Николай Внуков - Фотография Архимеда Страница 11

Он будет похож на эту рыбку. С той только разницей, что будет лежать неподвижно, пока его ссохшееся тело, одетое в скафандр, не найдет в трубе какая-нибудь экспедиция.

Он вскочил и открыл глаза.

Они тотчас закрылись от неистового света. И все же за этот коротенький миг он успел заметить гладкий уступ Лавиния, где заканчивалась труба, и мохнатый клубок Солнца над белыми изломами скал.

Черт возьми, значит труба опять стала прозрачной!

Опустив на иллюминатор фильтр, он посмотрел на приборы.

Все показания в норме.

Скафандр невредим.

Отлично!

До Лавиния около километра.

Гидразин можно поберечь.

Он вложил пускатель в гнездо и зашагал к высокой сияющей вершине.

...Сейчас он первый человек на Луне. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним. Что будет через год или через два? Трудно сказать. Человечество набрало первую космическую скорость и набирает вторую.

Два миллиарда лет назад в океане зародилась жизнь. До сих пор большая часть живых существ обитает в воде. И только те, которые осмелились выползти на чуждую, враждебную им сушу, оказались способными развить разум, увидеть звезды над головой, понять, что это такое, и устремить к ним свои мечты.

Мечта!

Она дала начало всему прекрасному на Земле. Она вечно зовет человека к далеким берегам, заставляет пускаться в рискованные плаванья, бороться с волнами и побеждать.

Она учит мужеству и великой страсти.

Мечта необходима, чтобы жизнь постоянно находилась в движении. И никаких остановок. Только вперед, вперед на гребне волны!..

Вот она, площадка, на которой кончается труба. Колоссальный круг коричневатой выглаженной скалы.

Вот невидимая стена.

Руки скользят по сплаву, созданному пришельцами из другого мира.

Вот место, аналогичное тому, где он вошел в трубу на Оливии. Никаких амбразур.

Он идет как мальчишка вдоль забора, чертя по нему пальцем.

Будет смешно, если на этом конце не найдется выхода! Десять минут. Пятнадцать.

Все та же гладкая, раздражающе гладкая поверхность. Наконец рука срывается в пустоту. Он осторожно ощупывает край амбразуры и выходит наружу. Никаких машин, никаких туннелей под поверхностью Луны, никаких следов колоссальных горных работ.

Как, что, почему — это для других, которые придут позднее. Ему некогда анализировать и делать выводы. Он — разведчик. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним.

Он оглядывается.

Горизонт на востоке закрыт тяжелой массой Сарматских гор. Невообразимое месиво трещин, обрывов, террас, уступов и долин. Белый свет и черные тени.

По траурному небу сверкающей пылью течет Млечный Путь.

Южнее, над великой гладью Моря Спокойствия, висит огромный месяц с удивительно длинными, почти смыкающимися рогами.

Это Земля.

Какая она близкая, голубовато-зеленая, теплая!

Он смотрит на нее долго, пытаясь отыскать взглядом знакомые с детства очертания материков.

Нет, не найти. Все затянуто жемчужными полосами облаков.

Фантастически красив этот облачный месяц над мертвыми лунными цирками!

Он вынимает из поясного гнезда фотокамеру и устанавливает объектив на панорамную съемку.

День тянулся как жевательная резинка. Всего четыре урока по расписанию, а кажется, будто их шесть или семь и никогда они не кончатся. Даже пятерка по алгебре не обрадовала Андрея.

На большой перемене он лицом к лицу столкнулся с Александрой Антоновной, но завуч, думая о чем-то своем, прошла мимо.

Клара Сергеевна тоже не спросила, почему он убежал с двух уроков.

В классе царили мир и тишина.

Гришка Афонин у доски решал геометрическую задачу. Искал и никак не мог найти подобные отрезки в прямоугольном треугольнике, разделенном высотой на две части.

«Балда, — с досадой подумал Андрей. — Две тысячи лет назад Эратосфен определил длину земного меридиана, наблюдая за тенью от палки, воткнутой в землю. А тут задачка для начинающих».

Он давно решил задачу в уме и теперь томился за партой.

— Все внимание на доску! — постучала карандашом по столу Клара Сергеевна.

«Интересно, определила бы она расстояние до альфы Центавра по параллаксу звезды?» — подумал Андрей.

Афонин, перемазанный мелом, беспомощно барахтался среди катетов и гипотенуз. Андрей смотрел на него, но видел совсем другое.

Он видел круглый зал, накрытый сферическим куполом. Посреди зала на могучем стальном основании высится огромная установка, похожая на дальнобойное орудие. Легкие ажурные фермы окружают ее со всех сторон. Вверху, у ствола, на специальной площадке, куда выходит главный окуляр, подготавливает место для наблюдения профессор Козырев.

Он, Андрей, стоит внизу, у пульта управления.

— Что ж, начнем, — негромко говорит профессор, и Андрей нажимает кнопку на пульте.

С легким рокотом часть купола сдвигается в сторону. Открывается широкая щель, полная звезд. Свет в зале гаснет, остаются только лампочки над рабочими столиками и разноцветные глазки приборов.

Ночной ветер врывается в башню, холодит пересохшие губы.

— Установочные координаты! — командует профессор.

Пальцы играют кнопками на пульте управления. Под ногами, под толстым слоем бетона взвывают моторы. Купол начинает поворачиваться на заданный угол. В щели вспыхивают и пропадают звезды,

И вот зал озаряется голубым лунным пламенем. Умолкают моторы. Остается чуть слышный шум двигателя, ведущего телескоп за земным спутником.

— Отлично! — говорит профессор Андрею. — А теперь за работу. Сюда, наверх, ко мне! Быстро!

Андрей поднимается по дюралевому трапу, ступеньки которого покрыты губчатым пластиком, на площадку.

Какое счастье! Значит, сегодня он будет вести наблюдение вместе с прославленным астрономом!

— Прошу! — говорит Козырев и указывает на сдвоенное кресло.

Они садятся рядом, плечом к плечу.

Профессор выдвигает бинокуляр и жестом предлагает Андрею сделать то же самое.

Оба одновременно приникают к объективам.

Вот это увеличение!

Не половина лунного диска, даже не четверть, а, наверное, только десятая часть вмещается в поле зрения. И в самом центре три громадных кратера: Арзахель с высочайшей центральной горкой, таинственный Альфонс, рассеченный почти пополам горной цепью, и Птолемей, древний цирк, стены которого местами обрушились, а местами, особенно на востоке, поднимаются неприступной грядой.

— Обратите внимание на центральную горку Альфонса, — полушепотом говорит Козырев. — Видите оранжевое пятно на западном склоне? Это лава. Идет извержение...

Кто-то толкает Андрея в спину. Вместо центральной горки Альфонса перед глазами исчерченная мелом доска и сонный голос Гришки Афонина:

— Треугольники АВС и ВДА подобны по второму признаку подобия...

Снова толчок в спину и шепот Женьки Трифонова:

— Решил? У меня ответ четырнадцать. А у тебя?

— Отстань, — прошептал Андрей. — Здесь и решать-то нечего. Ответ сразу виден.

— Зажимаешь, да?

— Пошевели хоть раз мозгами, кретин!

— От кретина слышу! — прошипел обозленный Женька.

— Зачем же тогда спрашиваешь?

В этот момент Гришку Афонина озарило, и он решил, наконец, задачу.

И в ту же секунду кончился урок.

Андрей вышел на улицу Ленина и увидел Рагозину.

Она стояла у газетного киоска и разглядывала обложки подвешенных за уголки журналов.

На ней было все то же зеленое пальто, но вместо хозяйственной сумки она держала в руке туго набитый клеенчатый портфель. Волосы у нее были красиво зачесаны назад и схвачены невидимками.

Почему-то Андрею вдруг захотелось, чтобы она его заметила, узнала и улыбнулась.

Он подошел к киоску с другой стороны и тоже принялся глазеть на журналы, искоса поглядывая на Рагозину. Та медленно обходила киоск, приближаясь к нему.

— Ха! Шевалье д'Арманталь! — воскликнула она, увидев Андрея. — Какими судьбами? Откуда?

— Оттуда, откуда и ты, — сказал Андрей.

Сдвинув брови, Рагозина смотрела на него своими удивительными, вспыхивающими синими искорками глазами.

— Ты в какой школе учишься?

— В пятой, — пробормотал он, чувствуя, что краснеет.

Зачем она так смотрит? Там, на лестнице, она просто разговаривала, а тут...

— А я в третьей. Ты в восьмом?

— В восьмом, — сказал он, смущаясь все больше. Зачем только он подошел к этому киоску? Вдруг кто-нибудь их заметит?

— Я тоже в восьмом. Ты нашел человека, который сделал фотографию?

— Нет, — мотнул головой Андрей.

— Тебе очень нужно его найти?

— Очень.

— Зачем?

— Чтобы узнать, как сделан снимок.

— Это так важно?

— Да.

Она помолчала, похлопывая ладонью по портфелю.

— Послушай, ты можешь рассказать мне про эту фотографию?