Коллектив авторов - Урал — земля золотая Страница 14

— Погоди, коммунист сопливый. Найдем на тебя управу.

А дед Мороз, хмурый, волосатый, прямо сказал внуку:

— Змееныш ты. Не сносить тебе башки.

На суде Павлик говорил:

— Я говорю здесь не как сын, а как пионер. Мой отец продался кулакам, дружит с ними и вредит нашему государству.

Злыми глазами исподлобья смотрели на отважного пионера кулаки. Суд приговорил отца к десяти годам тюремного заключения. После этого еще хуже стали жить Морозовы. Молодой хозяин должен был и учиться, и работать в пионерском отряде, и вести запущенное хозяйство. Дед Мороз в катаной шляпе и длинном суконном тулупе встанет, бывало, у изгороди, наблюдает, как хозяйничает Павлик, и ехидно посмеивается:

— Суетись, суетись, все равно ничего не убережешь.

— Как-нибудь уберегемся, дедко, — отвечал Павлик.

Зима в тот год выдалась лютая — морозная и снежная. Герасимовские кулаки отказались сдавать хлеб государству, попрятали его в амбарах и под землей. Приехал представитель из райкома партии и собрал общее собрание. Пришел на это собрание и Павлик — глава хозяйства Морозовых. Он выступил на собрании и рассказал, кто из кулаков прячет хлеб. Под нажимом бедноты было решено организовать красный обоз с хлебом. С первым обозом, впереди всех с красным флагом ехал Павлик Морозов с двумя центнерами зерна.

Но кулаки еще дальше запрятали хлеб. Нужно было бороться с зажимщиками, заставить их сдать государству излишки хлеба. Возвратившись из Тавды, Павлик собрал пионерский отряд и предложил ребятам:

— Давайте напишем плакаты: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба» и повесим их на воротах тех, кто прячет хлеб.

Ребята принялись за дело. А наутро вся Герасимовка была удивлена: ворота богатых односельчан были украшены плакатами. Днем у Морозовых побывала бабка Морозиха и сказала Татьяне:

— Дед вовсе озлился. Накажет он Пашку, ой, смотри! Да такого щенка, выродка из поля вон.

— Мой Арсений, — говорила Татьяне кулачиха Кулоканова, — всю ночь караулил с колом в руках этих змеенышей — пионеров. А все Пашка верховодит.

Татьяна Семеновна плакала, уговаривала Павлика отстать. Сын в ответ смеялся и говорил:

— Мама, ничего, не бойся. Они не посмеют убить. Мы, как пионеры, должны это делать.

И наутро на домах деда Мороза и Кулокановых снова появились гневные «вывески»: «Здесь живет злостный зажимщик хлеба!»

Покряхтели кулаки, да и свезли хлеб в Тавду. Но только с той поры еще пуще разгорелась их ненависть к неспокойному Павлу Морозову. Частенько к деду Морозу приходил Арсений Кулоканов и подолгу шептался с ним. Скоро они перестали шептаться и стали вслух говорить:

— Завести в лес, убить. И концы в воду.

— Маленький, а вредный. Житья не стает. Большим вырастет — живьем съест.

К лету подыскали и убийцу. Выбор пал на племянника деда — Данилку. Дед, бабка Морозовы и Кулоканов стали спаивать Данилку, уговаривали «проучить» Пашку, сулили золото. Разгоряченный вином и посулами Данилка решился сжить сродного брата. Как-то в одну из этих попоек к деду пришел Павлик:

— Ты у нас седелку брал полгода назад, чего не несешь?

Данилка вскочил из-за стола, набросился на мальчика и избил. Полмесяца пролежал Павлик в постели. А потом снова звонкий смех этого неугомонного парнишки не утихал на улицах деревни. Попрежнему он исправно вел хозяйство и успевал еще во главе герасимовских ребят ходить за ягодами в лес, охотиться на глухарей, собирать грибы, рыбачить.

Наступил роковой сентябрь 1932 года. Татьяна Семеновна уехала по делам в район, оставив маленьких ребят под присмотром тринадцатилетнего Павлика. Этим и воспользовались враги. Утром 3 сентября пришла бабка Морозиха и позвала ребят за клюквой на Круглый мошок.

С бабкой пошли Павлик и девятилетний брат его Федя. А уж там, в лесу, сидели в кустах и ждали в заранее условленном, месте хитрый и злобный дед Мороз и пьяный Данилка.

Показался Павлик с мешком за плечами.

— Вот они, дед, держи Федьку! — закричал Данилка и бросился на Павлика.

Над мальчиком блеснул нож. Он схватил его рукой. Нож оказался очень острым. Данилка рванул его и отрезал пальцы на руке Павлика.

— Федя, беги! — крикнул Павлик и упал на землю. Данилка навалился на него и несколько раз полоснул ножом.

Но Федя не убежал. В десяти метрах его держал дед, а бабка, как ведьма, спряталась за толстой сосной, вцепившись в нее длинными, худыми руками. Расправившись с Павликом, Данилка подоспел к деду, и они вдвоем докончили зверское дело.

Через день вся Герасимовка узнала, что татьянины ребята вторую ночь не ночуют дома. Решили пойти на розыски заблудившихся ребят. В деревне остались только Морозовы, Данилка да Кулоканов. Бабку-Морозиху пионеры спрашивали:

— Куда девала ребят?

Она отмахивалась:

— Убежали они от меня в лесу. Где мне, старухе, угнаться за ними. Пошли прямо по стежке — больше я их и не видела. Наверно в Кулаковку к бабушке ушли.

Только лес, в котором они лежали, заваленные хворостом, знал страшную правду.

Герасимовцы ходили по лесу цепью, в одиночку, группами — ребята не находились. К вечеру вернулась Татьяна Семеновна. Несмотря на дождь, она бросилась в лес, увлекая за собой молодых и старых.

— Ищите моих ребят, ищите. Пашенька, где ты? Федя, мои сыночки, — кричала она в лесу.

— Ау-у-у-у!

— Пашка-аа!

Крики не смолкали всю ночь. Но напрасно кричали, ребята не могли слышать. Их нашел в километре от деревни житель Герасимовки охотник Шатраков.

Через несколько часов Морозовых и Кулоканова арестовали. Пока вели их к амбару, где они сидели до отправки в Тавду, односельчане кричали вслед:

— Изверги, душегубы!

Пионерка Мария Ефимова слышала, как дед Мороз разговаривал с бабкой, сидя в амбаре:

— Я говорила, надо сжечь их, — шептала бабка.

— А тебе говорено было, старая, нож бросить, а ты за божницу его положила.

Похоронили братьев на месте, где они были убиты. На могиле своего товарища пионеры Герасимовки дали клятву быть такими же, как Павлик…

Сравнялись с землей могилы убийц Павлика Морозова — деда и бабки Морозовых, Кулоканова, Данилки, расстрелянных пролетарским судом за зверское убийство пионера-героя, а слава о молодом патриоте нашей родины будет жить вечно.

Дорога к могилам Павла и Федора Морозовых никогда не зарастет травой. Сюда приезжают со всех концов Советского Союза, маленькие и взрослые, чтобы отдать долг юному герою. Герасимовские ребята каждое лето украшают могилы венками из цветов. Вокруг памятника на могиле Павлика Морозова шумят высокие сосны, шуршат листьями березы. Только та сосна, за которой пряталась бабка, словно от стыда, высохла и зачерствела.

В тайге

Урал. Зима.

Поезд вез меня куда-то в неведомые края. По сторонам железнодорожного полотна тянулся лес, иногда мелькали поляны, запорошенные снегом, и лишь изредка, далеко на горизонте, вырисовывались неясные очертания гор.

Мне казалось, что не поезд идет, а бежит вперед сама земля, раскрывая передо мной край нетронутых богатств.

В вагоне шла обычная жизнь. На станциях входили и выходили люди, они кричали и спорили.

— Михаил, скоро приедем? — спросил я брата.

— Скоро.

Я снова отвернулся к окну. Но смотреть мне не давали. Какой-то толстый лысый мужчина со множеством мешков, мешочков и чемоданов спорил со своим соседом:

— Я сам там был! Понимаете, был! — кричал он изо всех сил.

Его сосед возражал спокойно:

— Ну и что же?

— А то, что, кроме леса да нескольких бараков, там ничего нет.

— А вы приезжайте годков через пять — сами в цехе работать будете.

— Ну уж, извините, — снова закричал толстяк. — Это дети наши, может, доживут, а не мы…

— Дяденька, а школа там есть? — обратился я к спорящим.

— Вот, — снова загорячился толстый, — зачем он едет туда?

И он для убедительности ткнул в меня своим пальцем.

— Я с братом.

— С братом… — передразнил он.

— Брат работать, а я учиться.

— Брось спорить, — остановил меня Михаил. Я отошел и лег спать. «Зачем же мы едем туда, — думалось сквозь сон. — Вот тот говорит, что даже дети и те, может, не увидят завода»…

Поезд мчался вперед, вагон качало.

Очнулся я от сильного толчка.

— Вставай, — говорил Михаил, — приехали!

Я посмотрел в окно. На невысокой насыпи справа стояло небольшое здание. «Вагонзавод» — крупными буквами было написано вверху.

— Станция! — догадался я.

— Пойдем, — торопил брат, — поезд стоит несколько минут.