Радий Погодин - Трень - брень Страница 11

Осенью - ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю - слышен печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.

Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:

- Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха... Перемелется - мука будет. Подумаешь, рыжая девчонка - частный случай. - Шут голову опустил. Руки развел. - А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни. Особенно когда мы влюблены... Тс-с... Осторожно... - Шут оглянулся. - Это не детская тема. Я извиняюсь.

* * *

Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта речка - протока - впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, - в море. Ольга трясла головой, черные, как березовый уголь, волосы падали ей на лоб густой челкой.

Ольга не заметила, как к ней подбежал Боба.

- Эй, ты! - крикнул Боба.

Она не услышала.

Боба дернул ее за рукав. Она остановилась и тотчас приняла оборонительную позицию.

- Не надо, - сказал Боба. - Меня уже били. - Боба повис на скамейке, как тряпка, и звук у него выходил изо рта со свистом, словно Боба испортился. - Полный комфорт. Тимоша теперь за тебя заступается... Тимоша осел. - После этих слов Боба вскочил со скамейки и огляделся. - Я в переносном смысле...

- Имя у него хорошее, - сказала Ольга. - Тимоша.

- Да Юрик он, Юрик. У него фамилия Тимофеев. Ты на меня злишься?

- Боба, я тебе прощаю. Я все-все прощаю. Я ни на кого не сержусь. Зачем? Злой бывает только глупость.

Все птицы в парке громко и удивленно пискнули, словно им открылось нечто великое. Они все разом повернули головки и посмотрели на угрюмую серую ворону, которая сидела на самом высоком дереве. "Кар-р-р", - сказала ворона и, в свою очередь, посмотрела на ястреба, который дремал высоко в небе на распластанных крыльях.

Боба уселся в небрежной позе - нога на ногу.

- Угадай, я умный или глупый?

Ольга сказала:

- Наверно, ты не дурак.

- Правильно.

- Тогда зачем ты все время кривляешься?

- Для балды. То есть для смеха. Без смеха кто я такой? Обыкновенный серый человек.

- И тебе все равно, над чем смеяться?

- Конечно.

Ольга уселась рядом с Бобой.

- Боба, только не врать. Если ты увидишь, что человек тонет, ты бросишься к нему на помощь?

- В зависимости от желания утопающего, - сказал Боба. - Если утопающий, кричит: "Помогите, помогите!" - я брошусь его спасать. Я прилично плаваю, не хуже Тимоши. Если утопающий молча тонет, зачем мне мешать ему? Может, он от этого удовольствие получает.

- Ну так вот, прощай, Боба. Я пришла сюда утопиться.

Боба захохотал.

- Нашла время. Сейчас вода холодная.

- Утоплюсь, понятно тебе? Возьму и утоплюсь в самом деле.

Что-то в Ольгином голосе насторожило Бобу.

- Я тебе утоплюсь! - проворчал он. - Я, конечно, наговорил тебе гадостей, но я не со зла. Я просто поторопился.

- Не уговаривай. Я все обдумала. Я не могу, чтобы меня каждый день изводили и надо мной издевались. Я не великий человек - мне рыжей нельзя быть. И я не актриса - мне нельзя красить волосы. И я не клоун - мне нельзя снять парик после работы. Но жить всю жизнь в тюбетейке я не желаю. Не хочу! Я решила: будет лучше для меня и для всех, если я утоплюсь. А теперь иди. Люди топятся в одиночестве. Передай привет всем... Ну, иди, иди.

Боба стоял перед Ольгой, переминался с ноги на ногу.

- Ну, чего не идешь?

- Можно, я посмотрю? Я никогда не видел, как люди топятся.

- Нельзя. Ты ведь не выдержишь - спасать бросишься.

- Я же сказал - не брошусь. Во-вторых, я простуженный.

- Все равно иди.

- Прощай, - сказал Боба.

- Прощай.

Боба пошел, и Ольга пошла, каждый в свою сторону.

Боба обернулся, крикнул через плечо, в его голосе прозвучала надежда:

- Ольга, не топись, а? Ты хоть и рыжая, но хороший человек.

Ольга вдруг бросилась на Бобу с кулаками:

- Убирайся! Уходи! Что ты ко мне привязался? Ну, уходи, тебе сказано. Люди топятся в одиночестве.

Боба закрыл голову руками и удрал в кусты.

Ольга села на парапет. Посидела немного пригорюнясь и позвала тихим печальным голосом:

- Боба, а Боба!

Боба стоял за кустом.

- Боба, а Боба! - еще раз позвала Ольга.

Молчание.

Гранит, синеватый с розовым, еще сохранял тепло. Вода в реке густого синего цвета. На ней листья красные и оранжевые.

- Пора, - сказала Ольга, растерянно шмыгнув носом. Она встала на парапет, посмотрела в воду. - Вода, почему ты молчишь? А собственно, почему ты должна со мной разговаривать? С предателями не разговаривают... - Ольга руки раскинула - ей, наверно, казалось, что именно так, с раскинутыми руками, топятся люди.

Боба за кустом заплакал, как грудной ребенок. Он захлебывался от горя. И утешал себя старушечьим голосом:

- Не плачь, не рыдай. Ты мое дитятко. У маленького животик болит. А мы ему молочка дадим.

Ольга села поспешно, ноги свесила и, когда плач утих, почесала одной ногой другую.

- Не дают спокойно утопиться, ходят тут, будто другой дороги им нету... Туфли я, пожалуй, оставлю. Они еще совсем новые. - Ольга сняла туфли, обтерла с них пыль носовым платком, заодно нос вытерла и поставила туфли на парапет. Встала во весь рост...

Птицы над ее головой примолкли, оцепенели от жгучего любопытства. Кроме вороны...

- Прощайте, деревья. Птицы, прощайте. Вы меня никогда не презирали. Если разобраться, вы тоже рыжие. Вас тоже многие обижают. И ты, камень, прощай. - Ольга нагнулась, погладила теплый камень-гранит, отполированный многими прикосновениями. - Ну, а теперь пора. Еще раз прощайте. - Ольга руки раскинула...

Боба за кустом взвизгнул и засмеялся.

- Нетушки, нетушки, - затараторил он, как пятиклассница, у которой есть что сказать подружкам по большому секрету. - Нетушки, и не спорьте. Она сама мне сказала, что ей Танька сказала, а Танька слышала в щелку... Ха-ха-ха... Хи-хи-хи...

Ольга опять села.

- Бегают тут. Ходят всякие. Эй вы, уходите отсюда! - Она подождала, пока смех замолк. Повздыхала досадливо. - Свитер я тоже оставлю. Это хорошая вещь. Мне его мама вязала. Кому-нибудь пригодится. - Ольга стащила свитер, положила его рядом с туфлями. Встала, руки раскинула. - Прощайте, деревья. Листья, прощайте...

Боба за кустом в один миг скинул кеды и куртку. Напружинился весь.

- И вы, птицы, прощайте... Почему вы молчите? Вам противно со мной разговаривать? - Ольга почесала затылок, поежилась. - Холодно...

Ворона снялась с дерева, полетела в другую часть парка, где карусели.

- А почему я должна топиться? - сказала Ольга. - Если я утоплюсь, все будут ахать и охать, станут жалеть бабушку. Старуха Маша скажет, что я вся как есть в рыжую Марфу. Боба скажет: "Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно". Зачем это я должна топиться из-за дураков? - Ольга сунула руки в карманы.

Птицы над ее головой запищали - принялись спорить, права Ольга или не права. Некоторые щеглы даже подрались между собой.

Боба за кустом досадливо крякнул.

- Такой был случай прославиться, - сказал Боба.

Раздался свисток, и на аллее появился милиционер, он же шут (дядя Шура).

- Что здесь происходит? Прекратить! Я вам сказал, прекратить стоять близко к воде! Нельзя вас оставить одних ни на минуту. Что это вы тут разделись?

- Что, и раздеться нельзя? Может, мне жарко.

- Не может быть жарко, потому что сегодня не жарко.

- Может, мне изнутри жарко.

- В таком случае вызывают врача, а не раздеваются возле самой реки.

- Не нужно врача. Никого мне не нужно. Может, я искупаться хотела.

- Сейчас же одеться!

Ольга хотела возразить, но милиционер, он же шут (дядя Шура), поднял руку.

- Р-разговорчики!.. Могу я, наконец, иметь личную жизнь?

Боба за кустом второй кед натянул, куртку надел и куда-то пошел, по дальнейшим своим делам. Птицы разлетелись по всему парку, ничего интересного для них уже не предвиделось. Остались только воробьи - и то потому, что им лень летать на далекие расстояния.

- А почему вы не извиняетесь перед публикой? Вы так любите это делать, - сказала Ольга довольно ехидным голосом.

- Р-разговорчики! - Шут (дядя Шура) усмехнулся, снял милицейскую фуражку, сел рядом с Ольгой. - Устал я за вами бегать. Иногда очень хочется мне, чтобы все было тихо, спокойно. Чтобы у всех была красивая личная жизнь.

- Тогда зачем вам эта милиционерская фуражка? Может, для страха?

- Для авторитета. Милиционер всегда прав - в этом смысл его должности. Ты заметила - старые милиционеры похожи на генералов. У них жизнь нелегкая. Нелегко человеку, который всегда прав. Конечно, если он это понял.

- Дядя Шура, у вас с собой нет чего-нибудь поесть, а? Я что-то есть захотела.

- Живешь, если есть просишь. Бутерброд с сыром.

- И вы, дядя Шура, поешьте. Я почему-то не умею есть в одиночестве.

Ольга разделила бутерброд пополам.

- Зачем, а? Зачем они мне не верят? - спросила она, набив рот. Разве у меня на лбу написано, что я врунья?