Алоис Ирасек - Старинные Чешские Сказания Страница 12

Так кончилась девичья война.

И настали опять, как бывало, мир и тишина повсюду; и единовластно правил князь Пршемысл страной, и женщины больше не сопротивлялись ему.

ЛУЧАНСКАЯ ВОЙНА

Когда князь Кржесомысл отошел в вечность, на вышеградский престол был возведен князь Неклан. Мудро и мирно правил он чешским племенем. С литомержцами и лемузами жил он в любви и согласии, и уважали их воеводы его слово и волю. Но с северной и западной сторон имел князь злого соседа – воеводу Властислава, правившего племенем гордых лучан, чьи земли лежали по реке Огре и в верховьях реки Мжи. Миролюбив и благоразумен был князь Неклан, Властислав же – свиреп и надменен. И если боялся войны князь Неклан, Властислав только и думал о ней. Не признавал он ни добрососедских отношений, ни права, ни справедливости и кровь проливал без милосердия.

Жестоко притеснял Властислав соседние племена. Не раз со своей дикой дружиной совершал он набеги на лемузов, литомержцев и чехов, собирая дань с их земель; брал по белке и по черной кунице с сохи, а тех, кто сопротивлялся, заставлял платить дань и за живых и за мертвых. Кроме дани, забирал он в плен женщин и детей и продавал их в рабство. Столько, пленников имел Властислав, что уступал их франкским купцам и бородатым восточным торгашам, скупающим рабов и рабынь по дешевой цене.

Еще свирепее, чем раньше, обрушился он на несчастные чешские земли в свой последний набег. Где появлялись лучане, там повсюду полыхали пожары. Горели избы, замки, амбары, конюшни, и не было такого селенья, которого бы не тронул огонь. Все пылало вокруг. Враг рубил мечом жителей и угонял за собой стада. Бежали люди из деревень в замки, за валы и крепостные стены, но и там не находили спасения.

Не устоял против силы Властислава замок Држевич, что на самой границе; пал Сланый; Будеч сгорел дотла. И хлынули лучане, словно поток, прорвавший плотину, по широкой равнине к Левому Градцу, лежащему близ священного места Жалова, там, где мрачный Рживнач высится над Влтавой.

Осадили лучане Левый Градец, откуда хотели они идти на Пражский замок, и не давали никому ни выйти из замка, ни провезти в замок пищу. Долго длилась осада Левого Градца, и великий голод начался там. Весь скот перерезали; дорога была каждая горсть муки, каждая обглоданная кость.

Тоскливо глядели с валов и вышек осажденные; взоры их неустанно обращались на «великий путь», что вел из Левого Градца через Унетице, близ Лысолаи, через деревню Голишовицы на Летенскую равнину к Пражскому замку, где обычно жил князь Неклан. Нетерпеливо ждали градчане его войска, несущего им избавление.

Но тщетны были ожидания. Не приходила помощь из Пражского замка, и «великий путь» оставался безлюдным и пустынным.

И тут осажденные в Левом Градце, отчаявшиеся, изнуренные голодом, со впалыми щеками и лихорадочно блестящими глазами, начали складывать оружие на землю, говоря:

– Обречены мы на голодную смерть, ибо помощь к нам не идет. Сдадимся лучше лучанам; пусть делают что хотят – либо убьют нас, либо накормят.

Но едва решили осажденные сдаться, как увидели они, что лучане вдруг поднялись с места, сняли осаду и отступили. Дошла до лучан грозная весть, что лемузы, литомержцы, а с ними дечане идут чехам, на помощь и собираются ударить им в тыл и фланг.

Разгневался Властислав и поклялся страшной клятвой:

– Пусть не будет мне помощи от Перуна, пусть стану я на всю жизнь рабом, если уступлю дечанам, лемузам и литомержцам!

И еще он поклялся покорить чешское племя и повесить свой щит в знак победы на воротах Пражского замка.

А отступить от Левого Градца все же пришлось Властиславу, чтобы не очутиться ему подобно зерну между двумя жерновами.

Начал он месть свою с литомержцев; на их земле между двумя горами – Медвежьей и Пршипети – построил сильно укрепленный замок. Замок тот назвал Властислав своим именем и за то, что помогали литомержцы чехам, послал туда на их устрашение сильных, жестоких мужей.

Испугались лемузы и дечане, запросили пощады, обещая оставить чехов на произвол судьбы и платить Властиславу постоянную дань. Сильно опечалился, проведав о том, пражский князь. Сам слабый духом, не осмелился он идти против Властислава без союзников и решил, что лучше уступить, чем довести дело до войны.

Выбрал он послов из владык, что должны были договориться о мире и добром согласии с воеводой лучан, и поручил им отвезти Властиславу богатые дары: несколько мешков чистого золота, два кованых шлема, красивые щиты и десять отборных, чистокровных коней.

Сидя на высоком резном, расписном троне, в дорогой собольей шапке с пером цапли, в дорогом плаще из чужеземной ткани, падающем тяжелыми складками, с застежками на плечах, надменно взирал Властислав из-под насупленных бровей на послов. Гордо принял он их и гордо ответил, когда объявили послы желание своего господина.

– Слышал я, чего просит ваш князь. Видел я и дары, что он мне прислал. Неразумно ваш князь поступил. Не послал он мне ни всего золота, что имеет, ни всех коней, ни всего своего богатства. То, что я вижу, – для меня лишь приманка. Возьмите же свои дары и скажите вашему князю, что за приманку я ему благодарен; пусть все это хорошо сбережет и сохранит. Приду я к нему за всем его добром и заберу то, что сейчас возвращаю. А вы убирайтесь, покуда целы. Смотрите, чтоб вместо даров не оставить тут свои головы!

Испугались владыки и тотчас пустились в путь, чтобы поскорее оставить Лучанскую землю.

Когда послы возвратились и объявили обо всем в Пражском замке, побледнел князь Неклан и не мог утаить страха, услышав, как похваляется Властислав в великой гордыне владеть всей Чешской землей, как своей.

Сказав эти горделивые слова пражским послам, тотчас приказал Властислав объявить по пяти жупам[15] Лучанской земли, чтобы поднимались все на войну.

На быстрых конях мчалась дружина, и впереди всех – гонец.

Один меч висел у него на поясе, а другой, воеводский, железный, в кожаных ножнах, держал он перед собой острием кверху; у спутника его на поясе висел аркан, сплетенный из лыка.

– Вихрем пролетали они по равнинам и долинам, по лесам и полям (а было это порой, когда хлеб начинает колоситься), от деревни к деревне, от рода к роду; мчались они и на рассвете, и среди бела дня, и темною ночью.

Прискакав на деревенскую площадь, гонец тотчас созывал старейшин и все население; всех юношей и мужчин. А когда те сбегались, он вынимал из ножен воеводский меч и, взмахнув им высоко над головой, объявлял воеводскую волю: пусть каждый, кто ростом превышает тот меч, без промедления снаряжается на бранное дело, пусть возьмет щит и оружие и спешит к воеводскому замку, где собирается рать против чехов.

Затем спутник гонца отвязывал аркан от пояса, поднимал его над головой, а гонец, указав на лыковую петлю, грозил гневом воеводы и объявлял, что каждый, кто к сроку не выйдет на брань, будет такою петлею удавлен; пусть про то ведают все и не просят потом у воеводы пощады.

– Пусть каждый имеющий сокола-сыроядца, кречета, ястреба либо сарыча возьмет их с собой на бранное дело, – так кричал гонец, – пусть не посмеет никто укрыть тех хищников дома! А того, кто ослушается, кто не явится к воеводе, ожидает жестокая кара: отрубят ему голову этим мечом.

И гонец снова взмахивал воеводским мечом так, что тот блестел и сверкал на солнце.

Затем собирали со всего рода юношей и мужчин, мерили всех тем мечом и делали зарубки, чтобы можно было доложить воеводе, сколько воинов даст каждый род, сколько бойцов явится на поле боя.

Вскакивали гонцы на коней и, пришпорив их, мчались к соседнему роду, все дальше и дальше. Впереди них летела крылатая весть, и повсюду с трепетом ждали военного меча воеводы. Пастухи со страхом глядели вслед неистовым всадникам и пугливо кланялись женщины. Всюду приносили они с собой смятение и тревогу, а женщинам и девушкам – заботы и горе.

Так ехали гонцы от воеводского замка по прекрасным лугам первой жупы. Вокруг на плодородной равнине расстилались благодатные нивы и луга, похожие на ковры из цветов, пестрели среди буйной зелени золотистые и розовые полосы и снова тянулись нивы, луга и сады, залитые лучами весеннего солнца.

Промчавшись с мечом по полям и лугам первой жупы, объехав все деревни ее, отправились гонцы на юг, в соседнюю жупу, лежащую по обеим сторонам быстрины Броницы.

Призвав к оружию эти края, они повернули к северу, на Огру, туда, где вдали тянулась синеющая гряда Крушных гор. Там поехали они землями третьей жупы, берегами реки Узкой, и на правом ее берегу и на левом всюду созывали мужчин, мечом измеряли их и по зарубкам вели точный счет.

Отсюда поспешили гонцы на запад, в четвертую жупу, в края, лежащие по течению реки Гутной.