Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина Страница 10

И она подала голос – сильно, звонко. Так, чтоб за дверью слышно было:

– Ни к чему соседям из-за меня ссориться. Сделай, хозяин добрый, то, что они велят. Только одна просьба у меня есть. Чтоб урону моей чести-гордости не было, выдай меня, банник, тому, кто сильнее.

Умница банник подхватил:

– Это можно. Да только как знать, кто сильнее-то? Вы ж, соседушки, на моей памяти ни разу не дрались…

И только прозвучали эти слова – с неба гром ударил, молния сверкнула, через оконце баню осветила. А сразу за тем громовым ударом за окном пошел шум да треск. Поняла Незвана, что началась там драка, да такая свирепая, что кусты ломаются, деревья трещат.

Лежала Незвана на полке, прислушивалась. Битва то приближалась к самой стене бани, то откатывалась далеко.

Всё закончилось, когда в оконце рассветные лучи закрались. И гроза стихла. А знакомый старческий голос за оконцем кому-то принялся выговаривать:

– Дурни вы, дурни бестолковые! До чего друг дружку-то отделали! Сколько силушек потратили! Я же любого из вас теперь могу за шкирку взять да пополам порвать! Да и утро настало, а солнце вас не любит. Уходите-ка к себе да не ссорьтесь больше со мною!

И тишина настала.

Ждала-ждала Незвана, прислушивалась, но ведь до старости на полке не просидишь! Тихонько слезла, высунула нос за дверь. Никого не увидела – только дерн вокруг взрыт да кусты переломаны, словно там бешеное стадо промчалось.

Обернулась Незвана, в банный сумрак земной поклон отвесила:

– Спасибо тебе, банник-батюшка, век твою доброту помнить буду!

А потом побрела от озера куда глаза глядят.

По пути гадала:

«Кто же ночью ходил под дверью бани? Из озера, надо думать, водяной притащился. А второй? Не иначе как боровик – родич лешего, только хищный да кровожадный. Он в медвежьем облике ходит, от обычного медведя только тем и отличается, что хвоста нет. Человека встретит – заломает без жалости…»

Повезло путнице. К полудню услыхала стук топоров, выбрела к просеке. Лесорубы ей дорогу до Блестянки указали.

Шла Незвана и думала:

«Коль доведется клад взять – выстрою себе дом. Будет при нем и баня, и никогда не забуду я оставить баннику черный хлеб, мыло да воду. Но главное – дом. Чтоб была я в нем такой же хозяйкой, как банник – в бане своей. Чтоб так же за свое жилье стояла, никого не боясь…»

4. Ночница

В то самое время, когда Незвана вслушивалась в шум битвы за стеной бани, Дарёна вдруг проснулась, словно от резкого толчка.

В окно светила луна. Спали все, кроме хозяйки, склонившейся над колыбелью. И Дарёне бы спать, но страшно вдруг стало, так страшно, как вечером, когда слушала она байку Нерада о навьях.

Может, тихонько окликнуть хозяйку, раз она не спит? Хоть парой слов с нею обменяться – тогда уйдет тревога…

Ох, да хозяйка ли это? Лица не видно, но Калина Баженовна ссутулена, словно несет тяжкий груз. А у этой узкие плечи расправлены гордо, как у княгини!

Может, это сродственница Калины? Пришла тихо, когда Дарёна уже спала?

Словно прочитав мысли девочки (или услышав бешеный стук ее сердечка), женщина обернулась и попала в полосу лунного света.

Нет, это была не Калина! Худое серое лицо женщины казалось неживым, вообще каким-то нечеловеческим, словно отлитым из воска. Огромные глаза занимали пол-лица, и такая была в них злоба, что Дарёна вздрогнула, как от удара.

Недобрая пришелица встретилась с девочкой взглядом – и поднесла палец к губам.

Нет, не просьба молчать была в этом жесте, а повеление, даже угроза: мол, только пискни – и плохо тебе придется!

Промолчала бы Дарёнка, кабы не стояла та злая женщина возле люльки. Она же хотела что-то сделать с ребенком!

И Дарёна, глотнув воздуха, завопила так, что занавеска на печи трепыхнулась!

Женщина поспешно шагнула в поток лунного света и исчезла. Ребенок в люльке истошно заголосил.

Повскакали с лавок все разом – и гости, и хозяйка.

Дарёна, не слезая с печки, сбивчиво рассказала о страшной гостье.

– Да тебе это, небось, приснилось… – начал было вожак скоморохов.

Но его перебила «медведица» Матрёна:

– Ты, Горыня, чего не видел, про то не говори! Была чужая баба! Я только сморгнула – а она исчезла.

Подала голос безымянная старуха-постоялица:

– Еще бы ей не исчезнуть от такого шума-гама! Слышь, Калина, а ведь это к тебе ночница заявилась!

Хозяйка, которая достала из люльки орущего ребенка и укачивала его на руках, при этих словах горестно охнула.

А старуха продолжила напористо:

– Ты пеленки стирала, на дворе развешивала для просушки, а снять до заката забывала – было такое?

– Ну… – растерялась Калина. – За делами замотаешься, бывает, что и забудешь снять. В темноте уже выбежишь да снимешь.

– А пустую колыбель качала?

– Да зачем мне это надо… – начала было Калина. Но вдруг замолчала, вспоминая – и сказала огорченно: – Было и такое. Проезжал тут купец, вез жену с дочкой в Град-Столицу. Дочке шестой годик шел. Я Демьяшку из люльки вынула и села грудью кормить, а девчушка у люльки пристроилась играть: качает да колыбельную поет, будто дитё убаюкивает.

– Вот и доигрались, – с непонятной радостью заявила старуха. – Приманили ночницу, а с нею криксы пришли, по ночам ребенка будят, спать не дают. А сама ночница кормит ребенка грудью – а молоко-то у нее горькое, ядовитое…

– И что ж теперь делать? – Калина прижала к себе кричащего ребенка, словно боялась, что сейчас кто-то его отнимет.

– Можно заговорить от ночницы. Да и дитё твое горластое утихло бы, дало бы нам всем выспаться. Только с чего это я буду стараться посреди ночи? Мне завтра в путь идти, так я, пожалуй, лягу…

Хозяйка метнула на старуху укоризненный взгляд:

– И сможешь уснуть, зная, что рядом дитё малое мается?

– На весь мир не угодишь, только себя уморишь. Какой мне прок с тех хлопот? Люди – они неблагодарные. Ты разорвись хоть надвое, а они спросят: почему не нач́ етверо?

– Ясно, – вздохнула хозяйка. – Ложитесь-ка спать, люди добрые, а мы тут вдвоем еще посудачим…

Скоморохи без единого слова улеглись по лавкам. А Калина со старухой сели рядышком возле люльки. Они негромко переговаривались, но их голоса заглушал рев младенца. Дарёна прислушивалась, но разобрала только горький вскрик хозяйки: «Может, еще последнюю рубаху тебе отдать?!»

Наконец женщины договорились. Старуха встала, распорядилась:

– Заверни