Георгий Садовников - Пешком над облаками Страница 12

- Ты что делаешь? - крикнул я, негодуя.

- Что ты сказал? - спросил пес нашим, человечьим голосом и, чтобы лучше слышать, приподнял длинное шелковистое ухо.

- Что ты делаешь, говорю? - повторил я еще грозней.

- Диссертацию печатаю. Свою, естественно, - спокойно ответил спаниель, не глядя на меня и не прекращая своего занятия. - Тема: "Кот в мировой литературе". Золотая жила для глубокого исследования. Удивляюсь, как ученые до сих пор не заметили? А ведь, кажется, на поверхности лежит, а? Вспомните: Кот в сапогах, кот Чеширский, кот Бегемот, кот Котофей, Пуша Шуткин. Какое созвездие имен! Я уж не называю кота Базилио. Да что там, разве перечислишь все блестящие клички? О собаках тоже пишут, не спорю. Но собаки все на одно лицо - друг человека, и только! А у котов такое разнообразие характеров, лапки оближешь! Что ни кот, то характер: один - благороден. Другой - хитер. Третий разбойник с большой дороги. Четвертый - гуманист... Да что там говорить! Вы согласны со мной?

- Не согласен, - твердо ответил я, - хотя бы уж потому, что животные не говорят на человечьем языке.

- Ах, вот что? Но вообще-то вы правы. Я понимаю ваше изумление, задумчиво пробормотал пес и даже лапой дотронулся до лба в глубоком раздумье. - Но дело в том, что я редкое исключение. Знаете пословицу: "С кем поведешься, от того и наберешься"? Ну, конечно, знаете. Так вот, я всю свою сознательную жизнь провел среди людей. Вокруг только люди! Одни только люди! Признаться, я уже прожил на свете пятнадцать лет - целый кошачий век, - но ни разу не видел другого живого существа. Кроме человека, разумеется. Я животных знаю только по Брему. Перед вами, мой юный друг, кабинетный кот. Так сказать, кот-теоретик. Всю жизнь среди фолиантов. - Тут он забылся и рассеянно продекламировал: "...и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом". Но это не обо мне, вздохнул Аркадий, - к сожалению. Хотя могли бы и обо мне написать.

- Да какой же вы кот? - усмехнулся я. - Вы самая типичная собака.

- Это я собака? - возмутился спаниель. - И это вы говорите мне, чуть не прочитавшему все книги мира?

Тут бы и первокласснику стало ясно, что пес до того зачитался, что перепутал все на свете. А я-то принял его за настоящее привидение!

Я сел в другое кресло и снова заскучал.

А пес провел лапой перед глазами и пояснил;

- Это я снял воображаемые очки... Таким образом, вращаясь все время среди людей, я волей-неволей овладел их языком. Правда, пока еще не в совершенстве. Вы, наверное, обратили внимание на дефект моей речи. Да, да, я картавлю. И с орфографией у меня не все в порядке. Вчера слово "молоко" написал через "а" "малоко"! Может, потому, что его было мало - молока? Ну, если я даже и не прав, ничего, наверстаю!

Он и в самом деле картавил, плохо выговаривал букву "р". Но как бы то ни было, этот зазнайка-пес довольно сносно говорил на человечьем языке, и с этим нельзя было ничего поделать.

А я зевал и думал: "Вот где-то люди встречают опасности и преодолевают их, а я, смелый и сильный мальчик, сижу и слушаю собаку, которая возомнила себя котом. И так проходят мои лучшие годы".

Я даже был согласен на то, чтобы в нашем доме вдруг появился страшный хулиган Пыпин. Так мне стало обидно. Ну, чуть не до слез.

- Скучаете? - спросил участливо пес.

- Еще как! - признался я и зевнул, не удержавшись.

- А все потому, что вы пренебрегаете своим воображением. Не воображаете, а просто живете. Вот хозяйские гости говорят: "Ваш Аркадий совершенно не знает жизни". Верно, не знаю и знать не хочу. Жизнь - не интересная штука. Впрочем, это написано и на вашем лице. Сплошная скукота! Да, признаюсь, я не видел живых мышей. Ну и что? Хозяева всегда накормят. А вот воображение - это да! Оно может перенести тебя куда угодно!

- Как это? - не поверил я.

- А очень просто. Для этого нужно взять и перенестись. С помощью воображения.

- А что же ты сам никуда не перенесся? - спросил я ехидно.

- Я-то? Я... уже перенесся, - сказал пес, почему-то замявшись.

- Да ты же здесь был всегда!

- Значит, перенесся отсюда сюда, - пробормотал он, совсем изолгавшись.

Если бы собаки умели краснеть, он наверняка зажегся бы алым пламенем. Я бы так ему и сказал, да тут затрезвонил телефон на всю квартиру.

Я бросился в гостиную и снял трубку.

- Квартира профессора? - спросил чей-то вкрадчивый голос. - Ну так вот, буксир "Перепелкино", имея, как всегда, на борту юнгу Иван Ивановича и ответственный груз, уже вышел в открытое море! С приветом, Пыпин!

Я решил, что это шутка моих школьных друзей, и положил трубку, ехидно сказав:

- Спасибо за сообщение.

В другое время я бы и сам разыграл кого угодно, но сейчас мне было не до веселья. Мимо меня, можно сказать, бесцельно проходила моя собственная жизнь, и с этим ничего нельзя было поделать.

Закончив разговор, я вернулся в кабинет и, бросившись в кресло, сказал мечтательно псу:

- Вот бы и вправду попасть на буксир "Перепелкино"!

- И чего ты на буксире не видел?

- Мне крайне необходимо прославиться. Чтобы сам юнга Иван Иванович померк рядом со мной. А ты все равно не поймешь! - сказал я, отмахнувшись.

- Ну и за чем дело? Возьми и перенесись на этот буксир, - ответил пес, обижаясь.

"А что, если попробовать? - подумал я. - Терять мне все равно нечего. Даже если и не выйдет".

Пес разгадал мое намерение и напрягся, весь от влажного носа до кончика короткого хвоста.

- Ну, ну, чего же ты медлишь? - зашептал он, дрожа. Я представил огромный многопалубный буксир в открытом море и взял и перенесся!

А вслед мне долетел ликующий голос пса;

- Получилось! Вышло!

ГЛАВА VI, вписывающая новую страницу в историю воздухоплавания

Толик Слонов закончил свой рассказ, и вокруг установилась глубокая тишина. Все замерли; ждали, что скажет капитан. Ждали не только люди, но и птицы, и рыбы, слетевшиеся и приплывшие чуть ли не со всех концов океана, чтобы послушать историю Толика Слонова. Рыбы высунулись из воды, а птицы повисли над палубой, боясь пропустить хотя бы одно слово. Океан застыл, окаменел, пораженный необузданным тщеславием Толика Слонова. Кстати, я в это время выронил за борт свой перочинный нож, и тот даже не ушел на дно, а так и остался лежать в ложбинке между неподвижной зыбью. И я просто перегнулся через борт и поднял его, ничуть не отключившись от происходящего.

Однако спешил я совершенно напрасно. Все живое по-прежнему пребывало в полном оцепенении, пораженное невероятным честолюбием маленького, но явно опасного авантюриста.

Но вот наконец все пришло в движение. Птицы и рыбы, бросив на Толика негодующий взгляд, отправились по своим делам. Мои друзья-моряки озабоченно потерли свои виски и в один голос произнесли глубокомысленное "м-да". А Пыпин потер руки, выражая откровенную радость.

Узнав слабое место в характере мальчика, хулиган уже заранее рассматривал его как удобное орудие для своих интриг.

- Да не бойтесь, - засмеялся Толик. - Все равно бы нас выручал Иван Иванович.

- Толик, я ничего не умею. Учти это в следующий раз, - сказал я ему на ухо умоляющим шепотом.

- А сегодня сумели? - громко возразил Толик.

- Мне просто удивительно повезло, - прошептал я, боясь, что услышат остальные.

- Ну, значит, и в другой раз повезет, - уверенно ответил мальчик.

- Эх, Толик! И куда же смотрел твой класс? - спросил штурман Федя, первым нарушив молчание экипажа.

- А что класс? - загорячился мальчик. - Я им всем покажу, кто такой Толик Слонов! И мальчишкам всем, и всем девчонкам! А то: "Ты портишь нам картину успеваемости в целом", "Ты думаешь только о себе". А о ком еще думать?

- Браво, Толик! Брависсимо! - поддержал его Пыпин, ставя, конечно, неправильное ударение в слове "брависсимо".

А я подумал, что четвертый класс, в котором учился Толик, не нашел к нему тонкого подхода. Видно, среди его одноклассниц не оказалось подходящей отличницы, сумевшей бы взять над Толиком шефство.

Тем временем молвил слово сам капитан, решивший подвести итоги нашей откровенной беседы.

- Послушай, что я скажу, мальчик, от имени всего экипажа, - озабоченно произнес капитан. - Ты можешь ввергнуть и себя, и нас, и других людей в неисчислимые беды. Потому я, как главный на судне, запрещаю тебе, пока мы не придем в ближайший порт, покидать борт нашего корабля.

Пыпин удовлетворенно хихикнул. Он понимал, что решение капитана не понравится избалованному ребенку, и тогда Толика можно будет легко привлечь на свою сторону.

И точно: на лице мальчика появилась кислая гримаса.

- Дяденька капитан, за что? - захныкал Толик.

- В самом деле, за что? - провокационно подхватил Пыпин. - Ребенку уже и поиграть нельзя?

- Я моря не видел четыре года, - продолжал сетовать Толик.

- Это у него присказка такая, - пояснил я всему экипажу.

В душе капитана завязалась мучительная борьба. На одной стороне выступала жалость к ребенку, и он стеснялся крутых принятых мер. Достойным противником жалости был служебный долг. Он настойчиво напоминал капитану, что тот несет ответственность за судьбу мальчика и вообще за весь белый свет.