Эпосы, легенды и сказания - Тысяча и одна ночь. Том XII Страница 10

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот тридцать вторая ночь

Когда же настала семьсот тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царевич окончил свои стихи, царевна прижала его к груди и поцеловала в уста и меж глаз, и душа вернулась к юноше, и он принялся сетовать ей на силу страсти, которую испытывал, и жестокость любви и великую тоску и волнение и на то, что случилось с ним из-за суровости её сердца. И царевна, услышав его слова, стала целовать ему руки и ноги и обнажила голову, и потемнело на земле, и засияла над ней луна. «О любимый, о предел моих желаний, – да не будет дня разлуки и да не заставит его Аллах к нам вернуться! – сказала царевна. И они обнялись и стали плакать, и царевна произнесла такие стихи:

«О солнце дня смутивший и лик луны,Велел убить чертам меня дивным ты.Сразил мечом он глаз меня режущим,Куда бежать от глаз меча острого?С бровей, как лук, мне в сердце разящаяСтрела огня и страсти вонзилася,А щёк плоды мне рай сулят розовых –Стерпеть могу и их не рвать разве я?Твой гибкий стан – расцветшая ивы ветвь,Плоды её срывать должно любящимВлечёшь меня насильно ты, сна лишив,Забыла стыд в любви к тебе всякий я.Аллах тебе поможет пусть светом дня,Приблизив даль и миг, когда свидимся!Так сжалься же над сердцем страдающимИ помощи высот твоих ищущим!»

А когда она окончила свои стихи, любовь залила её, и она обезумела и стала плакать слезами обильными, струящимися и сожгла сердце юноши. И он сделался пленником любви к ней и обезумел и подошёл к царевне и стал целовать ей руки и плакать сильным плачем. И они не переставая, обменивались укорами, беседовали и говорили стихи, пока не раздался призыв к предвечерней молитве, и не было между ними ничего, кроме этого.

И они собрались уходить, и царевна сказала юноше: «О свет моего глаза и последний вздох моего сердца, теперь время разлуки, но когда же будет встреча?» А юноша, которого пронзили стрелы её слов, воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не люблю упоминания о разлуке!» И затем царевна вышла из дворца, и Ардешир посмотрел на неё и увидел, что она издаёт стоны, от которых расплавится камень, и плачет слезами, подобными дождю, и он потонул от любви в море бедствий и произнёс такие стихи:

«Желанная сердца, все больше я занятЛюбовью к тебе, как теперь ухитриться?Твой лик, точно утро, когда оно встанет,А кудри напомнили цветом мрак ночи.Твой стан – точно ветвь, когда гнётся она,Коль северный ветер её закачает,А глаз твоих взоры – газелям подобны,Когда на них взглянут достойные люди.Твой стан изнурён отягчающим задом –Ведь тяжек он так, а твой стан легковесенВино влаги уст твоих – лучший напиток,Как мускус пахуч он и чист и прохладенГазель из степей, перестань же грустить,Будь щедрой ко мне и пришли мне хоть призрак».

И когда царевна услышала эти слова, сказанные для восхваления её, она вернулась к юноше и обняла его с горящим сердцем, где разлука разжигала огонь, который гасили лишь поцелуи и объятия, и молвила: «Сказал сложивший ходячую поговорку – терпеть без любимого, но не утратить его, – и я непременно придумаю хитрость» чтобы нам встретиться». И потом она простилась с юношей и ушла, не зная, от сильной любви, куда она ставит ноги, и шла до тех пор, пока не увидела себя в своей комнате.

Что же касается юноши, то тоска и безумие его усилились, и он лишился сладости сна. А царевна не вкушала пищи, и истощилось её терпение, и стойкость её ослабела. Когда наступило утро, она позвала няньку, и та явилась и увидела, что состояние царевны изменилось. «Не спрашивай, что со мной: все, что со мной – дело твоих рук», – сказала царевна. И потом она спросила: «Где любимый моего сердца?» – «О госпожа, – сказала старуха, – а когда он с тобой расстался? Разве он был вдали от тебя дольше, чем одну ночь?» – «А разве мне возможно вытерпеть без него и одну минуту! – воскликнула царевна. – Поднимайся, придумай хитрость и сведи меня с ним поскорее, – душа моя почти из меня выходит». – «Продли терпение, о госпожа, пока я не придумаю для вас тонкого дела, о котором никто не узнает», – сказала нянька, и царевна воскликнула: «Клянусь великим Аллахом, если ты не приведёшь его сегодня, я обязательно скажу царю и расскажу ему, что ты меня испортила, и он сбросит тебе голову!» – «Прошу тебя ради Аллаха, потерпи со мной, ибо это дело опасное», – сказала старуха. И она до тех пор унижалась перед царевной, пока не уговорила её потерпеть три дня, и потом царевна сказала ей: «О няня, эти три дня стоят для меня трех лет. Если пройдёт четвёртый день и ты его ко мне не приведёшь, я постараюсь тебя убить».

И нянька вышла от царевны и отправилась в своё жилище, а когда наступило утро четвёртого дня, она позвала всех горничных города и потребовала от них хороших красок, чтобы раскрасить невинную девушку, разрисовать и расписать её, и они принесли ей требуемое, лучшего, какой только есть, сорта. А затем она позвала юношу, и когда тот явился, открыла сундук и вынула из него узел, в котором было платье из женских одежд, стоящее пять тысяч динаров, и повязку, обшитую всевозможными драгоценными камнями, и сказала: «О дитя моё, хочешь ли ты встретиться с Хайят-ан-Нуфус?» И царевич ответил: «Да!» И тогда старуха взяла щипчики и выщипала на лице у царевича волосы и насурмила его и потом она обнажила его и наложила узоры ему на руки, от ногтей до плеча, и на ноги, от плюсны до бёдер, и расписала ему все тело, и узоры стали подобны красной розе на плитках мрамора. А после этого, через небольшое время, она вымыла юношу и почистила его и вынесла ему рубаху и исподнее и потом одела его в ту царственную одежду с повязкой и покрывалом и научила его, как ходить, и сказала: «Выставляй левую ногу, и отставляй правую». И юноша сделал так, как она ему велела, и пошёл перед ней, и стал он подобен гурии, вышедшей из рая. И старуха сказала ему: «Укрепи своё сердце – ты идёшь к царскому дворцу, и обязательно будут у ворот солдаты и слуги. И если ты их испугаешься или охватит тебя страх, они начнут в тебя всматриваться и узнают тебя, – постигнет нас вред, и пропадут наши души. И если нет у тебя силы на это» осведоми меня». – «Это дело меня не страшит, будь же спокойна душою и прохлади глаза», – ответил царевич. И старуха вышла, идя впереди него, и они дошли до ворот дворца, перед которыми было полно евнухов, и старуха обернулась к юноше, чтобы посмотреть, охватил его страх или нет, и увидела, что он все такой же и не изменился. И когда старуха подошла, главный евнух посмотрел на неё и узнал её, а позади неё он увидел девушку, описание которой смущает умы, и сказал про себя: «Что до старухи, то это нянька, а что до той, которая сзади, то нет в нашей земле девушки, похожей на неё внешностью и близкой к ней по красоте и изяществу, если только это не царевна Хайят-ан-Нуфус, но она взаперти и никогда не выходит. Если бы узнать, как она вышла на дорогу! Посмотреть бы, вышла ли она с позволения царя или без его позволения!»

И он поднялся на ноги, чтобы выяснить это дело, и за ним последовали около тридцати евнухов, и когда старуха увидела их, её ум улетел, и она воскликнула: «Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали наши души сейчас, нет сомнения…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот тридцать третья ночь

Когда же настала семьсот тридцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда старуха увидела главного евнуха, который приближался со своими слугами, её охватил величайший страх, и она воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Поистине мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Пропали наши души сейчас, нет сомнения!»

И когда главный евнух услышал слова старухи, его охватил страх, так как он знал ярость царевны и знал, что отец под её властью. «Может быть, царь велел няньке взять свою дочь с собой, чтобы исполнить какое-нибудь дело, и не хочет, чтобы кто-нибудь о ней знал, – сказал он про себя. – Если я стану ей противодействовать, у неё в душе будет из-за меня нечто великое, и она скажет: «Этот евнух встал передо мною, чтобы раскрыть мои обстоятельства», – и постарается меня убить. Нет мне нужды до этого дела». И он повернул назад, и тридцать евнухов вернулись с ним к воротам дворца и отогнали людей от дворцовых ворот, и тогда старуха вошла и поздоровалась с ними головой, и тридцать евнухов встали из уважения к ней и возвратили ей приветствие. И старуха вошла, и царевич вошёл сзади, и они входили в разные двери, и прошли через все помещения, и покрывал их покрывающий, пока они не дошли до седьмой двери, – а это была дверь самого большого дворца, в котором находился царский престол, и через неё можно было пройти в комнаты наложниц, помещение гарема и дворец царской дочери. И старуха остановилась там и сказала: «О дитя моё, вот мы пришли сюда, да будет же хвала тому, кто привёл нас; к этому месту! О дитя моё, встреча придёт к нам не раньше чем ночью, так как ночь – покров для боящегося». – «Ты права. Как же ухитриться?» – спросил царевич, и старуха сказала: «Спрячься в этом тёмном месте».