ни о чем другом думать, как только о своих шутовских проделках, тогда как я предавался сериозным занятиям, чтобы потом искать рассеяния и отдохновения. Что было чрезвычайно необходимо, дабы под конец не впасть в меланхолию, к чему по своему темпераменту имел не малую склонность; но еще большую к флегме.

Принял другое имя и нарек себя Тунелли, ибо в юности все меня бывало звали Тонерль. Порядком растолстел и вошел в тело, чему, нет сомнения, немало способствовал беспечальный образ жизни, ибо охотно оказывал честь яствам и напиткам и по пяти-шести раз на дню обедал, что должно быть весьма хорошо для здоровья; однако ж никогда не переступал меры.

Увидав, что мне так повезло, стал производить все большие издержки. А как деньги израсходуются, велю лишь заложить лошадей. В лесу или в поле прикажу остановиться под тем предлогом, что расположен предаться созерцанию красот натуры или насладиться видом местности и тому подобное. С такою отговоркою отойду в сторону и, не обинуясь, вызову дьявола, который непромедлительно является в облике изящного и благородного кавалера и вручает мне алмазы и ювелирные изделия. Проворно рассовываю драгоценности по карманам, сажусь в карету и еду дальше.

По прошествии некоторого времени прибыл в большой и великолепный город, который, как я справился, назывался Монополис. Велел разведать о самой лучшей гостинице и остановился со всей челядью в «Золотом Драконе».

Хозяин, по-видимому, был человек разумный и просвещенный; тотчас же приказал ему приготовить обед из одних деликатесов и хорошенько смотреть, чтобы ни в чем не было упущения. Хозяин рассыпался в любезностях и всей душой уверял в полнейшей преданности и неусыпном рачении.

Пребывая в великолепных своих покоях, едва мог дождаться, как поспеют с едой. Меж тем велел своему арлекину на скорую руку потешить меня различными дурачествами, что меня,– хотя малый и прилагал все старания, – на сей раз не особенно развлекало, ибо я был весьма голоден.

Наконец пришло время, был накрыт большой стол и уставлен отменными яствами. Тут сердце мое взыграло, и я снова сделался весел, так что принялся изрядно шутить. Ибо всегда держался того мнения, что веселость и остроумие надлежит, собственно, приберегать для обеденного времени, а помимо него и то, и другое пропадет попусту. Пригласил, значит, хозяина, не чинясь, сесть за стол и откушать вместе со мною. Хозяин едва не лишился чувств со страху, что ему оказано столь благосклонное снисхождение, ибо почел меня за герцога или другое подобное существо. Не переставал понуждать его и объявил, что я всего только странствующий портняжка. На что хозяин даже перекрестился от радости, что я преисполнен такого доброго юмора, и засмеялся во всю глотку на мою острую выдумку, за какую почел мои слова. Под конец оставил его при том мнении, что я благородный кавалер, ибо люди привержены к подобным предрассудкам.

После неотступных просьб хозяин наконец сел рядом со мною, ибо я всегда охотней ем в обществе. Должен сказать, ел он с большим аппетитом. Дурень вытворял перед нами обоими дурацкие шутки, и я был не единственный, кто им смеялся, а также и хозяин, что мне было весьма по душе; ибо доказывало, что дурень и впрямь был изрядный и презрения не достоин.

За столом пустились в различные материи. Хозяин много рассказывал о свойствах той местности и жителей; о вкусе, который там господствует, о театре и тому подобном; я не очень-то вслушивался, ибо усердствовал над кушаньями. Однако ж мне было весьма приятно, что кто-то в моем обществе о чем-то там говорит, дабы и душа, которой ничего более существенного нельзя предложить, также получила бы некоторую пищу.

Так завел он речь и о короле той страны. Тут я стал слушать прилежнее, да в том и не было особого дива, был уже сытёхонек. Битых три часа просидели вместе. Мне взошла на ум дельная мысль. Справился, каков таков отечества отец, какой комплекции, любит ли поесть и что предпочитает – мясо или рыбу, каков нравом, меланхолик или же доволен жизнью.

При сем заметил, что хозяин восторженный патриот; ибо на все лады выхвалял своего властелина, так что мог заключить, сколь благоденствуют подданные подобной страны. Спросил далее хозяина, не поставит ли король в немилость, ежели я завтра всепокорнейше попрошу его пожаловать в трактир к моему столу. Хозяин ответил: король вестимо почтет за честь, ибо до такой степени любим среди низших, что ему доставляет сущую радость всякая низость. Притом любит домовитость и охотно беседует с чужестранцами: также весьма бережлив, а значит, не преминет принять мое приглашение.

Чья радость могла превзойти мою! Тотчас же отрядил своего егеря и велел ему от имени венского кавалера Туннели просить Его Величество завтра к обеду.

Егерь воротился с ответом, что король столь прост в обхождении, что прибудет.

Сколь удивительна судьба! Намедни еще просил милостыню, а тут принимаю в гости знаменитого короля. Едва мог дождаться, пока он прибудет.

Приказал приготовить обед, который не стыдно было бы предложить любому монарху на свете. Король прибыл в собственной карете, и я дозволил себе смелость самому вывести его из экипажа. Я все так устроил, что едва Его Величество вошли в залу, навстречу им уже дымились блюда, на что они соизволили милостиво улыбнуться и собственноручно похлопать в ладоши. Был тем чрезвычайно возбужден к еде, что и у короля вызвало двойной аппетит.

Должен был рассказать, в каких странах бывал, и потому говорил о Польше, Персии, Турции и Сибири. Однако ж мудро умолчал о своем звании и выпавших на мою долю приключениях, ибо это, чего доброго, могло мне повредить. Давно уже держался тонкой политики и умел применяться ко всякому званию, с каким доведется иметь дело.