Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести) Страница 10

- Покос-то пора бы начинать, - как-то утром сказала Грунина мать, погода стоит складная.

Отец только что пришел из лесу. Рубашка у него на спине потемнела от пота и прилипла к плечам.

- Рано еще, - ответил он. - Петрова дня подождать надо.

Но мать хоть и кротким голосом, однако очень настойчиво продолжала свое:

- А что тебе петров день? Скажешь - трава молода? Так пока косим дозреет. А то гляди - рожь подхватит, а там овес. На наш урожай рук много надо - только поворачивайся! Да что я тебе говорю, Василий! Сам все знаешь.

- Тогда, значит, надо косы бить, - сказал отец.

- Да, видно, что так.

- Косы бить! Косы бить! - пошло по деревне.

К вечеру глухо и звонко застучали молотки по новым, еще не опробованным косам. И, тайно вздохнув, снова приняла свою бригадирскую заботу Груня.

- Давай нам грабли, председатель, - сказала она отцу. - Смотри, чтобы всем хватило.

- Сколько тебе граблей?

Груня подсчитала по пальцам:

- Десять.

- О! Куда столько?

- Ах да, Трофим выбывает! Ну, девять.

- Ступай отбери у кладовщика. Да не ломать - из трудодней вычитать буду. Лесхоз даром грабли не дарит. Слышишь, бригадир?

- Слышу, председатель.

Коротка летняя ночь. Еще не догорела вечерняя заря, еще не замолкли девичьи песни под березками у пруда, а уж на востоке чистым светом засветилась заря утренняя. Вставайте, городищенцы, берите косы, идите на луга!

Поднялись городищенцы, взяли косы и пошли на луга. Зашумела трава под косой, и ряд за рядом полегли на землю белые, лиловые и малиновые цветы.

А утром, когда солнце поднялось над лесом и осушило росу, на луг выехала веселая конница. Только всадники были невелики собой, одни вихрастые, другие с косичками, все босые, а вместо коней у них были грабли.

Впереди отряда скакала озорная Стенька. Она собрала маленьких ребятишек и, чтобы не скучно им было идти, придумала превратить грабли в коней.

А ребятишкам и в самом деле казалось, что это не их босые ноги бегут и скачут по тропке, а что несут их лихие легкие кони. Они размахивали хворостинами, кричали и погоняли коней.

Груня посмеивалась, глядя на Стеньку. Если бы не немцы - им бы теперь уже в пятом классе быть! А она с маленькими ребятишками на граблях скачет.

Всадники доскакали до скошенного и остановились.

- Пусть кони отдохнут, - сказал Ромашка, - а то запалить можно!

А сам подумал:

"Эх! Где-то наши лошади теперь! Вот бы я дал аллюру!"

На лугу далеко-далеко, до самой реки, лежала валами скошенная трава. Ребята перевернули грабли ручками вниз и принялись разбивать густые, чуть привядшие валы.

Груня окинула глазами свою бригаду - опять нет Раисы! Грабли взяла, а на работу не вышла.

"Ну, подожди же, - подумала Груня с досадой, - подожди! Вот как выведу тебя на собрании - так ты тогда узнаешь! Пристыжу тебя при всем народе!"

И не было на покосе Трофима.

Он видел, как веселая конница с криками помчалась по деревне, он долго глядел, как поднималась за ними по дороге невысокая пыль... Как бы он сейчас тоже мчался вместе с ними, как бы нахлестывал хворостиной своего коня!..

Но взглянул на отца, который одиноко сидел у соломенной стены шалаша, тихонько подошел к нему и уселся рядом.

В полдень ребята прямо с покоса убежали на реку. Сохло сено, раскинутое на припеке, сладкий запах травки-душицы плыл над скошенными лугами. А ребятишки плескались в реке, плавали, ныряли, доставали еле распустившиеся желтые кувшинки. Груня и Стенька из длинных стеблей кувшинок сделали себе красивые цепочки. На концах этих цепочек висели кувшинки - прохладные, твердые, как литое золото, цветы.

Анюта и Варюшка приставали к Груне:

- Достань и нам бубенчики! Достань и нам! Сделай цепочку!

Груня не поленилась, поплыла через омут на ту сторону, где среди круглых листьев и осоки покачивались на воде желтые речные цветы.

Очень легко и хорошо плыть через омут. Тело становится легким на глубокой воде. Груня плыла, слегка шевеля руками и ногами, ее светлые волосы тянулись за ней по воде. Ближе к тому берегу вода стала прозрачней, замерцал на дне белый песок, зашевелилась густая водяная трава. Груня опустила ноги и встала. Синие стрекозы стайками взлетали над осокой и белыми цветами стрелолиста. Груня тянулась за кувшинками, хотелось достать их издали - почему-то страшно было ступать в темную шевелящуюся водяную траву. Груня не любила в реке мест, где не видно светлого дна.

А девчонки кричали с берега:

- Вон ту достань! Вон ту, большую!

Груня нарвала кувшинок и поплыла с ними обратно. И снова вода обнимала ее своей прохладой, и несла, и поддерживала, и светлые волосы тянулись за ней по воде.

Целый день не вылезала бы из реки Груня!

Но Груня не вылезет - и девчонки не вылезут. И ребята проловят рыбу да провозятся с костром, пока их не позовут на работу. А кто должен на работу звать? Груня.

Неожиданно у реки появилась Раиса. Она шла и хромала. Нога у нее была завязана тряпкой. И, не дожидаясь, когда Груня спросит ее, она еще издали закричала:

- А как я на покос пойду? Ногу напорола гвоздем. Попробуй-ка с напоротой ногой по колкому походи!

- А вот как на речку - так пришла, - сказала Стенька.

- Да ведь вы на граблях ускакали! А как же я с напоротой ногой?

А Груня будто и не видела Раисы. Ей надоело ссориться с нею, надоело ее уговаривать. Но она твердо решила, что при первом же случае - будет ли собрание, придется ли отчитываться за свою бригаду - она перед всем народом покажет Раисину, наполовину пустую, трудовую книжку.

Ребятишки вернулись в деревню нарядные - в венках, в резных цепочках с желтыми подвесками. Солнце припекало им головы, но косички у девочек были еще мокрые, и желтые бубенчики на их головах и на груди еще были влажные и пахли рекой.

Трофим вышел на дорогу и молча глядел на них. Он вдруг почувствовал неодолимую тоску по реке, по воде, по столбечикам на лугу, по костру, который любят разжигать на берегу Женька и Ромашка... Как бы он побежал сейчас, да сбросил бы на ходу и штаны и рубаху, да прыгнул бы в воду с бугорка, и брызги над ним поднялись бы до облака!..

- Стенька, дай бубенчик! - сказал он.

- Ишь какой! - ответила Стенька. - Слазай да достань!

Но тут вышел из шалаша отец, держась рукой за соломенную стену. Он еще никак не мог привыкнуть ходить один с палкой. Не чувствуя тропочки, он шел прямо в разлатый ракитовый куст; еще немного - и наткнется на жесткие корявые сучья.

Трофим бегом бросился к отцу:

- Постой! Куда идешь-то? Постой! На куст напорешься!

Стенька вдруг покраснела, да так, что слезы проступили на глазах. Она подбежала к Трофиму, когда он уводил отца.

- Думаешь, правда не дам? - сказала она. - Какую хочешь цепочку бери! А хочешь, все бери!

Она сняла и с шеи и с головы все свои речные украшения и отдала Трофиму.

- А ты что все со мной нянчишься? - сказал Трофиму отец. - Шел бы и ты с ребятами купаться!

- Да, шел бы, - ответил Трофим, - а ты тут один забредешь куда-нибудь... Авось река-то не высохнет. Накупаюсь еще.

А потом, помолчав, сказал:

- Да я и в пруду искупаться могу. Только вот пиявки...

РЫЖОНКА ДОМОЙ ПРИШЛА!

Прошел слух, что возвращается колхозное стадо. Кто-то приехал из города, рассказывал, что видели городищенского пастуха Ефима. Будто бы недалеко от станции отдыхало в лесу стадо, а пастух стоял на дороге, ждал, кто пойдет с огоньком - прикурить, потому что спички у него в дороге вышли.

Говорили, что постарел Ефим, почернел, бородой оброс, а борода рыжая! Видно, повидал муки на дальних дорогах.

Но - говорили, поджидали, посматривали на выгон, а стадо все не появлялось. Так и перестали говорить. Может, ошиблись люди? Может, то вовсе и не Ефим был?

Да и некогда было много разговаривать. Покос стоял в самом разгаре. Сначала завернули пасмурные дни, хмурилось, моросило. Косари косили, а сушить негде было. А когда выглянуло солнышко да повеял жаркий ветерок, сырого сена было полным-полно. И на лугу и на лесных покосах. Не управлялись ворошить, не управлялись сгребать сухое. Сено с лугов не возили - и не на чем было возить и некуда было возить. Сарая не осталось ни одного. Складывали прямо на месте высокие крутые стога и торопились сложить их, пока хорошая погода.

В эти дни городищенцы забыли, как отдыхают. Даже ребятишкам некогда было поплескаться в реке. Сбегают, проплывут разок - да обратно. А без купанья не выдержишь - жарко, платье прилипает, сенинки, забившись за ворот, колются и щекочут.

Ребят часто посылали уминать стог. Стог сначала низкий, широкий, а потом он делается все уже, все выше... Становится опасно - того и гляди, сорвешься. А когда кто-нибудь - и чаще всего Женька - срывался и летел со стога вверх ногами, то и луг и лес гремели от смеха.

А Трофим по-прежнему один оставался в деревне. Он купался в пруду, выходил иногда на скошенную усадьбу, где Федя пас коз, сидел с ним на бугорке. Бегал на ближнюю стройку - строились Звонковы, Ромашкина семья. Бегал он туда за чурками для игры, за стружками на растопку. Иногда успевал поссориться или даже подраться с маленькой Анютой, которая все хвасталась, что у нее уже настоящий дом есть, а Трофим так и будет всегда жить в соломе.