Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 2 Страница 8

Взял солдат Яшка ковш с водой, бросил в него три уголька, так угли и загули на воде, так и завертелися, как солдат стал нашептывать; потом перекрестился служивый, взял в рот воды поболее и обрызнул Матрену с головы до ног, так тое всее холодом и обдало, и полно она стонать, корчиться, а себе-науме начала смекать: «ну, видно служивый и впрямь ворожей, ну как он догадается, что у меня порчи нет, да наведет на меня за это порчу действительную?..» Инда дрож проняла Матрену Поликарповну. А служивый свое продолжает творить: взял супонь ременную, что у хомута была, сложил ее вчетверо; за одни концы сам взял, а другие Парамону в руки дает и приговаривает:

– Ну-ко муж, ледащий мужичек, подержи супонь ременную, да пожелай жене здоровья-добра, чтобы лихая боль прочь отошла; пожелай здоровья здорового, непритворного, как бы ты его пожелал кобылке своей, что в этом хомуте была; пожелай здоровья нового, небрыкливого и без норова, чтоб и в сушь хорошо везла и в грязную пору не ортачилась!.. А я меж тем пощупаю, попытаю где порча сидит и буде есть она, то нам скажется, из под хомута откликнется; против нашей ворожбы не устоит, себя нам покажет и заговорит!

И стал Яшка Матрену пощипывать, стал допрашивать, строгим голосом, приговаривая… – Ну, говори, порча окаянная! как ты зашла в бабу умную, как в добрую душу христианскую закралася?.. человеком ли наслана, или сама затесалася?… Отвечай, супостатка непрошеная! говори все, что знать хочу, не то и с телом тебя сквозь хомут протащу!

Видит Матрена, что молчаньем не отделается, давай охать-стонать и коробиться, инда всех, кто тут был, дрожь проняла.

– А, что? отозвалась лукавая! боишься знать где дело правое?… Нутка, дядя Парамон, потяни супонь посильнее, а я покрепче руками прихвачу, теперь уже дело минутное, подастся порча непутная, сей-час с нами заговорит… ну, сказывай окаянная, кто те наслал?.. Хираус на хакс! фирт-форт-алё!

«Ох, ох, простонала Матрена, будто едва перемогаючись, муж испортил, муж!..»

Услышав это, Парамон чуть сам не стал корчиться, и руки у него задрожали, и ремешки он выпустил.

– Чего сробел? – говорит солдат, не бойся, держись еще, с порчей авось справимся… ну, каким манером испортил муж, говори окаянная?..

«Ох, на соленом огурце принес, ох, на огурце!..»

– А, а, вот какое дело? смотри пожалуйста!.. ну брат, Парамон, на что же ты соленые огурцы дома держишь?

«Да я,» отвечал Парамон, чуть не плачучи, «я на базаре купил огурцов, да самой же жене этого захотелося… я бы и не подумал николи сам этого.»

– То-то и плохо, что ты жеинины приказания исполняешь не подумавши; вот теперь и стал виноват! Смотри же, за свою вину купи обнов жене, порчи в другой раз не будет с ней, я ее выгоню и она больше не воротится! Теперь православные, прибавил Яшка, обращаясь к присутствующим, вы ведь все желаете, что бы порча пропала, оставила бы в покое бабу разумную?.. Так теперь помогите вы все вот как: возьмите каждый в руки кто таз, кто горшек, кто палки две, что бы можно было стучать чем-нибудь, а у кого этого нет, то хоть так кричи, и обойдите с таким криком семь раз кругом избы тихою походкою; а ты Парамон впереди иди; обошедши семь раз, станьте против окна и стойте на одном месте не двигайтесь, пока не увидите, как лукавый, оборотившись огнем из окна выскочит, а не то, пожалуй, на кого ни будь из вас нападет… Ступайте же!..

Что бы помочь беде, а больше что бы увидеть, как лукавый огнем оборотится, все, кто только был в избе, поспешили исполнить приказание служивого, а более всех Парамон спешил, желая избавить жену от мучения, а себя от людского нарекания, и выжить нечистого, которого вовсе нехотя он к жене в соленом огурце принес. Вышли все вон, схватили в руки кому что попалося, и пошли с стуком и криком избу семь раз обходить.

– Ну, – начал говорить Яшка-солдат, оставшись наедине с Матреной Поликарповной; – вижу я, по моей ворожбе чем ты испорчена: во-первых, ты у мужа просишь часто чего не следует, а если он не исполнит, то ты его перед людьми винишь и позоришь, а наедине и рукам своим волю даешь!.. Сделался он от того дурак-дураком, все по твоим прихотям прожил, раззорился совсем, и ты же на него всклепала, что он испортил тебя; а знаю я, по ворожбе своей, того молодца, что порчу наслал: он парень не старый да и на порчу его ты не обижаешься, а как нет дома мужа, то всегда поджидаешь его… это кажется хват Андрюха из вашего села?.. (Солдат-Яшка подслушал это стороною от молодежи деревенской, когда они между собою про Парамона пересмеивались). – Скажи же, кто тут виновен? ты ли, баба злая лукавая, или муж твой дурак-ротозей?..

Матрена не ожидала такого увещания, ну, думает, беда моя: солдат-то знает всю подноготную!.. и давай ее корчить уже действительно, и начала она опять было стонать, охать, говорить слоза непонятные, будто, ничего не расслышала…

– Послушай! – закричал на нее сердито Яшка-солдат, – я с тобой, а не с порчей разговариваю, так меня не провесть тебе; а лучше отвечай мне толком: хочешь ты оставить с мужем такое житье, или нет?

Матрена не слушает, не говорит ничего, только стонет на всю избу, да корчится.

– А когда так, – сказал Яшка, – то я-ж тебя научу по солдатски, по своему!..

Заложил ей паневу чехлом на голову и давай ременною супонью порчу вон выгонять… Да уж истинно по солдатски принялся… инда пот с него с сердяги ручьями тек…

Кричала Матрена на все голоса, а все это не подействовало: ватага соседей, обходя избу, голосила еще громче по велению служивого, и не слыхала громкого крика Матрены Поликарповны, а кто и услышал, так только сказал: «вишь как порча-то в ней голосит, видно и с бабой расстаться не хочется!»

Взмолилася Матрена Яшке-солдату, всплакалася. «Батюшка, служивый, прости Христаради! не буду больше над мужем своевольничать; отпусти вину мою! Вижу, что во всем я виновата, буду его слушаться, не стану просить чего не надобно!..»

Услышав это, Яшка перестал порчу выгонять, и начал опять Матрену словами уговаривать: – ну вот так бы давно; не довела бы ты себя до беды, до такого лекарства солдатского: и нас ведь командиры часто лечат от порчи таким снадобьем, от того мы редко и прихварываем!.. Слушай же теперь, в последний раз: я никому не скажу, как твоя порча излечилася, а приду сюда этак месяцев через пять: и если увижу, что ты все еще не выздоровела, что все еще с мужем по-прежнему живешь, то не то с тобой сделаю, слышишь?.. это еще не беда, что расскажу про тебя на сходке всем, про твои проказы тайные и как ты с мужем своим обходишься… а вот что: мне стоит только сказать несколько татарских волшебных слов, то я оборочу тебя свиньей, и рыла не дам, будешь хрюкать чем не следует!.. Помни же!..

Потом Яшка кинулся к окну, где уже сделавши обход, стояли противу избы миряне, глядя, как лукавый выскочит, вынул из кармана порошек-пловун, чем, знаете, городские фокусники свои огни делают; зажег спичку и тряхнул на нее порошек, так клуб огня из окна и выскочил, православные так все и крикнули от изумления; а Яшка закричал в окно, что бы Парамон один в избу вошел. Сам развязал Матрену, и велел ей, как муж войдет, в ноги ему поклониться и прощенья просить, что она его своею болезнью мучила.

Как ни нехотелось Матрене Поликарповне сделать такое, перед мужем, себе дело обидное, а боялася солдата ослушаться: пожалуй злой ворожей в самом деле исполнит свой замысел: оборотит свиньей, тогда и весь век на четвереньках проползаешь!.. Только муж в избу, она бух ему в ноги… «Прости меня, Парамон Парфенычь, что я тебя своею болезнию мучила!»

Парамон сначала чуть было опять в двери не выпрыгнул, думая, что жена хочет его укусить за ноги; а как услышал слова её ласковые да просьбу простить ее, чуть было и сам ей в ноги не кинулся…

«Помилуй,» сказал он со слезми на глазах, «помилуй Матрена Поликарповна, да разве я, родимая, за это пенял на тебя… да мне самому было больней твоего!..»

– Вот, – прибавил Яшка, – вот за это люблю, что вы так друг с другом говорите ласково; ну обнимитесь, поцелуйтеся!.. Вот так-то; эх, как глядеть-то на вас весело!.. Ну, теперь живите мирно и счастливо!.. Когда я к вам еще приду, то уж надеюсь, что не надо будет опять порчи выгонять, а лучше я вас потешу тогда ворожбой моей, покажу вам штуки невиданные, диковенные; ведь моя ворожба не алое дело вражее; а я научился ей, что бы делать добро народу доброму; ну, а противу злых, что и говорить, и в моей ворожбе злая управа есть; а теперь рад, что сделал пользу вам.

Так вот и солдат-Яшка, хоть плут был, а довелось и ему сделать дело доброе… говорит пословица: что крапива родится и жигуча, а годится во щи.

Когда Парамон Парфенычь стал Яшку благодарствовать за великой труд и дело полезное, и повел в свой амбар, выдать ему гречи и овса и прочего, и холст еще целый дал ему, тогда солдат-Яшка не упустил и Парамону сделать порядочную натацию, урезонил его, что-мол умным мужьям не так надо с женами жить, не во всем волю давать, а в чем только следует, что порою-де свистом, а порою и хлыстом, а буде заортачится, то и дубинкой можно заставить идти по прямому пути…